Для россиян старших поколений имя Мирона (Меира) Семеновича Вовси ассоциируется с «делом врачей». Его фамилия первой упоминалась в списке медиков-«вредителей» в статьях, опубликованных в начале 1953-го года в центральных советских газетах.

К счастью, это случилось под самый занавес правления Сталина, и репрессированных докторов держали в заключении менее полугода. Перечеркнуть профессиональные достижения выдающихся специалистов-врачей сталинскому режиму не удалось. Но незаслуженно пережитые унижения оставили неизгладимый отпечаток на их судьбах. А некоторые (в их числе, и доктор Вовси) так и не оправились от потрясения…

Меир Вовси родился в 1897 году в местечке Креславль (ныне — город Краслава в Латвии). Его отец, лесопромышленник, был религиозным человеком. Зарабатывая неплохие деньги, он старался помогать родственникам. И поставил перед собой цель — выучить детей (в семье, кроме младшего, Меира, было еще двое сыновей).  

Когда настала пора дать детям серьезное образование, семья переехала в Ригу. Меира, вслед за старшим братом Борисом и кузеном Соломоном Вовси (впоследствии — известный еврейский актер Михоэлс), отдали в одну из лучших гимназий города.

В 16 лет Меир поступил в Юрьевский (г. Тарту, Эстония) университет. На медицинский факультет. Выбор профессии на тот момент был для него вынужденным. Он мечтал стать физиком или математиком. Но на физико-математический евреев, как правило, не брали. А на медицинском ограничения не были столь строгими.

Вскоре началась Первая мировая война. Меир Вовси поехал в Москву — доучиваться в медицинском институте. И оказался в составе первого выпуска советских врачей (1919 год). Шла гражданская война, и весь курс сразу же после окончания института отправили в медицинские подразделения Красной армии.

Отслужив два года, Меир устроился терапевтом в одну из московских клиник. В этой клинике он познакомился с талантливым доктором, в те дни — ассистентом, а позднее — одним из самых известных в России профессоров, Владимиром Никитичем Виноградовым, дружеские и профессиональные отношения с которым поддерживал до конца дней. Их судьбы пересеклись и в роковом 1952-м году.

Там же Мирон Семенович встретил и свою бывшую однокурсницу Веру Дворжец. В 1923 году они поженились. И поселились в комнате коммунальной квартиры, в Ржевском переулке (рядом с Арбатом).

В 1927-м Вовси отправили на стажировку в Германию, которая в те годы считалась самой передовой страной в области медицины. Эта поездка стимулировала его желание заниматься наукой и утвердила в необходимости постоянно следить за развитием медицины за рубежом.

В 1935 году профессор Федор Александрович Гетье (1863–1938 гг.), который стоял у истоков создания московской больницы им. Боткина, а к тому времени возглавлял в ней терапевтическое отделение и организованную им на базе этого отделения кафедру Центрального института усовершенствования врачей, приглашает к себе на работу доктора Вовси. Через год Мирон Семенович защищает докторскую диссертацию, Еще через два года, когда профессор Готье уходит из жизни, Вовси становится его преемником.

С тех пор вся его жизнь, до последних дней, так или иначе, связана с этой больницей. Вступив в должность, он повесил на стену своего кабинета портрет Федора Александровича Готье. Этот портрет оставался на своем месте вплоть до кончины Мирона Семеновича и послужил, кстати сказать, «дополнительным штрихом» в предъявленном ему в 1952-м обвинении. С точки зрения следователей Лубянки, «истинному патриоту» следовало водрузить над рабочим столом портрет Сталина. Выставленное на всеобщее обозрение иное «портретное изображение» обличало, на их взгляд, «врага».

Вскоре по Москве разнесся слух о «замечательном докторе». Число пациентов Вовси росло с каждым днем. И дело было не только в его обширных профессиональных знаниях и опыте (он был прекрасным диагностом, быстро и точно подбирал необходимый и эффективный курс лечения), но и в его доброте, искреннем сочувствии каждому, кто к нему обращался. Он терпеливо выслушивал жалобы людей, умел утешить и вселить надежду на выздоровление. Для него не было «пустяковых» болезней. Любая, даже самая, казалось бы, «незначительная» человеческая боль или легкий дискомфорт заслуживали, по его мнению, самого пристального внимания.

Пациенты буквально ходили за ним по пятам, поджидали у подъезда его дома, у калитки дачного участка.

Он лечил многих деятелей искусства. В частности, известную российскую балерину Галину Уланову, скрипачей Давида Ойстраха и Леонида Когана, пианистов Станислава Рихтера и Эмиля Гилельса, актеров Василия Качалова и Веру Пашенную…

Со многими пациентами завязывались дружеские отношения. Доктор Вовси очень любил музыку и театр и без труда мог попасть на любой концерт или спектакль. Но он был настолько занят профессиональной деятельностью, что случалось это крайне редко.

Помимо работы на кафедре, в отделении Боткинской и частной практики, он консультировал в «Кремлевке» (так называли в народе закрытое лечебное учреждение для высокопоставленных чиновников, партийных руководителей, членов правительства и их семей), был главным редактором журнала «Клиническая медицина» и членом редколлегий нескольких энциклопедических изданий.

Кроме того, Вовси занимался научной работой, исследуя заболевания сердца и сосудов, легких и почек. Он — создатель новой по тем временам методики лечения пневмоний, автор монографий «Нефриты и неврозы», «Болезни системы мочеотделения», «Болезни сердца и сосудов», соавтор изданий «Специфическое сывороточное лечение крупозной пневмонии», «Клиника и патогенез острой коронарной недостаточности» и т.д..

Летом 1941 года, перед самым началом Второй мировой войны, Меир Вовси собирался поехать в Латвию — навестить отца, которому было тогда 80 лет. Однако поездку пришлось отложить. И это, как выяснилось, спасло ему жизнь. Потом он узнал, что отца в первые дни оккупации — расстреляли латыши, брата с семьей поместили в гетто и через два года — уничтожили.

В 1941-м Мирона Семеновича Вовси назначили главным терапевтом Советской армии. В этой должности он прослужил всю войну и еще несколько послевоенных лет. Много разъезжал по фронтовым и тыловым госпиталям, обобщая итоги лечебной работы. Проводил научные конференции и организовывал краткосрочные курсы повышения квалификации военных врачей. Приходилось, конечно, лечить маршалов и прочих военачальников. Свою военную карьеру Вовси завершил в чине генерал-майора медицинской службы (это звание он получил, когда ему было 44 года), награжденного несколькими орденами и медалями.

Вскоре после демобилизации Мирон Семенович Вовси стал действительным членом Академии медицинских наук СССР (1948 г.). А в 1950-м — руководителем научной группы Института терапии при Академии.

В январе 1948 года погиб его двоюродный брат Соломон Михоэлс, которого Мирон Семенович очень любил, с которым с раннего детства и всю жизнь очень дружил. По официальной версии это был «трагический несчастный случай». Но Вовси видел заключение патологоанатома и знал: брата убили. И догадывался, откуда исходил приказ.

Для него самого прозвучал еще один, далеко не первый, «предупредительный звонок». Уже были необъяснимые аресты и исчезновения нескольких его постоянных, высокопоставленных пациентов. Позднее взялись и за медиков «Кремлевской» больницы…

За ним пришли 11-го ноября 1952 года. При обыске (семья в то время уже жила в небольшой, но отдельной квартире на Арбате) оперативные работники несколько раз спрашивали Мирона Семеновича: «Где деньги?», «Где картины?».

В ответ на первый вопрос он молча выдвинул ящик письменного стола и показал квитанции о денежных переводах, которые он регулярно отправлял родственникам и просто знакомым людям, которые нуждались в финансовой поддержке. Что же касается второго — по той настойчивости, с которой его задавали, Вовси догадался об аресте академика Виноградова, у которого действительно была неплохая коллекция живописи.

Его отвезли на Лубянку и поместили во внутреннюю тюрьму. То, что ему пытались инкриминировать — создание диверсионной группы, члены которой якобы планировали отравить ведущих советских политических деятелей, связи с иностранными разведками и т.п. — представлялось немыслимым бредом, страшным сном. Но постоянные ночные допросы, издевательства, кандалы на руках и ногах свидетельствовали, что это — реальность.

На свое «счастье», Вовси, не имея контактов с внешним миром, не знал, что писали о нем и других арестованных врачах в советской прессе, как поливали грязью, позорили перед всем миром. Не знал он и о том, кто еще из его коллег попал в чекистские застенки. Все в этой тюрьме было устроено так, чтобы заключенные врачи не могли увидеть друг друга.

Впрочем, однажды, услышав за дверью позвякивание кандалов и натужный кашель, он заподозрил, что арестант, которого вели мимо его камеры — Владимир Никитич Виноградов. Профессиональный опыт подсказал, что у заключенного повреждено ребро...

После освобождения Вовси расспросил Виноградова (это действительно был он) о том дне. И Виноградов признался, что на допросах его били и в ребре, видимо, образовалась трещина. Мирон Семенович не ошибся ни в «опознании», ни в диагнозе.

Врачей арестовывали в декабре, в январе (в середине января взяли под стражу и их жен) и даже в марте 1953 года — до самой смерти Сталина. 13 января в прессе появилась разгромная статья. Бросалось в глаза, что все врачи приведенного списка были евреями. Но автору заказной публикации этого было недостаточно. «Они была завербованы филиалом американской разведки — международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», — подчеркивал он. А в доказательство «преступной деятельности» медиков сообщался факт: «Жертвами этой банды человекообразных зверей пали товарищи А.Жданов и А.Щербаков».

Осведомленным эта фраза выдала главного доносчика. В «Кремлевке» рядовым врачом служила некая Лидия Тимашук. В 1948-м она поставила ближайшему соратнику Сталина А.Жданову диагноз — инфаркт. Профессор клиники, изучив результаты обследований, диагноз не подтвердил. А на следующий день Жданов скончался. Вызванным для посмертной экспертизы профессорам (в их числе был и Вовси), не называя имени пациента, предъявили кардиограмму. «Инфаркта не было», — резюмировали они. Тогда Тимашук, опасаясь, видимо, ответственности, «сигнализировала» в ЦК, что Жданова «лечили неправильно и намеренно скрыли истинный диагноз». Сталин решил, что его помощника «умертвили». Но до тех пор, пока не заболел сам, ход «делу» не давал. В 1952-м он вспомнил о нем и приказал вызвать Тимашук на допрос.

Она хорошо подготовилась к беседе. Выписала из историй болезней высокопоставленных пациентов несоответствия прописанных им лекарственных доз нормам советской фармакологии. А на допросе заявила, что М.С.Вовси предлагал ей сотрудничество в отравлении советских политических деятелей. Так «дело врачей» обрело «реальные обоснования».

Поощряя «патриотические порывы», власти предали гласности ее имя, дав директиву центральным газетам опубликовать о Тамашук статью — с указом о ее награждении орденом.

После освобождения, узнав, что его оклеветала именно Лидия Тимашук, Вовси был потрясен. До каких низменных глубин должен был пасть человек, чтобы оболгать, обрекая на уничтожение, того, кто спас жизнь ее сыну-летчику, который сильно обгорел и по заключению врачей должен был умереть. Откликнувшись на ее призыв, Мирон Семенович сделал, казалось, невозможное...

Сталин умер 5-го марта. Арестованных врачей, в том числе, Мирона Семеновича и его жену, в ночь с 3-го на 4-е апреля вывели из камер и развезли по домам. Новое правительство нуждалось в высококвалифицированных специалистах-медиках. И наутро после их освобождения в газете появилась статья, восстанавливающая их честные имена. В ней писалось, что обвинения были «ложными», а данные, представленные следствию — «несостоятельными». Сообщалось и об отмене указа о награждении Тимашук орденом.

Вскоре Вовси вернулся на работу в Боткинскую больницу. Стараясь хоть как-то загладить вину перед ним, власти дали ему квартиру в высотном здании на площади Восстания, а в 1957-м, когда ему исполнилось 60 лет — наградили орденом Ленина. В том же 1957-м он выступал с научным сообщением в Берлине. Летом 1958-го ездил в Брюссель, представив свой доклад участникам международного Конгресса кардиологов. А осенью — тяжело заболел.

В начале мая 1960 года Вовси (он был уже очень слаб) попросил, чтобы его отправили в его родную больницу. Доктор лежал на диване в своем кабинете, под тем самым портретом Готье. «Судьба подарила мне семь лет...», — говорил он, ведя отсчет от страшных событий 1952-53 года.

Через месяц, ночью с 5-го на 6-е июня Мирон Семенович Вовси скончался...