Алина Ребель

В ее свидетельстве о рождении значится, что Магдалена Кармен Фрида Кало Кальдерон родилась 6 июля 1907 года. Но после этого она много раз умирала и рождалась заново. Она ушла навсегда 13 июля 1954 года. В том же мексиканском городке Койоакане, куда много лет назад ее отец, еврей Карл Вильгельм Кало приехал из Германии. С тех пор для всей Мексики и поклонников по всему миру июль – месяц Фриды.

Она родилась в домике под названием La Casa Azul (Голубой дом) в Койоакане, который в то время был маленьким городишком в окрестностях Мехико. Ее отец, Гильермо Кало, был сыном художника и ювелира Якова Генриха Кало и Генриетты Кауфман и при рождении получил имя Карл Вильгельм. Фрида всегда с гордостью говорила, что ее отец – еврей, а род их уходит корнями в Венгрию. Особенно часто вспоминала она об этом, когда Германия стала нацистской. Тогда Фрида стала писать свое имя как Frieda – используя корень слова Frieden, означающего по-немецки «мир». Для нее, всю жизнь боровшейся за жизнь, миллионы жертв той войны стали личной болью.

Мать Фриды, Матильда Кальдерон Гонсалес, была женщиной весьма властной и ревностной католичкой. В ее жилах текла кровь испанских конкистадоров, так что мягкому Гильермо, страдавшему эпилепсией, приходилось весьма несладко. Они поженились вскоре после того, как его первая жена умерла при родах. И хотя брак Гильермо и Матильды счастливым назвать никак было нельзя, супруги родили четырех дочерей. Фрида была третьей. Она всегда говорила, что выросла в царстве женщин, царицей в котором всегда, конечно, была ее мать. Может быть, поэтому такой тяжелой страстью обернулась для Фриды встреча с художником Диего Риверой – бабником и пьяницей с внешностью людоеда, который был полной противоположностью ее слишком мягкого отца. При этом отца Фрида обожала и по-настоящему близка была именно с ним, а не с матерью.

Ей было три года, когда началась революция. Позже она вспоминала, как мать запирала их с сестрами в доме: на улицах шли ожесточенные бои. Время от времени какие-то люди перебирались через забор и оказывались у них во дворе. Матильда выносила измученным революционерам еду и напитки, частенько перебинтовывала их раны. Позднее Фрида называла себя «дочерью революции» и даже заявляла, что родилась на самом-то деле в 1910-м, когда улочки ее родного Койоакана пылали и истекали кровью. Но мятеж стих, а Фриде предстояло пережить первую в ее жизни трагедию.

В шесть лет она заболела полиомиелитом. Правая нога малышки перестала расти, стала совсем тоненькой и сильно короче левой. Пытаясь скрыть этот недостаток, она надевала на больную ногу по нескольку чулок, один на другой, но хромота никуда не исчезла. «Фрида – деревянная нога», – дразнили ее мальчишки. А она лишь сжимала зубы от боли и ни в чем не отставала от обидчиков: носилась с ними по дворам, играла в футбол, плавала. Главное, чтобы они не видели ее боли, не считали калекой. Многие и не замечали ее изъяна – такой стремительной походкой научилась ходить эта миниатюрная девчушка в неизменных брюках или длинных юбках.

Она ни в чем не хотела отставать от своих сверстников. И в пятнадцать лет поступила в «Препараторию» – Национальную подготовительную школу, где из двух тысяч учеников было всего 35 девочек. Ее это нисколько не смущало, напротив, Фрида чувствовала себя как рыба в воде. Она изучала медицину и собиралась стать врачом. Она сколотила группу из восьми человек под названием «Качучас» и страстно влюбилась в местного заводилу Алехандро Гомеса Ариаса. Преподаватели не без предубеждения относились к стремительной девчушке, которая блестяще училась, но вела себя при этом почти вызывающе. Тем временем на улицах мексиканских городов вновь вспыхнула революция. Фрида не скрывала своего сочувствия повстанцам. Более скромные девочки из ее компании восхищались революционерами вслед за ней.

В «Препаратории» произошла первая судьбоносная встреча Фриды и Диего Риверы. Она была дерзким подростком, а он – именитым художником, которого пригласили в школу, чтобы он украсил ее росписью «Созидание». За плечами у него было уже два брака и четверо детей. Он, конечно, не обратил внимания на строптивую девчонку. Он был пьян и волочился за каждой юбкой. «Чем сильнее я люблю женщин, тем сильнее я хочу заставить их страдать», – говорил о себе Диего. Сам себя он изображал отвратительной лягушкой с чужим сердцем в лапе. Огромный, с заплывшими веками, он и правда был похож на большую жабу. «Людоед, но людоед добродушный», – сказал о нем как-то Максимилиан Волошин. Правда, многочисленные барышни, сердца которых этот людоед разбил, наверное, поспорили бы насчет его добродушия. Говорят, на одну из любовниц он бросался с ножом, другую – избил. Но ни разу Диего не поднял руку на Фриду, хоть и стал для нее постоянным источником душевной боли. «В моей жизни было две аварии, – говорила она, – трамвай и Диего». Она полюбила его сразу и с присущей ей настырностью и унаследованной от матери жесткостью буквально преследовала его. «Я когда-нибудь выйду замуж за этого мачо и рожу ему сына», – заявила она подругам. Но тот самый пресловутый трамвай внес в гордый план маленькой Фриды страшные коррективы.

Ей было восемнадцать лет, когда в Мехико пустили первый трамвай. И ей, конечно же, было ой как любопытно. Вместе с другом детства девушка вспрыгнула на подножку трамвая, но поняла, что забыла зонтик. Пришлось вернуться в университет. Следующий трамвай, на котором поехали друзья, столкнулся с грузовиком. Удар был такой силы, что Фриду буквально накололо на железный прут токосъемника. Так ее и нашли врачи «скорой»: из живота торчало страшное «копье», платье во время аварии сползло с плеч, она была в крови и золотой краске, которую вез кто-то из пассажиров. Казалось, это конец. У нее было сломано абсолютно всё: спина, ноги, тазобедренная кость, разорваны внутренние органы. Врачи только разводили руками, но Фрида уже умела бороться за жизнь. Год она была прикована к постели, но сдаваться не собиралась. Именно в это время, когда месяцы неподвижности и изнуряющей боли сводили ее с ума, она попросила отца соорудить для нее подрамник. Гильермо принес в больницу свои кисти и краски. Фрида начала рисовать. Конечно, автопортреты – что же еще было изображать прикованной к постели восемнадцатилетней девушке, которая оказалась в камере-одиночке собственного израненного тела. «Я рисую себя, потому что я всегда одна и я – тот объект, который я по-настоящему хорошо знаю». Из 143 ее картин 55 – автопортреты. После аварии она часто бывала одна, прикованная к постели из-за многочисленных операций и дикой боли. И продолжала писать, с горечью всматриваясь в свое израненное тело, разбирая его на детали, рассматривая каждый изъян. Ее сюрреалистические картины, кажется, плод измученного болью сознания. Фрида же говорила, что никогда не пишет фантазий или снов – это ее реальность. Чаще всего в этой реальности возникают мотивы обреченности на бесплодие. Страшный токосъемник пропорол ей матку, Фрида не могла выносить малыша. И хотя она дважды пыталась, оба раза оборачивались трагедией.

Когда она смогла встать, то собрала все свои картины и отправилась к Диего: хрупкая и изломанная, она всерьез решила, что станет художницей. «Я осталась жива. И вдобавок мне есть, ради чего жить. Ради живописи», – заявила она родителям. К счастью, при всей своей брутальности, Диего Ривера сразу же понял, что у этой хромой и хрупкой девушки настоящий дар. И тут же стал за ней ухлестывать, о чем, собственно, Фрида давно мечтала. В отличие от ее родителей, которые были шокированы, когда этот огромный человек появился у них на пороге с просьбой отдать руку их дочери. Как только ни сопротивлялись Матильда и Гильермо. Отец девушки объяснил Диего, что она никогда не сможет родить детей, что он должен будет стать для нее нянькой и сиделкой, потому что впереди у Фриды еще долгие годы боли, операций и тяжелого лечения. Ничто не могло остановить Диего. И уж тем более Фриду, которая мечтала об этом «людоеде» весь тот страшный год после аварии.

«Слон и голубка», – в конце концов махнул рукой Гильермо. И они поженились. Как и столкновение с грузовиком, эта любовь стала самой большой болью и самой большой радостью в жизни Фриды. После аварии она нашла смысл в живописи. А после свадьбы стала самой счастливой и самой несчастной женщиной одновременно. Диего любил ее изнурительно и жестоко. Он продолжал волочиться за каждой юбкой, безудержно пил, страдал от творческих кризисов. Фрида страшно мучилась, изливая свою боль на холстах. Они расставались и сходились вновь. Она пыталась отомстить ему, пускаясь во все тяжкие. Много курила, пила, заводила романы и с мужчинами, и с женщинами. Но ни на минуту не переставала любить своего жестокого «людоеда». И картины писать тоже не переставала.

В 1939 году Андре Бретон пригласил Фриду во Францию, организовал для нее выставку. И случилось невероятное: ее картинами заинтересовался Лувр. Она стала первой художницей XX века, работы которой приобрел знаменитый музей. Диего страшно ревновал – и к ее любовникам, и к ее успехам. Он радовался за жену, но ее победы причиняли ему боль. Его хрупкая «голубка», казалось, была талантливее его. И он не мог этого не замечать. Он буквально изводил Фриду ревностью. И мстил ей изо всех сил. Даже завел роман с ее младшей сестрой Кристиной. Фрида взорвалась, подала на развод, но через год они снова поженились.

Одним из самых ярких романов в жизни Фриды считается связь с Львом Троцким, которого поклонник коммунистической идеологии Ривера пригласил погостить в их доме после отъезда революционера из СССР. Встречать Троцкого и его жену отправилась Фрида: Диего в тот момент как раз попал в больницу с почечной недостаточностью. Троцкий хоть и был страшно испуган и понимал, что за ним в погоню уже отправлены советские ищейки, не мог не оценить очарования хрупкой женщины в цветастых мексиканских нарядах. Жена революционера не понимала их разговоров, но все-таки заметила, что муж увлекся экзотической «голубкой». Фрида, говорят, не особенно отвечала Троцкому взаимностью. Но ему все-таки пришлось покинуть дом Диего. Он поселился неподалеку и писал Фриде страстные письма. Говорят, она не отвечала. Через несколько месяцев здесь, в нескольких кварталах от дома Риверы и Кало, Троцкого убили.

«Я надеюсь уйти радостно. И надеюсь никогда не вернуться. Фрида», – написала она за несколько дней до смерти. Уходила она мучительно. Давно перестали действовать любые обезболивающие. Из-за начавшейся гангрены пришлось ампутировать ногу. Она была прикована к постели и изнывала от боли. Диего страшно страдал, всё больше пил, тоже тяжело болел. Она умерла от передозировки обезболивающих. Многие говорили, что это не случайно, что она могла специально принять чуть больше лекарств, чем следовало. Но вскрытия не делали. Она просто ушла, написав свою последнюю – самую жизнерадостную – картину. Не автопортрет, а сочные, красные, яркие арбузы, переливающиеся на солнце. «Да здравствует жизнь!» – подписала она ее.

Спустя много лет Диего Ривера напишет: «День, когда она умерла, был самым трагическим днем моей жизни. А самым счастливым моим переживанием была любовь к ней». Урна с ее прахом и сегодня хранится в том самом Голубом доме в Койоакане. Теперь там ее музей. А ее картины выставлены в коллекциях ведущих музеев мира. Все ее автопортреты, все солнечные рисунки, вся боль и брызжущая с холста жажда жизни были одной большой автобиографией. Историей очень сильной и очень хрупкой девочки Фриды, которая с гордостью говорила, что она еврейка, и стала символом солнечной, яркой, цветастой Мексики. Далекой теплой страны, куда ее отец-фотограф отправился в поисках приключений в начале страшного XX века.