Борис КОЛКЕР

Как уже сообщалось, в Молдове недавно была представлена книга-сборник воспоминаний “Мой Кишинев”. Событие, напомним, состоялось в День города и в рамках кинофестиваля “Свидание с Россией”. Книгу “Мой Кишинев” подготовило к выходу московское издательство “Галерия”. Мы вас уже познакомили с эссе главы представительства МИА «Россия сегодня» в РМ Владимира Новосадюка –http://www.dorledor.info/node/20838. Эти заметки одобрительно восприняли наши читатели – судим и по почте, и по откликам в социальных сетях. Теперь предлагаем вашему вниманию воспоминания американского земляка, известного эсперантиста Бориса Колкера. (Из этого же сборника, с незначительными сокращениями.)
 
Кишинев – город моего детства и юности. Я прожил в нём с 1944 по 1965 год (не считая 1940–1941, о чем у меня нет воспоминаний). С 1960-го он стал не только моим городом, но и городом нашей семьи – моей жены Эсфири и нашей дочери Беллы. После переезда в Башкирию мы приезжали в Молдавию каждый год в течение четверти века, чтобы навестить родителей и родственников и оставить дочь наслаждаться прекрасным летом. Я не любитель барабанных и декларативных фраз. Поэтому хотел бы рассказать немного о том, как Кишинев менялся у меня на глазах, о моих занятиях и увлечениях, о моих родителях, о моей семье и о людях, с которыми меня свела судьба в Кишиневе.
 
Город-сад

1 мая 1955 года в газете «Молодежь Молдавии» появилось моё короткое стихотворение. Мне было тогда неполных 16 лет.

Город-сад
Кишинев порой весеннею
Мне напоминает сад:
Яблонь нежное цветение,
Их пьянящий аромат...
 
Светлой солнечной завесою
Город наш покрыт весной.
И деревья в парках весело
Юной шелестят листвой.
 
Ласковым и теплым вечером
Расцветает сад огней:
Свет заводов, бесконечные
Цепи ярких фонарей.
 
Полосой мелькнут пунктирною
Самолеты в небесах.
Кишинев весною мирною
Мне напоминает сад.
 
Через два дня ко мне пришел самодеятельный композитор Марк Гальперин с аккордеоном. Он сказал, что стихотворение ему очень понравилось, поэтому он сочинил для него музыку. И тут же пропел песню. Не возражаю ли я, если он будет обучать этой песне участников художественной самодеятельности в доме культуры. Я не возражал. Больше об этой песне не слышал. Может быть, если бы за такое дело взялся профессиональный композитор со связями, песня стала бы популярной. Но это неважно. Всё равно, Кишинев был, есть и будет городом-садом!
 
Начало начал

Мои родители создали семью в Тирасполе в 1936 году. Я появился на свет там же 15 июля 1939 года. Мама, Фаня Самойловна Колкер, после детдома окончила ремесленное училище, а потом – Харьковский институт торговли и стала экономистом. Людей с высшим образованием было в то время немного. Ее взяли на работу в Молдавпотребсоюз экономистом.

Отец, Григорий Давидович Колкер, почти всю жизнь работал художником-оформителем. Он был страстным фотографом, начал снимать еще до войны фотоаппаратом «Фотокорр» на треножнике и со стеклянными пластинками. Потом покупал все более современные аппараты. Он фотографировал всю округу, особенно детей, и раздавал снимки бесплатно. Когда я перешел в десятый класс, он подарил мне фотоаппарат «Зоркий», и я продолжил его традицию.
 
В 1940 году родители (и я с ними) переселились в Кишинев, который стал столицей Молдавии.

В первые дни войны отец был призван на фронт, а наша семья эвакуировалась в Сталинградскую область, и затем в Узбекистан, город Карши. После Сталинградской битвы отец был комиссован по состоянию здоровья и присоединился к нам. О трудностях тогдашнего быта вспоминать не хочется.

 
Молдавпотребсоюз был переведен из эвакуации в город Сороки, где правительство и учреждения республиканского значения ждали освобождения Кишинева. Маму вызвали в Сороки правительственной телеграммой. В сентябре мама вызвала нас.
 
Возвращение в послевоенный Кишинев

Мы ехали около месяца, в основном на открытых платформах товарных поездов. Последнюю часть пути – уже в пассажирском поезде. Бывало, что на станции раздавалась сирена воздушной тревоги. Поезд срывался со станции в поле. Вдали слышались взрывы бомб. У нас был толстый атлас СССР малого формата. Я открывал его и показывал: вот наш город Кишинев, куда мы едем. Там ждет меня мама.
 
Когда мы приехали на вокзал, был поздний вечер. Темно. Единственное освещение – яркие звезды. Отец нанял «такси» – повозку с извозчиком, чтобы поехать на улицу Болгарская № 25, где родители до войны снимали комнату. Дома по дороге от вокзала в верхнюю часть города были совершенно разрушены. Отец несколько раз говорил: «Я ничего не узнаю». В верхней части города разрушений было мало. Приехали. Стучим в дверь. Мама испуганно: «Кто там?» Я крикнул: «Мама! Это я!» Радости не было конца. Я получил угощение, какого никогда не видел: несколько конфеток! В эту ночь я спал на настоящей кровати!
 
Дом родной

Вскоре мы получили квартиру по соседству – на улице Щусева № 23 (тогда номер был 25), угол Болгарской. Война продолжалась. На ночь завешивали окна наглухо, потому что время от времени гудела сирена тревоги, объявляя о налете вражеской авиации.

Отец и его младший брат Толя произвели ремонт квартиры и нанесли рисунки на стены с помощью трафаретов. Они были потомственными малярами и умели делать это хорошо.

Родители были большими любителями книг, особенно отец. Он покупал на толчке замечательные книги Куприна, Майн Рида, Шолом-Алейхема и других писателей, описания путешествий, альбомы художников и животных, подшивки знаменитого дореволюционного журнала «Нива» и дамского журнала «Пробуждение»... Были книги и на идише. Я научился читать к шести годам и буквально глотал книги, рассматривал картины знаменитых художников. Неважно было для меня, если книги печатались с ятями и ерами. В шесть лет мама записала меня в детскую библиотеку, и я ходил туда сам менять книги – черт-те куда как далеко: на улицу Ленина, угол Горького!
 
Как и у всех, на стене висела радиоточка. Отец купил на толчке трофейный радиоприемник «Телефункен» на больших батареях, позже – радиоприемник «Балтика». Слушали музыку, различные передачи, иногда западные «голоса». Когда «голоса» на русском языке стали глушить, я (уже повзрослевший) начал их слушать на украинском языке, который благодаря этому научился понимать довольно хорошо. Отец купил телевизор еще до начала вещания Молдавского телевидения в 1958 году.
 
Отец рисовал репродукции знаменитых картин и собственные (портреты, пейзажи), и они висели по всей квартире, а также в сарае, где он оборудовал и крошечную фотолабораторию, в которой мы печатали фотоснимки. Он дарил картины родственникам и друзьям. Когда мы уехали на Урал, он снял со стены замечательную небольшую картину с изображением нашего кишиневского дворика и подарил нам. Эта картина висела у нас в Уфе почти три десятка лет и висит сейчас в нашей квартире в Кливленде, Огайо, США – на другой стороне земного шара. Среди картин здесь и увеличенная цветная фотография моих родителей, которую я сделал в августе 1978 года. Они стоят на мостовой возле нашего дома, у пересечения улиц Щусева и Болгарской, а вдали виден центральный вход Республиканского стадиона.

Отец построил во дворе беседку, обил ее фанерными стенками и разрисовал их. Там можно было сидеть и читать и в жару, и в дождь. Он посадил во дворе несколько фруктовых деревьев и кустов, а также сирень. Когда мы жили на Урале, мама варила для нас варенье из своих слив. А осенью мы получали посылки с зимним сортом груш из нашего «садика».
 
Мама была страстным цветоводом. Она сажала ежегодно разные цветы в нашем огородике и ухаживала за ними. Цвели подсолнухи. А я поливал их вечерами из шланга. Когда мы вселились в кооперативную квартиру в Уфе, отец наломал сирени, нарвал тюльпанов во дворе, уложил их в плетеную корзину, нарисовал красивый натюрморт и подарил его нам на новоселье. Эта картина с кишиневскими цветами находится сейчас в доме нашей дочери в Кливленде.
 
Когда я повзрослел, повесил на стену большую карту мира и «путешествовал» с ее помощью по всем странам. Реальные зарубежные путешествия были тогда только в фантазиях. Кто мог себе представить, что они станут реальностью!
 
Знакомство с окрестностями

Почти на всех домах были надписи: «Проверено. Мин нет. Лейтенант (фамилия)». Потом дома белили, красили, и надписи исчезли. Но на соседнем двухэтажном доме из серого котельца по адресу улица Щусева № 27 надпись осталась. Несколько лет назад в Интернете кто-то упомянул эту надпись, высказав мнение, что ее сделали недавно в связи со съемкой кинофильма о войне. Я возразил: «Нет, нет! Эту надпись я видел еще в октябре 1944 года!»
 
 Через дорогу – по улице Щусева № 21 – находился хлебный магазинчик. Хлебный – это громко сказано. Купить хлеб было большой проблемой. Во-первых, он продавался по карточкам. Во-вторых, были огромные очереди, которые надо было занимать с вечера. Я тоже стоял в очередях, даже когда был маленьким. А неурожай и голод 1946 года! Страшно вспомнить!
Наискосок, на углу Болгарской и Щусева, находилась знаменитая баня с мраморными скамейками и столами. Парикмахер дядя Ваня стриг мальчиков, оставляя им чубчик. А мужчины толпились в маленьком буфете, пили бочковое пиво по несколько больших кружек и обсуждали мировые проблемы.
 
На улице Щусева № 12 находился собственный дом и частная клиника знаменитого глазного доктора Литвака. Когда люди начали уезжать в Израиль, им приходилось преодолевать много трудностей. Поговаривали, что доктор Литвак уехал без проблем, уплатив куда следует немалую сумму.
 
За углом, на улице Болгарской № 21, между улицами Щусева и Пирогова, находилась Свято-Успенская церковь*. Оттуда слышался красивый колокольный звон. На большие праздники сюда приходило много людей. Церковь функционировала в 40–50-е годы. Потом ее закрыли, и там был книжный склад. Вновь открыли в конце 80-х годов. Фамилия священника была Балтага (имя и отчество не помню). Моя мама была хорошо знакома с попадьей. Я был с мамой несколько раз у них дома: домик слева за оградой. Очень интеллигентная и приятная семья! Сын и дочь были заметно старше меня. Учились в школе очень хорошо. В вуз не были приняты, т. к. являлись "детьми священнослужителя". Интересно было бы узнать о дальнейшей судьбе этих людей.
 
Помню лучшую мамину подругу Раису Соломоновну Куц. Они были знакомы еще по Тирасполю. Тетя Рая была не только красивой женщиной, но и одним из самых грамотных людей в Кишиневе: она работала машинисткой в горкоме партии. А мне было интересно беседовать с ее дочерьми Эллой и Олей, тем более что Элла Кузнецова училась на филологическом факультете, а потом работала редактором в книжном издательстве.

<…>Начало улицы Щусева упиралось в Сенную площадь, которая тянулась вдоль улицы Бендерской. Она называлась так, потому что на ней испокон веков продавали сено. Площадь была покрыта толстым слоем сена, которое там накапливалось десятки лет. В нем можно было найти, что угодно. Мы, мальчишки, любили там бегать и выковыривать всякие неожиданные предметы. В том числе немецкие патроны. В том числе неразорвавшиеся. А один мальчик погиб при взрыве. По инициативе Брежнева, тогдашнего Первого секретаря ЦК Компартии Молдавии, на территории этой площади был построен в 1951 году Республиканский стадион. Мой отец и его братья были заядлыми футбольными болельщиками. У них (а некоторое время и у меня) были абонементы на места как раз напротив правительственной трибуны. Брежнев не пропускал ни одного матча. Если он запаздывал, начало матча задерживалось. Фактически Брежнев вывел команду Буревестник из класса Б в класс А.
 
Еще несколько слов о Брежневе. По его же инициативе было построено и благоустроено прекрасное Комсомольское озеро и парк вокруг него. Весь город работал там на субботниках, в том числе мой отец. <…>
 
Брежнев любил возвращаться с работы пешком. Позади него, в нескольких шагах, вышагивал охранник. Брежнев жил в особняке на углу улиц Пирогова и 28 Июня. Снаружи охраны не было. Через щель сбоку от железных ворот можно было увидеть дворик, небольшой бассейн и охранника у входной двери. Однажды вечером я проходил мимо. У ворот остановилась машина. Из нее быстро вышли женщина и девушка. Ворота открылись, и они зашли во двор. Ворота сразу закрылись. В этот момент у меня, 12-летнего мальчишки, мелькнула мысль, что эти люди не так счастливы, как это кажется. Через много лет я проходил мимо этого дома. Там находилась детская поликлиника. Зашел посмотреть. Весьма скромное помещение. Не сравнить с хоромами «новых русских».
 
Когда Брежнев был генсеком, он любил приезжать в Кишинев. Как-то летом 1972 года я шел по центральной улице Ленина и вдруг заметил, что движение машин остановлено. Вскоре появляется кортеж. В открытой машине сидит Брежнев и приветственно машет рукой. И люди на тротуарах машут ему.
 
Жизнь налаживается

Мама продолжала работать экономистом в Молдавпотребсоюзе. Отец работал заведующим художественной мастерской, которая передвигалась с места на место, но больше всего находилась на улице Армянской. Я часто проводил там время, глядя на рисуемые вывески, рекламы, портреты, плакаты, панно.
 
В 1949 году в нашей семье случилось прибавление: родился мой брат Давид (Дима). У меня появились обязанности старшего брата.
Моя тетя Клара окончила Одесский фармацевтический институт (эвакуированный в Ташкент) и стала заведующей маленькой аптекой на Рышкановке, напротив будущего цирка. За аптекой находилась комната, в которой она жила. Я любил ходить к ней. Шёл пешком добрых три километра по Комсомольской, Теобашевской, через нижнюю часть города, по мостику через речку Бык, которую ласково называли Бычок. Рышкановка тогда была за городской чертой (сегодня это очень трудно себе представить). За мостиком стояли указатели – налево один колхоз, направо другой.
 
Когда мне было 11 лет, я подбил моего соседа и ровесника Вову Клименко на посещение всех улиц Кишинева в его тогдашних границах. Каждый день мы отправлялись делать открытия. Мы увидели весь Кишинев! В конце концов я составил алфавитный список всех улиц города. Эта общая тетрадь со списком где-то лежит в моем архиве. Я знал старые названия многих улиц. И опять Кишинев дал мне заряд на будущее. Мы жили потом в большом городе Уфе, который я тоже изучил досконально. Когда в наш НИИ приезжали иногородние или иностранные гости, директор института давал в мое распоряжение автомобиль, с тем чтобы я проводил для них экскурсии. В огромном американском городе Кливленде мы прожили шесть лет в самом центре, где я и работал. Освоил и этот город, его достопримечательности и историю, описал их в статье, опубликованной в книге, и провел много экскурсий по городу. Кстати, эта книга, литературный альманах «Луч», есть в Интернете.
 
В 1946 году я стал учиться в 32-й начальной школе на углу улиц Садовой и Бендерской, напротив будущего Воинского мемориала. Моим учителем по всем предметам был седовласый Владимир Моисеевич Розенфайн. Большинство учеников жили на Малой Малине – очень бедном и неблагополучном районе. Многие из них мало интересовались учебой. Как-то одна ученица пропустила день занятий. На вопрос учителя о причине она сказала, что мама постирала платье и ей не в чем было прийти в школу. Однажды Владимир Моисеевич рассказал нам библейскую легенду о Вавилонской башне, когда Бог наказал людей, создав многоязычие. Легенда глубоко запала мне в душу, тем более что на улицах Кишинева звучала речь на нескольких языках – русском, молдавском, еврейском (идише) и украинском. Однажды я с изумлением услышал, как на улице моя мама беседует с моим учителем Владимиром Моисеевичем на идише. Символично, что в 1992 году московское издательство «Прогресс» выпустило мою книгу «Путешествие в страну Эсперантиду. Повышенный курс эсперанто». На обложке книги художник изобразил Вавилонскую башню! Начальную школу я окончил на отлично. Получил не только похвальную грамоту, но и награду: толстую книгу «Избранное» Пушкина, юбилейное издание к 150-летию со дня рождения поэта, с подписью директора и учителя. Сразу взялся за чтение. «Евгений Онегин», «Дубровский»... Несколько не по возрасту. Но не привыкать!
 
Тучи сгущаются

Над страной сгустились тучи. Не обошли они стороной и Кишинев. 1949 год. Дело врачей. Космополиты. Мама, придя домой после работы, каждый раз шепотом сообщала отцу, что еще одного работника Молдавпотребсоюза «взяли» (т. е. арестовали).
 
Из воспоминаний журналистки газеты «Советская Молдавия» Капитолины Кожевниковой**, опубликованных несколько лет назад: «Врачи-отравители, безродные космополиты – всё это мы пережили в городе, где евреем быть просто опасно... В газетных фельетонах запестрели еврейские фамилии... Вот выскакивает из редакции, будто черт из табакерки, пьянчужка Павел Аникин, маленький, высокомерный и злой». Кишиневцы должны знать своих антигероев. Один из них – Павел Аникин, который печатал в газете «Советская Молдавия» по заданиям ЦК Компартии Молдавии зубодробительные фельетоны, после которых людей увольняли с работы или арестовывали. Я видел его несколько раз, когда был старшеклассником. После его фельетона о республиканском аптекоуправлении моей тете Кларе посоветовали уехать. Она плакала, отправляясь в одиночку в неизвестность. Через шесть лет, когда Сталин умер и тучи рассеялись, она вернулась в Кишинев с мужем и трехлетней дочерью. Старые кишиневцы помнят фармацевта Клару Давидовну Колкер в аптеке по улице Ленина № 6, напротив Академии наук, всегда любезную и готовую помочь. Ничего удивительного, что, когда ворота открылись, эта семья уехала в США.
 
Дошла очередь и до мамы. Но не на ту напали! Она была борцом с несправедливостью и пошла в горком партии отстаивать свое рабочее место. Ей предложили несколько вакансий взамен. Она приняла одно, потом другое. Наконец, нашла себя в торгово-кулинарном училище, где много лет работала преподавателем товароведения продовольственных товаров, для чего ей пришлось освоить совершенно новую профессию. У нее было много учеников. Когда она шла по городу, они с ней всё время здоровались. Я разглядывал учебники товароведения с картинками продовольственных товаров, которые редко появлялись (или никогда не появлялись) в продаже. Особенно поразила картинка разруба мяса с названиями частей туши. Ну, в продаже были в лучшем случае кости с небольшим количеством мякоти.
 
Радугой радости школа украшена

В 1950-м году я поступил в 5-й класс знаменитой мужской школы № 3 на углу Садовой и Котовского. Нашим бессменным классным руководителем и учителем французского и молдавского языков был Макс Давидович Давидсон. Некоторое время он преподавал в старших классах и немецкий язык. А когда в параллельном классе отсутствовал по болезни учитель английского языка, он заменял и его. Давидсон жил некоторое время во Франции и, в отличие от большинства учителей того времени, действительно знал французский язык. Когда он был недоволен каким-то поступком ученика, он насмешливо спрашивал: «Может быть, ты хочешь, чтобы я дал тебе шляпу и тросточку?». Когда мы начали учебу в 8-м классе, он стал обращаться к нам на «вы» и однажды сказал: «Мальчики! Вы уже большие. Вам надо научиться танцевать вальс». И дал нам пару уроков вальса. Мы очень любили нашего Макса Давидовича.

Обязательно надо упомянуть хотя бы нескольких высококлассных учителей нашей школы: Разумная Александра Абрамовна, Синявская Анна Константиновна, Щукин Иван Афанасьевич, Кушнир Израиль Львович***, Ветер Василий Карпович, Овчинникова Татьяна Васильевна, Новицкая Галина Ефимовна, Схисова Мария Иосифовна, Блехарис Евгения Акимовна. А какие ученики! В нашем выпуске 1956 года, состоявшем из двух классов, было полтора десятка медалистов! И не меньшее количество в будущем стали докторами и кандидатами наук. Во вторую категорию я попал. А в первую нет – сам виноват! Перечитывая сочинение, написанное на выпускном экзамене, я решил вычеркнуть два абзаца и сделал это так, как привык делать в редакции с машинописными рукописями: ненужное зачеркнул в форме прямоугольника с внутренним крестом. Увы! За неаккуратное оформление я получил четверку и на медаль не был выдвинут! И этот пустяк стал одним из поворотных моментов моей жизни.
 
Прежде чем перечислить хотя бы нескольких выдающихся учеников, хочу отметить, что летом 1954 года отменили раздельное обучение мальчиков и девочек и в нашу школу пришло много девочек из соседних школ. Итак, небольшой список: Алик Горенштейн, Иосиф Красс, Абраша Клейман, Юра Ененко, Лариса Некрасова, Вера Петровская, Эдик Рубинский, Нонна Бродская, Рудик Мамрыкин, Ася Оганян, Майя Мочалова, Вова Злобинский, Вова Путря, Витя Филатов, Элик Синявский, Феликс Фельдман, Лида Хлопенкова, Юра Перлин, Юра Горняк, Шура Крачун, Феликс Шамис, Боря Сергеев. Однако список получился немаленьким!
 
И отдельно еще об одном выдающемся ученике. В 1953 году в 8-й класс нашей школы пришел Валерий Гажиу (Гажа). Смуглый и кудрявый, как Пушкин. Мы сразу подружились. Узнав, что мы оба пишем стихи, завуч и наш учитель истории Иван Афанасьевич Щукин (по прозвищу Манюня) стал приглашать нас в свой кабинет после уроков. Он запирал дверь на ключ, просил нас читать свои стихи, комментировал их. Иногда читал нам свои стихи – серьезные, на исторические темы. Но о Валерии я расскажу дальше.
 
А пока три маленьких эпизода. Наша школа находилась рядом с огромным старым Армянским кладбищем. Армянское – потому что в его центральный вход упиралась улица Армянская. Мы любили бродить после уроков (а иногда и во время нелюбимых уроков) по кладбищу, рассматривая величественные склепы и надгробные плиты, читая надписи на румынском языке.
 
Когда я учился в 5-м классе, в нашей школе был организован хор. Я прошел отбор и был зачислен. Это был необыкновенный хор – на восемь мужских голосов! Мы выступали по городу. Наш хормейстер требовал, чтобы ведущий объявлял громко следующим образом: «Руководитель хора ... (пауза) Менделеев! (пауза) Игорь Иванович!»

Аплодисменты.
 
Моя первая публикация появилась 1 сентября 1954 года в газете «Молодежь Молдавии» и была посвящена началу нового учебного года. Я вышел из дому рано, купил несколько экземпляров газеты и пошел учиться в 9-й класс.
 
Школа

Лето промчалось походами дальними,
Играми в мяч и купаньем в реке.
Будем мы помнить лесные прогалины,
Книги, занятия на турнике.
 
Радугой радости школа украшена.
Школьников к ней устремился поток.
И молодые советские граждане
С шумом веселым пошли на урок.
 
Слышен звонок. Воцарилось молчание.
Карты висят вдоль широкой стены.
В школе получим мы новые знания,
Чтобы работать на благо страны.
 
Я стоял на солнышке у невысокого школьного забора, перечитывал свое первое опубликованное стихотворение и думал о том, кем я стану. Я был уверен, что моя профессия будет связана со словом. Журналистом? Редактором? Преподавателем литературы? Не приходило мне тогда в голову, что я стану переводчиком с нескольких языков в области науки и техники.
 
На снимках: Борис Колкер, 1958 г.
Мои родители, Кишинев, 1978 г.
Дворик на улице Щусева, 23. Художник Григорий Колкер
Учителя кишиневской школы №3, 1950 г.
 
(Окончание следует)

Сноски от портала Dorledor.info.
*Любопытные подробности об этой церкви (в русле тематика нашего портала) см. в заметке Аурела Маринчука «Крестил, чтобы спасти» – http://dorledor.info/node/8698  Постараемся узнать о семье священника Балтаги. Сложность в том, что фамилия не только вообще распространённая в Молдове, но и нередкая в среде служителей церкви.
 
** См. «В Кишинёве, на Фонтанке» – http://dorledor.info/article/в-кишинёве-на-фонтанке
*** Об И.Л.Кушнире – http://dorledor.info/node/10567