Ангелина Таран

Накануне всенародного избрания президента страны актуальным стало обсуждение полномочий главы государства.

Все говорят о том, что у него почти нет власти, но за этот пост борются 12 кандидатов. Мы побеседовали об институте президента со вторым Президентом Молдовы Петром Лучинским. 

- Петр Кириллович, как Вы считаете, в каком состоянии в настоящее время находится институт президента? 

- Я инициировал изменения в Конституции в сторону более четкого определения функций президента. Это продолжалось около двух лет, точнее - полтора года активного обсуждения. Поскольку у нас достаточно ограниченных людей, которые приходят в политику, они начинают очень примитивно рассуждать. И тогда некоторые говорили, что Лучинский хочет укрепить свою власть. Эти люди не могут себе представить, что во власти может быть человек, который думает о государстве, а не думает о себе. Никто меня никогда не обвинял в том, что у меня есть диктаторские замашки. Я увидел, что у нас есть одно общество, а мы создали законодательство для другого общества. Понимаете, не клеится. Почему? Люди говорят, что, когда идут голосовать, хотят видеть в лице президента человека, который может что-то решить. 

Смотрите, что требуют люди – и счастливую жизнь, и чтобы всё было и т.д. А на второй день, как человек избран, оказывается, что, по Конституции, у него очень ограниченные возможности. Я не призывал тогда к президентской республике в традиционном смысле, когда президент имеет почти такие же полномочия, как и руководитель исполнительной власти, допустим, как в американской системе, глава правительства - он же и президент. Или как в России, или как в Белоруссии президент имеет права издавать указы наравне с законом.

Я говорил об укреплении института президента с точки зрения европейской, поскольку наша общая ориентация больше к европейской цивилизации. Чтобы иметь президента не дирижера, у кого есть все рычаги власти, а иметь президента – арбитра, когда он может включиться каждый раз, когда возникают какие-то трения между парламентом и правительством. Примерно такая система - в Португалии. Я за четыре с небольшим срока моего президентства с президентом Португалии не был знаком, потому что везде приезжал премьер-министр. Но он имеет право, в случае чего, или распустить парламент, или отправить в отставку правительство. Но тогда из групповых, личных интересов эту инициативу не пропустили.

Это была долгая история, я довел до того, что провел референдум (23 мая 1999 г. граждане должны были высказаться, согласны ли они с введением президентской системы правления. – Прим. авт.), хотя все были против. В нем участвовало 58% населения из списка избирателей, и проголосовало «за» 55%. Но потом это требуется подтвердить в парламенте. Парламент сказал, что это – консультативный референдум, т.е. как бы необязательный. Однако парламент должен учесть голос народа. Нет. Пришли с проектом сделать парламентскую республику в стиле немецком, венгерском, из прибалтийских – может быть, в эстонском. То есть в этой модели президент - как бы декоративная фигура. Например, избрали премьера, он подтверждает и т.д. В общем, они проголосовали.

Я выступал дважды, вернул документ обратно в парламент, не промульгировав его. Проекты изменения в Конституцию были обсуждены. Я выступал в Совете Европы, доказывал, что общество наше еще не готово к такой форме, потому что партии новые, основанные на кумовстве, на каких-то интересах и т.д. И тогда кто же отвечает за страну? А всенародное избрание президента, по Конституции наделенного полномочиями, делает его ответственным и делает более ответственным население, которое голосует за него. Но, к сожалению, мой голос не был услышан. Должно было пройти 17 лет, чтобы Конституционный суд сказал, что тогда не правильно решили, давайте возвращаться к всенародному избранию президента.

Но это – только часть вопроса, потому что если президенту не придать какие-то функции, которые бы реально соответствовали и были адекватны нашему обществу, тогда снова будут большие ожидания со стороны общества и практически ничего невозможно будет решить в лице президента.

- Почему, как вы думаете, институт президента стал таким непопулярным у населения?  

- Есть два объяснения. Первое – потому что не оправдываются ожидания людей: если президент – глава государства, то почему он не может что-то решить? Но Конституция сделана чисто под немецкую модель. Даже при конституционной монархии, как в Бельгии, все прокуроры назначены королем, и он контролирует исполнение законов и т.д. У нас даже этого нет, т.е. влияние президента очень слабое, и поэтому не соответствует ожиданиям людей. Поэтому институт президента непопулярен в последнее время.

А если президент даже не делает то, что мог бы… Он может акцентировать общественное мнение, выходить с законодательной инициативой (он может это делать каждый месяц, ведь он встречается с людьми, люди выражают то-то и то-то). Даже если он что-то предложил, и его не поддержали в парламенте, политические партии должны прислушиваться к мнению президента, потому что они должны идти на следующие выборы.   

И вторая причина – действительно, по Конституции, президент имеет очень ограниченные полномочия, а у людей восприятие президента совершенно другое.

- Может быть, это еще связано с личностью президента? Потому что, например, Воронин был сильным президентом. А г-н Тимофти, мы видим, в основном награды раздает.

- Да, это только в одном случае, исключительном. Я тогда говорил: «Это – временное явление – когда партия президента получает большинство: первый раз – 71 голос. Да делай, что хочешь, потому что это - твоя партия, ты - и закон. Это – исключение из правил, потому что в таком разбросанном, сложном обществе, как наше, этнически, исторически, политически, геополитически и т.д., когда президент не имеет большинства в парламенте, он может только общественное мнение создавать. Он должен или договариваться или чего-то не делать (что у нас происходит), не вмешиваясь ни во что. Но тогда ты имеешь полные отказы общественного мнения в том, что ты хороший президент или что ты можешь что-то делать.

- Даже есть мнение о том, что институт президента не нужен. В 2010 г., когда не могли избрать президента в парламенте, Думитру Брагиш предложил упразднить институт президента и сэкономить деньги. Тогда ему возразил Гимпу: «Средства, на которые содержится институт президента, не выведут страну из кризиса». Сегодня нам нужен президент?

- Везде есть глава государства. В Грузии Шеварнадзе попробовал как председатель Верховного совета обходиться без президента одно время. Но есть целый ряд функций, которые исходят из членства государства в различных  региональных и международных организациях, где требуется присутствие президента. Если ты - и исполнительная власть, то тогда ты должен полгода находиться там и надо оставить страну. Если это – Швейцария, можно оставить. Там каждый год меняется президент, а правительство состоит из семи человек (президент Швейцарской конфедерации является председательствующим членом Федерального совета - правительства Швейцарии. Он не является главой государства, поскольку функции главы государства выполняют коллективно все члены Федерального совета. Однако его голос является решающим при обсуждении текущих дел на Федеральном совете. Избирается на один год парламентом из числа членов Федерального совета, высшего органа исполнительной власти, и обладает по преимуществу, представительскими функциями. – Прим. авт.)

В данном случае не думаю, что это что-то решит, скорее еще запутает, потому что этот человек ни там, ни там ничего не сможет сделать. Взять председателя парламента и сделать его и главой государства? Можно. Но я не вижу, что это даст. Кто-то же должен за что-то отвечать. Например, все говорят: при Снегуре, и при Лучинском, а дальше – при коммунистах, при АДР и т.д., т.е. общество начинает привыкать к такой ситуации.

Воронин во второй раз имел большинство в парламенте, но не имел большинства для избрания президента. Вы видите, сколько лет мы находимся в «яме», бьемся и не хватает силы воли и элементарной разумности для того, чтобы остановиться и сказать: «Ребята, что-то не получается. Давайте посмотрим, что изменить». А дело в том, что мы такую структуру создали, такое законодательство, что будем все время спотыкаться и натыкаться на такие проблемы.

- Как Вы относитесь к решению Конституционного суда от 4 марта 2016 г., благодаря которому мы вернулись к прямым выборам президента, но которое в обществе было воспринято очень неоднозначно?

- Я тоже его воспринимаю так, как и большинство в нашем обществе. Потому что был вариант – или поддержать 400 тысяч человек для того, чтобы проводить референдум по изменению Конституции, чтобы президент был избран всенародно, или вернуться таким способом. Конечно, это в какой-то степени шокировало.

У нас уже был опыт, когда мы утвердили создание Конституционного суда. Первый конфликтный случай был, когда освободили от должности заместителя председателя парламента, потому что изменилось большинство в парламенте. Я поставил этот вопрос на голосование перед депутатами, все были согласны. А он обратился в Конституционный суд, потому что была нарушена процедура – надо было консультироваться с фракциями. Я формально не собирал фракции отдельно, т.к. все присутствовали. Депутаты тогда говорили: «Что себе позволяет Конституционный суд? Мы его создали, чтобы он нам указывал, какую позицию занимать?»  

Но в стране должен быть кто-то, кто принимает окончательное решение – это Конституционный суд. Поэтому пригласили того человека обратно, избрали в президиум, сказали, что он восстановлен, я пошел во фракции, все согласовал, а после перерыва, через полчаса депутаты собрались и освободили вице-спикера от должности. Тот человек еще полчаса побыл в качестве заместителя председателя парламента.

Так везде. В США на президентских выборах в 2000 г. Гор набрал больше голосов избирателей, но по количеству выборщиков победил Буш (Тогда Верховный суд США 5 голосами против четырех постановил прекратить дальнейшие пересчёты голосов и признать последний подсчёт окончательным. – Прим. авт.). И Гор сказал: «Я уважаю решение Верховного суда не потому, что оно правильное, а потому что оно окончательное». Поэтому будут спорить и говорить, потому что решение Конституционного суда действительно было необычным, но это - окончательное решение. Мы из этого исходим, и через какое-то время будем избирать президента всенародно. 

- А как вы относитесь к тому, что правильнее было бы бойкотировать выборы? 
 
- Это - вообще нонсенс, потому что выборы – это тот рычаг, через который человек проявляет себя как гражданин. Мы прежде всего, если говорим о государстве, должны себя рассматривать как граждане. У гражданина есть обязательства, есть и права. Бойкот – это слабость. Что же, люди не должны принимать участия в таком важном деле, тем более что с таким перерывом они избирают президента? Я думаю, что это - неудачная идея. Это коммунисты, по-моему, выступают. Нет, это - неудачный призыв.  

- Как  вы считаете, есть ли опасность, если у президента страны есть гражданство другой страны – двойное гражданство?

- Но это ненормально. Я не знаю такого президента, у которого есть другое гражданство.

- У нас среди кандидатов есть. А вдруг выберут?

-  Естественно, он должен заявить, что отказывается от гражданства чужого государства.

- Может быть, это должно быть в законодательстве закреплено, что кандидат в президенты должен быть только гражданином Молдовы?

- Я не вижу, как глава государства может быть гражданином еще какой-то страны. Пиши-не пиши, этого не должно быть, поскольку нигде этого нет.  
- Если кандидат в президенты (а в последующем он может стать и президентом) - сторонник объединения с Румынией? Как к этому относиться?

- Если он сторонник объединения и люди голосуют за него, то пусть инициирует референдум по этому вопросу. И посмотрим, что скажет народ. Надо провести его так, как положено. Через несколько дней мы увидим, что эти кандидаты набирают. Но без референдума этот вопрос не решишь. Статус президента дает ему только право объявить референдум. Однако это вовсе не означает, что ему даются какие-то права в связи с этим.

- Например, Гимпу говорит, что и референдума не надо. 

- Гимпу может говорить все, что угодно, но есть закон. Знаете, такого рода заявления путают наших партнеров, друзей в разных странах. Те, кто не очень-то углубляется, говорят: «Кто-то заявил». Человек может заявить все, что угодно, у нас свобода слова. А реально в Конституции, в 142-й статье написано, как проводится референдум по этому вопросу. Референдум о потере независимости должен состояться, когда проголосует большинство граждан, включенных в избирательные списки. Это очень сложный процесс. Те, кто делает такие заявления, поступает безответственно, т.к. законодательство не позволяет этого.

- Я подняла текст Конституции, там есть такие слова в присяге президента: «Клянусь защищать суверенитет, независимость Молдовы». Как, допустим, господин Гимпу с такими взглядами может произносить эту клятву?

- Господин Гимпу приходит к народу и говорит: «Я другого мнения», и народ это поддерживает. Тогда проводите, как положено, референдум, чтобы это было решение общества. Вы не очень-то обращайте внимание на эти заявления. Посмотрим по результатам выборов.

- Может быть, все-таки должно быть требование к кандидатам в президенты нашей страны, чтобы в их программах не было тезисов о разрушении молдавской государственности? 

- В нашем государстве можно выразить любое мнение, а процедуры изменения чего-то прописаны в законодательстве. У нас в обществе слишком восприимчивы к заявлениям, но в то же время это есть сигнал для избирателя. Если ты тоже поддерживаешь эту идею, будешь голосовать за этого политика. Я думаю, что сейчас выбор разделился очень интересно. Есть два человека, которые за объединение с Румынией – как главный лозунг. Не за дружбу и сотрудничество, не за то, чтобы вступить в Европейский союз, потому что там можно было бы снять целый ряд проблем, а выступают напрямую. Голос народа услышим.

- Если победит кандидат от оппозиции, каков Ваш прогноз, как будут складываться взаимоотношения нового президента и парламента? 

- Отношения в любом случае будут достаточно напряженными. Такой любви, как мы говорим, между президентом и парламентом нет, потому что у президента более широкие взгляды, чем у парламентского большинства. Как человек он имеет прямое поручение от народа, не как партии. И, кроме того, голосуя за партии на парламентских выборах, мы же голосуем не за список, а за символ. Поэтому здесь большое отличие. Казалось бы, и президент избирается народом и парламент, но избрание президента персонифицировано. Поэтому люди напрямую выходят к президенту с целым рядом требований, которые, допустим, парламент не поддерживает. Поэтому начинаются трения.

- Но потом у нас не может быть кризиса власти?  

- Такое постоянно бывает, правда, уровень напряжения разный. Может быть президент, у которого с первого дня - другие взгляды, и тогда сразу создается более высокая "температура". Допустим, президент может в рамках своих полномочий ограничиться более формальной частью: я внес предложение, а парламент не поддержал. А можно и так: если не поддержал, давайте еще раз, начинаются всякие дискуссии, заявления и т.д.

- Вернемся к вашему президентству. Мы помним, что когда Вы были президентом, а Думитру Дьяков – спикером (1998-2000 гг.), существовало противостояние между президентом и парламентом. Какой вывод вы тогда для себя сделали? 

- Хочу подчеркнуть, что напряжение было не из-за каких-то личных амбиций, а из-за разной концепции нашего видения будущего Молдовы, т.е. напряжение было на основе принципиального вопроса. Выводы какие? Я признаю, что, может быть, я что-то не доработал в плане сотрудничества с парламентом. Но честно могу сказать, что я свои взгляды выражал абсолютно открыто. И мы не сошлись в принципиальных вопросах. В конечном итоге решает и народ и история. История в данном случае решила: парламент не был прав, изменения в Конституции были непродуктивными. Они не способствовали развитию Молдовы, потому что через какое-то время эта «болезнь» очень сложно проявилась.

- Давайте уточним, какие это были изменения.

- Изменения касались формы управления, чтобы институту президента дать больше полномочий. Но упор был сделан на правительстве. Я могу привести только один пример – в этом предложении по изменению Конституции было следующее: конструктивное предложение по отставке правительства. Это означает, что, если изменилось большинство в парламенте, как недавно у нас, то это большинство приходит к президенту и говорит, что хочет предложить другого премьер-министра. Вопрос ставится на голосование в парламенте, освобождается один премьер и тут же назначается другой. У нас сейчас на это отводится 45 дней, потом еще.  Мы не можем тянуть столько времени, т.к. отсутствие правительства парализует всю жизнь республики.      

Или еще было предложение - повестка дня парламента утверждается сначала в правительстве. Вы можете себе представить, чтобы такое предложить нашему парламенту?  А во всем мире говорят, что правительство – это мозг, а парламент – сердце. Парламент - parle, там говорят, дискутируют, там есть время для этого. А правительство управляет, оно должно двигать каждый день, поэтому оно диктует (будучи от имени большинства избранным), что нужно сегодня и что нужно завтра сделать для того, чтобы решить, например, проблемы с налогами, патентами и т.д. Этот механизм постоянно работает.

К сожалению, у нас, чтобы согласовать и решить любой вопрос, нужны месяцы и месяцы. А время не ждет и только усугубляет ситуацию. Все мои предложения были направлены в этом русле, чтобы институт исполнительной власти был активным, дееспособным, и чтобы президент имел реальные рычаги влияния на этот процесс.

- К сожалению, сейчас этого нет. 

- Конечно, мы же вошли в историю, как для Книги рекордов Гиннеса: два с половиной года мы не могли избрать президента. Разве это нормально? Примерно такая ситуация была в Словакии, когда я работал. Тогда они год тянули и перешли к избранию президента всенародно. И сняли все вопросы.

- В то время, когда Вы были президентом, какая проблема была для Вас самой сложной?   

- Самая сложная проблема, конечно, была экономическая. Легко сказать: «Смена строя», но дело в том, что любая страна может существовать и развиваться, если что-то производит. Это может быть и в виде услуг, и в виде науки. Главное - уметь это продать и получить деньги, прежде всего в мировых валютах – долларах, сейчас и в евро. Мы тогда оторвались от Советского союза, но мы не были заводом. Соцстраны худо-бедно были заводами в конгломерате. А мы были цехом. Можете себе представить – один цех вырвался, и мы должны дальше производить продукцию. Какую продукцию? Военную. Тогда Советский союз отказался от гонки вооружения. Я с Ельцыным, Черномырдиным говорил на эту тему, а они ответили: «Мы не нуждаемся в этом».  
   
Белоруссия тоже имела военное производство, но сборочные цеха, поэтому они продолжали выпускать хотя бы какой-то минимум, а мы делали детали. Их делали и в России. Допустим, наш «Мезон» - это филиал Александровского завода во Владимирской области. В России сказали, что им достаточно Александровского завода. И так все. В один день мы оказались без рынка и без торговых связей. А надо производить, потому что откуда собирать налоги? Мы же не платили за газ. Еще слава Богу, что мы договаривались с Россией, и она нам давала газ под честное слово. Могу открыто вам сказать, что только благодаря личным связям, потому что несколько раз газ отключали.

Сегодня собирают 70-80 млн леев в день, а мы, когда собирали 9 млн леев, радовались, что можем обеспечить образование, здравоохранение и т.д. Поэтому самой большой проблемой была экономическая и естественно социальная, потому что нет экономики - нет денег и на социальную сферу. В остальном… При всех сложностях мы все-таки удержали мир. Пусть все вспоминают.

Я с чистой совестью могу сказать, что я когда ушел, мне рассказывали тогда, что напряжение в обществе было практически снято, кто на каком языке говорит. Люди акцентировались на том, что из себя представляет человек и что он может делать. Это – было основное.    

Второе – при всех этих сложных ситуациях хочу отметить, что мы все-таки смотрели в будущее. Обычно говорят: «Политики смотрят на следующие выборы, а государственный человек смотрит на будущее государства». Я честно вам скажу: я не стал на рейтинги смотреть, но на некоторые вещи я смотрел вперед. Например, XX век – это век техники, а XXI век – информационных технологий. Мы в 1997 г. начали, в 1998 г. взяли кредит на $23 млн – тогда это были большие деньги - и купили компьютеры для 900 школ и компьютеризировали школы. Через какое-то  время уже и новое поколение компьютеров пошло. Молдова теперь входит то в десятку, то в двадцатку стран с развитым Интернетом и развитыми информационными технологиями. У меня, при президенте, был специальный совет по информатике, т.е. мы смотрели вперед. Да, было сложно, но мы не опускались до того, чтобы заниматься только сегодняшним днем.

- Не могу Вас не спросить по самой обсуждаемой теме - по поводу кражи миллиарда из трех банков. Скажите, пожалуйста, президент мог как-то вмешаться, у него были какие-то рычаги влияния на эту ситуацию, чтобы предотвратить эту кражу?

- Если у вас есть, например, участок и вы нанимаете сторожа, он за что-то отвечает? Он должен хотя бы что-то просигнализировать? Такие сторожа у нас созданы законодательством. Когда я работал председателем парламента, мы сознательно приняли самое суровое в Европе законодательство, самое продвинутое по Национальному банку, т.е. рычаги все есть. Они должны были просигнализировать. Сейчас говорят, что просигнализировали.

Президент может тут же акцентировать общественное мнение. Я получил эту информацию, я собираю Совет безопасности, иду в правительство: вот такая ситуация, что будем предпринимать? Но молчок в течение двух лет привел к этому взрыву в обществе. Институты власти должны были отвечать и разобраться, кто, почему не ответил до конца, почему не выполнил свои функции, а президент должен был обратиться к людям. Здесь гласность нужна. Надо было пригласить прессу на заседание Совета безопасности и требовать ответа, почему не делаете.

Если бы началось тогда, не было бы такого развития событий. Еще раз повторяю: президент в нашей конструкции власти может обратиться и к народу, и открыть проблему. И это – немало, потому что транспарентность – самое опасное для тех, кто делает эти дела, проворачивает всякие схемы и тому подобное. Поверьте мне, они даже меньше боятся закона, потому что в «законе» могут иметь своих людей, а боятся транспарентности. Президент – тот человек, который может обеспечить транспарентность.   

- А какие сегодня, на Ваш взгляд, задачи наиболее важные, решением которых должен заняться новый президент?

- Новый президент, кроме задач, которые сейчас, во время избирательной кампании озвучивает, что он миллиард найдет и досрочные выборы обеспечит, как гражданин должен хорошо подумать. Потому что, когда приходит человек и говорит: «Я сделаю то-то и то-то», но я знаю, что это -  незаконно, я не могу голосовать за такого кандидата. Он должен дать реальные обещания людям.

Если он скажет, что я приду и внесу предложение по изменению Конституции в этих вопросах, то я могу голосовать за такого человека, потому что это - законный подход. Есть специалисты, которые готовят законопроект, он имеет право вносить законодательное предложение, организовать референдум, т.е. мы должны компетентного человека избрать. Те, кто говорит: «Я все сделаю», для чего? Чтобы внести еще больший раскол в общество?

Поэтому президент, мне кажется, должен две вещи сделать. Первое – максимально обеспечить транспарентность хода государственных дел. Второе – попробовать все-таки выступить если не координатором, то, по крайней мере, (я уже говорил со многими не один раз) собрать всех вместе, чтобы поговорить. Этого никто, кроме президента, не может сделать. Во-первых, всё руководство  страны входит в Совет безопасности. Надо собраться, чтобы обменяться мнениями по тому или иному вопросу, тогда находят и решения. И самое главное – на более длительный период надо начинать приводить Конституцию в соответствие с нашим обществом.

Часть из того, о чем мы говорили, требует принятия глубоких решений. Но есть еще вариант, который был завизирован Конституционным судом. По тому проекту изменения Конституции есть заключение КС: «Годится». Конечно, прошло время, давайте еще посмотрим, и тогда надо организовать референдум или договориться с парламентом. Давайте обеспечим две трети голосов, если видите, что дела не идут. Вот чем должен заниматься президент.

- На мой взгляд, есть еще одна такая очень важная проблема, как массовый исход населения. Президент может поднять вопрос об этом на Совете безопасности? 

- Это можно поднять, но это ничего не даст. Конечно, это дело всего правительства. Но все эти годы, в том числе и в годы моего президентства, мы практически не занимались целенаправленно страной. И отвечу, почему. Я, например, работал за четыре года с четырьмя правительствами. При их смене на два-три месяца мы выходим из строя и тратим свои силы на всякие переговоры, потому что начинаются молдавские варианты, так сказать, - просунуть «своего» человека туда, где есть какие-то возможности что-то заработать, или устроить «своих» и т.д.  

Второе направление – внешняя деятельность. Я выступал от имени правительства, чтобы мы были приняты в Совет Европы. И Молдову приняли первой из стран СНГ. Дальше был подписан договор о сотрудничестве с Европейским союзом в 1994 г., а ратифицирован в 1998 г. Потребовался год, чтобы ратифицировали все, а ратификация была тремя государствами из 15. И много сил тратилось на это.

А кто занимается государством каждый день, строит дороги, решает вопросы по школам, детским садам, медицине и т.д.? Это у нас получается как бы второстепенно. И в последние годы силы на что тратятся? Чтобы мы написали заявление на вступление в Европейский союз. Это просто смешно. Да пишите вы десять заявлений, если вам говорят: «Ребята, вы не готовы к этому». Например, для того, чтобы стать страной-кандидатом в Европейский союз, ты должен быть членом Всемирной торговой организации (ВТО). Мы это условие выполнили.

То есть существует какая-то градация. С пятью классами ты требуешь, чтобы тебя приняли в университет. Поэтому нужно не формальное заявление, а нужно реальное состояние молдавского общества, молдавского государства и страны Молдова. Здесь миллион проблем каждый день. Никто не занимается этими делами. Нет целенаправленной дорожной карты о том, как должна выглядеть Молдова в течение хотя бы десяти лет. Вот почему люди уезжают. Они сталкиваются здесь с какой-то несправедливостью, кумовством, невозможностью реализовать себя. И тогда какой выход? Уехать, тем более что там уже есть кто-то, кто зовет. После развала Советского союза Молдова была одной из республик, где был очень квалифицированный рабочий класс. Мы его полностью потеряли. В стране дефицит квалифицированных людей.   

Надо четко распределить, кто занимается внешней деятельностью более равномерно, чтобы более спокойно продолжить этот курс интеграции в европейское общество, но одновременно надо построить страну.

- Какой Ваш прогноз – кто из кандидатов выйдет во второй тур выборов президента?

- Я не знаю, кто выйдет во второй тур, но знаю из практики, сколько бы человек ни участвовали, ближе к выборам обсуждаются две-три кандидатуры. И у нас выбор для людей очень неширок, т.е. если ты поддерживаешь нынешнюю власть, у тебя есть представители, при том, что они в первых рядах. Если хочешь поддерживать оппозицию, у тебя тоже есть варианты – «левая» и «правая». Думаю, вокруг трех представителей будет борьба. Обсуждается несколько кандидатур, но надо акцентировать внимание на том, что голосуют сейчас не за партию, а за конкретных людей.

Я иногда спрашиваю: «А вы готовы голосовать за какого-то человека, который не очень-то вам нравится, а для страны он был бы более полезным?» Говорят: «Да». Этот момент очень важный. Мне кто-то нравится или не нравится - здесь не проблема вкуса. У нас эмоциональная часть часто превалирует. Люди должны рассуждать.
 
- А вы на выборы пойдете? 

- Как же, обязательно.

- И последний вопрос, не связанный с нашей темой, просто об этом много говорили в обществе – когда г-н Тимофти подписал указ о том, чтобы предоставить молдавское гражданство гражданину Бэсеску. Вы бы, когда были президентом, такой указ подписали? 

- Я не знаю, как бы поступил. Я не вижу здесь ничего из ряда вон выходящего. Другое дело, что Бэсеску выходит с целым рядом заявлений, которые раздражают очень многих. Если бы это был просто гражданин, никто бы и не заметил. Одна из самых больших бед – мы настолько политизировали людей, никто не спрашивает, что может этот человек делать. Он может хорошо строить, лечить, учить? Нет, на каком языке говорит? И какой ориентации – на восток или на запад? Мы разделили людей по этому принципу.

- Бэсеску выступает против Молдовы и ликвидации ее как государства и в то же время просит гражданство этой страны…

- Я думаю, что Бэсеску не следовало бы так делать. Если в этом контексте, то я думаю, что глава государства должен быть более воздержанным. Во время Бэсеску сделано кое-что реально – какие-то инвестиции, гранты и т.д. Но для этого его лучше наградить. Я тоже награждал Константинеску Орденом Республики, но тогда мы действительно выбрали прагматический путь. Всегда надо знать температуру в твоем обществе, поскольку ты представляешь народ. Если это не очень-то воспринято, то лучше воздержись.

- Спасибо за интервью.