В дореволюционное время в большой моде у петербургской и московской общественности были публичные лекции. Послушать умные, складные речи именитых, высоколобых профессоров собирались огромные аудитории.

Чем-то из той эпохи пахнуло на завсегдатаев элитарного клуба «Иов» при СЕВРОКе (Союзе еврейских общин Кишинёва) в минувшее воскресенье. Здесь руководитель названных организаций и клуба Рита Клейман, доктор филологии, прочитала лекцию о гении серебряного века России, выходца из Бессарабии, а именно из Кишинёва, литераторе-пушкинисте Михаиле Гершензоне.

На стыке 19 и 20 столетий он слыл лидером московской интеллигенции, властителем душ, религиозно-мистическим персонажем. Вокруг него кучковались философы, писатели и единомышленники, чьи блестящие, гениально-прозренческие статьи о судьбе России вошли затем в знаменитый сборник «Вехи» и взорвали затем общественное мнение – Скрябин, Мережковский, Шестов, Иванов. Сборник поставил точный, пророческий диагноз России, и если бы интеллигенция в то время прислушалась к «крикам души» веховцев, то избежала бы морей крови, гекатомб страданий и катаклизмов, обрушившихся на державу позже. А смысл предостережений и едва не мольб Гершензона и иже с ним был в том, что интеллигенция превратила в идола – народ, и стала истово служить ему и воскурять фимиам. А служить надо – только Богу, и через Него просить помощи народу. Безбожие и привело к страшным последствиям.

Гершензон написал много книг, ставших бестселлерами того времени – умных, тонких, глубоких, с поразительным чувством слова: «Грибоедовская Москва», «Гольфстрем», «Переписка из двух углов», трактаты о Чаадаеве и Киреевском (за последнюю его даже обвинили в славянофильстве, на что он парировал: да ведь я ж иудей).

Дом его в Москве был открытым и хлебосольным, всегда был накрыт стол для друзей и гостей.

Он жил в гражданском браке с Марусей Гольденвейзер, библейски прекрасной, доброй, чудной женщине из знаменитой консерваторской семьи. А в гражданском (не церковном) потому, что Маруся была крещёной еврейкой, а Михаил – иудеем. И хотя профессор МГУ Виноградов в своё время, обожавший гениального студента, умолял его формально креститься (это нужно было для карьеры, ведь Михаила после университетского курса (закончил с золотой медалью) оставляли на кафедре), упрямый юноша отказался. Не изменил клятве, данной отцу – никогда не предавать веру предков.

Отец его был персонажем для Шолом Алейхяма – неудачливый авантюрист, постоянно делавший гешефты и терпевший крах. Как-то, набрав долгов, сбежал в Америку, и, нищий и больной, собрался вернуться на родину, да так и пропал в пути. Михаил ездил в Одессу встречать его, потом в Ниццу – но никто не встречал и не видел там старенького, хворого еврея.

Всю жизнь дружил он с матерью Голдой – волевой, ироничной, нежной, а также с братом Бумой (Абрамом), врачом по профессии. Живя в Москве, они переписывались через два-три дня. Знаменитая переписка Гершензона и Иванова, двух полуголодных литераторов 1919 года, переведена на все европейские языки. На немецкий её «переложил» Мордехай Губер, впоследствии один из «краеугольных углов» общечеловеческой культуры.

Всю жизнь Гершензон тосковал по Кишинёву, с которым были связаны воспоминания детства. Дедушка его по маме Янкель Цисель мальчишкой видел в городском саду живого Пушкина, молодого, курчавого, в клетчатых панталонах. Рассказы его внуку Мише об этом эпизоде и стали первотолчком для последующих его пушкинских штудий, став связью времён.