Алексей Викторов

Его неповторимый бас называли могучим и бархатистым, фигуру – гренадерской. Он умел удивлять зрителей, будь они солдатами в годы войны или светской публикой Большого театра. Для них он с легкостью переходил от мощных по тембру арий к проникновенным романсам и гордился, когда его сравнивали с Шаляпиным. В 90 лет за исполнение партии Гремина в опере «Евгений Онегин» он был внесен в Книгу рекордов Гиннесса. 25 ноября 1992 года в возрасте 97 лет скончался знаменитый оперный певец Марк Рейзен.

Родившись 3 июля 1895 года в селе Зайцево Бахмутовского уезда Екатеринославской области, на территории нынешней ДНР (Донецкой области), он был одним из пяти детей в еврейской семье. «Отец, Осип Матвеевич, ведал погрузкой угля на станции. Мать, красивая, статная украинка, веселая и энергичная, была тем человеком в семье, на плечах которого, как говорят, держался дом. Отдельно, во флигеле, жили родители отца, но заботилась о них мать. Деду к тому времени перевалило за сто лет, но был он еще очень энергичен и крепок. В доме музыку любили все…» – вспоминал Марк Осипович.

Но несмотря на то, что его голос признавали выдающимся еще в детстве, на сцену филармонии он попал случайно. Будучи юношей, параллельно с учебой в гимназии он подрабатывал, чтобы помочь родителям в непростое время революций и войн, а в 1915 году вслед за старшими братьями был призван в армию. Вернувшись с полей сражений Первой мировой войны, будучи дважды ранен и награжден двумя Георгиевскими крестами, он засел за книги, готовясь к поступлению в Харьковский технологический институт. Когда за этим занятием он вновь запел, один из друзей, дослушав, спросил: «Зачем ты с таким голосом идешь в технологический институт? Тебе прямая дорога в консерваторию!» По воспоминаниям Рейзена, на это он весело засмеялся: «Признание твоего таланта всегда приятно. Но смех мой был вызван не только радостью признания. Мне казалась смешной сама мысль о карьере певца. Слишком уж сильно было в те годы убеждение, что пение – это не профессия для мужчины. Вот инженер – другое дело». Но друг не унимался и предложил ему пойти в консерваторию на прослушивание поступающих. Просто в качестве зрителя. И на следующий день, заняв место среди родственников экзаменующихся в зале, с любопытством наблюдая за тем, как исполнители на сцене сменяли друг друга, он вдруг услышал свою фамилию от члена комиссии, приглашающего на сцену очередного претендента. «Рефлекс, выработавшийся в армии, сработал моментально, – вспоминал Марк Осипович. – Я подскочил и по-военному четко ответил: “Я!” И все головы повернулись ко мне. А до сих пор экзаменующиеся выходили на сцену из боковых дверей. Во всяком случае, я точно был первым, кто браво отрапортовал о своем присутствии из зала. Когда мгновенное замешательство прошло, я понял, что попал в смешное положение благодаря усердию своего приятеля. А он тем временем шептал: “Что стоишь, тебя ж вызвали, иди...” Почему я повиновался тогда, трудно сказать. То ли застенчивость сковала, и я, боясь попасть в еще более смешное положение, пошел к эстраде, то ли тому была еще какая-нибудь причина – не знаю… Ох, как же я ругал своего приятеля тогда и как благодарен был ему потом. Если бы не он, приход мой в искусство состоялся бы намного позднее».

Но уже через два дня его имя было в списках поступивших в Харьковскую консерваторию, равно как и в списках технологического института – учебу в этих заведениях он впоследствии совмещал. Обучался Рейзен у знаменитого итальянского педагога Федерико Бугамелли, подарившего миру многих выдающихся певцов – и в России, и в родной Италии. Правда, через год учитель уехал в Италию, приглашая Рейзена с собой, но тот отказался, ведь одновременно с обучением он работал и обеспечивал семью. «Проучился я у него один год. Осенью 1918 года, когда в Харькове началась бесконечная смена властей, перестрелки, а потом и настоящие бои, мой учитель в один прекрасный день собрался и уехал на родину, в Италию. Звал с собой и меня: “Там вы будете Резини, я сделаю вас знаменитым. О, итальянцы умеют ценить голоса!”».

Окончив консерваторию, в 1921 году Марк Рейзен дебютировал на сцене Харьковского оперного театра в спектакле «Борис Годунов». Исполненная им партия Пимена имела успех, открыв для него путь в большое искусство. Работу в Харьковском театре с 1921 по 1925 годы он считал продолжением обучения, внимая советам уже признанных режиссеров, солистов и дирижеров.

В начале 1925 года Рейзен перешел в ленинградский Мариинский театр. К тому времени критики уже называли его достойным продолжателем лучших традиций русской вокальной школы и творчества Федора Шаляпина. Будучи приглашенным в 1930 году на гастроли в Большой театр, где давали «Князя Игоря», Рейзен исполнил главную партию. Успех первого выступления на сцене Большого был огромный. Публика стоя провожала его оглушительными аплодисментами. Не дав переодеться, его пригласили в правительственную ложу. Там его встретил Сталин. Похвалив за прекрасное исполнение партии князя Игоря, он сказал: «Ну вот, Марк Иосифович, с завтрашнего дня вы артист не Мариинского, а Большого театра. Вы меня поняли?» Отговорка Рейзена: «Товарищ Сталин, ведь у меня в Ленинграде жена, дочь, квартира» – не сработала. Уже на следующий день ему была представлена для обозрения полностью меблированная квартира, обставленная старинной дорогой мебелью, с картинами на стенах и посудой в сервантах. Вернувшись в Ленинград, Рейзен сразу же рассказал жене Рашель о сказочной квартире, которая их ждет в Москве. Супруги быстро распродали свою не ахти какую мебель, квартиру сдали Ленсовету и приехали в Москву уже по известному артисту адресу. Открыли дверь, вошли в квартиру и своим глазам не поверили – она была пуста. Ни мебели, ни картин, ни посуды. «Надул меня Сталин, – рассказывал об этом случае Марк Рейзен. – Хорошо еще, не посадил!»

А поводов посадить его, на самом деле, позже было немало. Известно, что в начале 50-х годов на фоне борьбы с космополитизмом и «дела врачей» было подготовлено письмо трудящихся в газету «Правда», где призывалось депортировать евреев в Сибирь, «чтобы спасти их от справедливого гнева советского народа». В редакции газеты тогда собрали «государственных евреев» – подписываться под статьей. И все, бурча «а куда деваться?», подписывали. Из всего списка приглашенных письмо не подписали лишь Герой Советского Союза генерал Яков Крейзер, писатели Вениамин Каверин и Илья Эренбург и Марк Осипович Рейзен. Сам он неохотно рассказывал об этих событиях: «Ну, было там какое-то сборище. Смутно помню. Прислали ЗИМ. Какой-то академик держал речь: надо исполнить свой гражданский долг. Я сказал: “Мой гражданский долг – петь. У меня сегодня спектакль. Когда спою, присылайте ЗИМ снова. Тогда поговорим”. Не прислали».

А еще раньше, 14 апреля 1938 года, произошел случай, который рады лишний раз пообсуждать «любители музыки». Тогда в газете «Известия» был опубликован очень своеобразный некролог на смерть Шаляпина: «…пройдя в свое время большой творческий путь, он создал ряд образов, вошедших в историю русского оперного театра. Однако в расцвете сил и таланта Шаляпин изменил своему народу, променяв родину на длинный рубль... Оторвавшись от родной почвы, от страны, взрастившей его, Шаляпин во время пребывания за границей не создал ни одной новой роли. Все его выступления за рубежом носили случайный характер. Громадный талант Шаляпина иссяк уже давно. Ушел он из жизни, не оставив после себя ничего». Под этим сочинительством стояла подпись Марка Рейзена. Заметка была не раз перепечатана, а «пример истории» приводится некоторыми и поныне. «Антипатриотические заметки» о смерти Шаляпина вышли и от имени других деятелей культуры, но только Рейзен в тот же день опротестовал ее. А когда 22 апреля 1938 года в газете появилось неприметное извинение Марку Рейзену «за грубое искажение его высказываний о Шаляпине», его примеру уже последовали и другие, заявив о фальсификации и их заявлений в том числе.

Большому театру Рейзен отдал 25 лет. Его мощный, тембрально богатый голос восхищал публику. А его бас-кантанте обладал хорошими крепкими низами, позволяя ему исполнять максимально широкий репертуар. Исполненные им партии Сусанина, Досифея, Бориса Годунова, Руслана, Кончака считались выдающимися. А благодаря итальянской школе его массивный голос обладал гибкостью и подвижностью, что давало возможность с равным успехом исполнять и партии западного репертуара.

Почувствовав, что голос начинает «давать трещину», с 1954 года певец преподает в Музыкальном педагогическом институте имени Гнесиных, а с 1965 по 1970 годы заведует кафедрой сольного пения Московской консерватории и уходит затем, казалось бы, на покой. Однако через несколько лет он обнаружил, что голос вновь обрел прежнюю красоту и силу, и вернулся на оперную сцену. И снова пел в опере. Когда же он вновь оставил сцену, все думали, что теперь уж точно навсегда. Но в 1985 году в честь его 90-летнего юбилея Большой театр решил поставить «Евгения Онегина». Когда ему сообщили об этом и вежливо поинтересовались, сможет ли он высидеть в ложе всю оперу, то получили ошеломляющий ответ: «Я не смогу высидеть, потому что я хочу петь!»

Узнав об этом, вся музыкальная Москва пришла в Большой. Марк Рейзен исполнил партию Гремина в «Евгении Онегине», представ перед публикой в отличной вокальной форме, и без всяких скидок на возраст продемонстрировал эталонное исполнение, попав тем самым в Книгу рекордов Гиннесса.