Большую часть жизни он прожил под грифом «совершенно секретно»: вплоть до конца 80-х годов прошлого века практически никто не знал его имени. Тем временем он, сын врагов народа, да к тому же беспартийный еврей, руководил созданием ядерного оружия в им же построенном и закрытом городе Арзамас-16. Атомная, затем водородная бомба – после Хиросимы для него это был вопрос создания оружия сдерживания, призванного сохранить мир. И он его решил. 18 декабря 1996 года не стало выдающегося физика Юлия Харитона.

«Ты бомбу делал?» – грозно спрашивал отец одного из героев в советском фильме начала 60-х «Девять дней одного года». «Делал, – отвечал сын. – Если бы мы ее не сделали, не было бы у нас с тобой этого разговора, батя. И половины человечества тоже». Сцена весьма показательна, ведь видевшие последствия своей работы ученые-ядерщики находились перед нелегким моральным выбором. С одной стороны, ими изобреталось оружие массового поражения, но с другой стороны, все они осознавали, что работают не просто над созданием атомной, а потом и водородной бомбы. Они работают над оружием сдерживания, призванного, в том числе, сохранить мир.

Понимал это и Юлий Борисович Харитон, принимая руководство КБ-11. Ныне это Российский федеральный ядерный центр, Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики в ЗАТО Саров. Но в 1946 году это был лишь утвержденный план создания конструкторского бюро, позже названного Арзамас-16, для которого еще даже не было найдено место расположения. На эту должность его кандидатуру предложил Игорь Курчатов. Неожиданно для многих руководство Кремля согласилось. Неожиданность заключалась в, мягко говоря, сложной анкетной ситуации Харитона: во-первых – еврей, во-вторых – беспартийный, в-третьих – сын врагов народа.

Юлий Борисович Харитон родился в еврейской семье в Петербурге 27 февраля 1904 года. Его мать, Мирра Яковлевна Буровская, бывшая актриса МХАТа, оставив семилетнего сына и мужа, уехала лечиться в Германию, где повторно вышла замуж, а позже перебралась в Палестину. Отец Борис Осипович, известный журналист, сам воспитывал сына, но в 1922 году был выслан из СССР и эмигрировал в Латвию.После ее присоединения к СССР в 1940 году он был арестован НКВДи приговорен к высшей мере наказания. Да и сам Юлий Борисович выезжал обучаться и работать в Англию. Казалось, с таким набором черных для советского человека пятен биографии кандидатуру пусть и бесспорно талантливого ученого должны отклонить. Но кандидатура была утверждена, а что стало решающим аргументом в этом выборе, было известно лишь Лаврентию Берии, курировавшему ядерную программу: то ли авторитет Курчатова, то ли понимание ценности Харитона как физика-ядерщика, то ли своеобразная страховка на случай неудачи проекта – чтобы не жалко было казнить виноватого.

Сам Юлий Борисович физиком-ядерщиком стал не сразу. Он работал с 13 лет – сначала был помощником в библиотеке, затем стал учеником механика. При этом продолжал учиться в реальном училище, по окончании которого в 15 лет пытался поступить в Технологический институт, куда его, однако, не взяли по молодости. Но спустя год он уже студент Политехнического института и поначалу увлекается электротехникой, но, по его собственному признанию, «…изменили всё лекции Иоффе. Не один я, буквально вся аудитория слушала, что говорил Иоффе… и я решил, я определился…» Так юный Харитон и выбрал дело всей своей жизни.Поступив параллельно в Физико-технический институт и с успехом его закончив, в 1926 году он отправился на стажировку в английский Кембридж, где под руководством двух нобелевских лауреатов – Эрнеста Резерфорда и Джеймса Чедвика – получил степень доктора наук. Вернувшись на родину, он погрузился в исследования горения взрыва, первым сформулировав принцип: «Химическую реакцию нужно рассматривать как процесс, протекающий во времени, а не как мгновенный скачок из начального в конечное состояние». Все исследователи до него рассматривали взрыв именно как скачок. С 1931 года до своего назначения на должность главного конструктора КБ-11 Харитон руководил лабораторией взрыва в Институте химической физики, впервые вместе с Яковом Зельдовичем осуществив расчет цепной реакции деления урана.

Будучи утвержденным на должность главного конструктора КБ-11, в конце 1945 года он направился на поиски места для строительства КБ, которое должно было стать абсолютно секретным. Выбрал он его на границе тогдашней Горьковской области и республики Мордовия, с центром в городе Саров. Впрочем, тогда это еще не был город. Просто вокруг выбранного места была возведена колючая проволока, выставлены автоматчики, патрули с собаками. В общем, секретность была такой, что местные говорили: «Там испытывается экспериментальный коммунизм».

Как только инфраструктура была готова, под руководством Харитона к работе над реализацией ядерно-оружейной программы были привлечены лучшие физики. КБ-11 быстро превратилось в мощный научно-технический центр, в котором сосредоточились все работы сначала по атомной бомбе, потом по водородной, а затем и по термоядерным боеприпасам. Работа КБ-11 во многом и повлияла на окончание американской ядерной монополии, способствуя успешному испытанию первой советской атомной бомбы 29 августа 1949 года, после чего и началась эпоха «холодной войны».

31 января 1950 года президент США Трумэн объявил о своем решении начать полномасштабную программу разработки супербомбы (водородной бомбы). После форсирования американцами программы наращивания своих стратегических ядерных сил разработка термоядерного оружия стала приоритетной и для Советского Союза. Уже весной 1950 года физики-ядерщики Игорь Тамм, Андрей Сахаров и Юрий Романов переезжают на «объект» в КБ-11, где под руководством Харитона начинают интенсивную работу над созданием водородной бомбы.

Испытания первого термоядерного заряда было решено провести на том же Семипалатинском полигоне, где была испытана и ядерная бомба. Всё делалось, как говорится, с размахом и на полном серьезе: построили здания на различных расстояниях от эпицентра планируемого взрыва, установили более 1300 кино- и фотокамер, расставили на открытых площадках и укрытиях военную технику. Государственная комиссия под председательством Игоря Курчатова, проведя анализ результатов генеральной репетиции и доложив свои соображения правительству, приняла решение провести испытания первой водородной бомбы 12 августа 1953 года в 7 часов 30 минут.

И вот в назначенное время в бункере за 10 километров от эпицентра взрыва начался отсчет: «До взрыва осталось 5 секунд, три, две, одна, взрыв». Мощность взрыва составила 400 000 тонн в тротиловом эквиваленте, что в 20 раз превысило энерговыделение первой атомной бомбы. Причем мощность взрыва и другие параметры оказались максимально близкими к расчетам советских ученых, не имевших и доли тех средств, коими владели их американские коллеги. Это был грандиозный успех.

Но с успехом родилась и проблема. Руководство страны на фоне американских разработок и испытаний требовало еще большей мощности, и чтобы получить ее, нужно было либо очень сильно увеличить размеры бомбы, либо искать какие-то невероятные решения. Эти решения прорабатывались под руководством Харитона и утверждались им. Подробное описание каждого из них – это темы отдельных научных исследований и докладов, ведь с 1949 по 1961 годы на Семипалатинском полигоне было произведено более 100 испытаний, и Юлий Борисович участвовал практически во всех из них. По некоторым данным, только в период с 1961 по 1962 годы прозвучало еще 137 ядерных взрывов-испытаний, в том числе и «Царь-бомбы». Возможно, у кого-то такое число испытаний вызовет осуждение. Но ведь ни одна из испытываемых бомб не отправилась по стопам американских «Малыша» и «Толстяка», сброшенных в августе 1945-го на японские города Хиросима и Нагасаки. Да и те могли стать не единственными, ведь внук президента Трумэна – Клифтон Трумэн Дэниел – заявил, что «дед до конца жизни считал, что решение сбросить бомбу на Хиросиму и Нагасаки было верным, и США никогда не попросят прощения за это».

Юлий Борисович Харитон уже не услышал эти заявления. Он умер 18 декабря 1996 года. Свою жизнь Харитон посвятил работе над тем, чтобы никто не мог приблизиться к решению, за которое уже не у кого будет просить прощения. Сорок шесть лет он лично отвечал перед народом и страной за надежность и безопасность ядерного оружия, объединив команду ученых, сдержавших паритет сил в мире, а возможно, мир и сохранивших.