Коюшев родился в колонии в Республике Коми, где отбывала срок его мать; отец в то время сидел на зоне, расположенной по соседству. Освободившись, родители повезли пятилетнего Василия в Новосибирск к бабушке, но "маленько недоехали" - автобус попал в катастрофу. Отец погиб на месте, мать умерла спустя два года от полученных увечий, а Василий, в момент аварии державшийся за спинку кресла, остался без рук.

"Как мне было жить-то без мамки и папки? - рассуждает Василий. - Ну и пошло-поехало. Сам что-то украл, на шухере постоял - товарищам помог". На вопрос, как удавалось воровать без рук, Коюшев улыбается: "Я ведь и машину могу водить, и стрелять умею, и любой замок открою. Я привык так: если чего-то хочешь добиться, попытайся один раз, десять раз, тысячу раз. Ногами, руками, зубами. И никого ни о чем не проси". Василий говорит, что когда-то увлекался историей и даже хотел поступать на истфак Ленинградского университета, но "тюрьма на всю жизнь заела": "Не было никого, чтоб меня на путь истинный наставить". Теперь он наверстывает упущенное - читает старые научно-популярные журналы и классиков; говорит, что особенно уважает Голсуорси и "Бальзака - того, который "Красное и черное" написал".

В 1995 году, отмотав последний срок, Василий решил, что больше на зону не попадет. А поскольку на свободе у него не осталось ни родных, ни друзей, прямо из колонии отправился в новосибирский специальный интернат для престарелых.

Особый режим

Интернат поселка Зеленый Мыс находится в пятидесяти километрах от Новосибирска, в сосновном лесу на берегу реки Обь. Вся территория как на ладони: в центре облезлый двухэтажный жилой корпус, напоминающий больницу, рядом новенькое кирпичное здание администрации, по периметру - подсобные помещения. На скамейках греются на солнышке несколько стариков. Днем в хорошую погоду в доме остаются в основном лежачие больные. Остальные или едут работать на картофельном поле, или идут в лес за грибами и ягодами. Картофелем с поля в 6,5 гектара, принадлежащего интернату, старики будут питаться всю зиму, а то, что удается собрать в лесу, каждый продает сам. Литровая банка черники на шоссе уходит за 25 - 30 рублей, и на эти деньги в любом деревенском доме можно купить бутылку самогона.

Внутри жилой корпус мрачноват: темные коридоры, маленькие узкие комнаты на трех-четырех человек, правда, в холле, украшенном плакатом насчет правил гигиены, есть телевизор. После обеда, когда старики возвращаются с поля и из леса, здесь закипает жизнь: одни играют в карты, другие смотрят телевизор. Комнаты каждый обустраивает как может. Где-то лишь кровати, тумбочки и голые крашеные стены, а некоторые комнаты, в основном женские, убраны по-деревенски. Сморщенная старушка Галина Елисеевна Ложкина приглашает нас в свою комнату, где стены завешаны потертыми ковриками, над кроватью - черно-белые фотографии детей и внуков: "В сентябре в гости к ним поеду". На вопрос, за что и сколько лет она сидела, Ложкина отвечает: "Восемь лет за аборт". Замдиректора Людмила Оденцова позже, правда, сказала, что "ходка" у нее не одна.

Интернат в Зеленом Мысе построили в 1939 году для психически больных. В 1989 году его перепрофилировали в дом престарелых для особо опасных рецидивистов ("ООРов"). Во время перестройки такие заведения открывали по всему Союзу - объяснялось это тем, что бывшие осужденные, попадая в обычные дома престарелых, устанавливают там порядки зоны. Однако открыть необходимое количество специнтернатов и везде соблюсти чистоту эксперимента не удалось. Дом престарелых в Зеленом Мысе - одно из немногих исключений, хотя здесь живут и старики без судимостей, в основном те, кто хулиганил в других интернатах. Есть и старожилы - человек двадцать психически больных, жившие в интернате еще до 1989 года. Они работают в подсобном хозяйстве.

На 160 проживающих в интернате полагается 113 сотрудников (администрация, медперсонал, повара и проч.), но почти половину "ставок" распределили между постояльцами - за минимальную зарплату они работают в свинарнике, моют коридоры, сторожат. Шестьдесят пять сотрудников дома престарелых - жители близлежащих деревень. Для Зеленого Мыса интернат - "градообразующее" предприятие, единственный в поселке магазин открыт в интернатовской сторожке. Режим в интернате довольно мягкий: только запрещается уходить, не сообщив об этом администрации, и после отбоя все постояльцы должны находиться в своих комнатах. Других ограничений нет.

От интерната пять минут ходьбы до берега Оби. Дорога по краю обрыва - местный "Бродвей", где любят гулять постояльцы интерната. Встречаем пожилую пару - Виктор Георгиевич и Клара Петровна Лапины прогуливаются, взявшись за руки. Оба маленького роста, оба слегка прихрамывают. Виктор Георгиевич сидел за хулиганство "то ли три, то ли четыре раза". Клара Петровна вышла за него замуж несколько лет назад - судимостей она не имела, поэтому в интернат ее поначалу не пускали. Но она просилась и просилась, и милиционер (в интернате есть постоянный пост милиции) даже разрешил ей ночевать в комнате мужа. Постепенно она переселилась сюда совсем, а квартиру в центре Новосибирска оставила сыну.

Законы зоны

Петр Гужва - слепой от рождения - знаменит в интернате своей игрой на аккордеоне. Может сыграть что угодно: "Живет моя отрада", "Постой, паровоз", полонез Огинского и даже "Ветер с моря дул". Есть и превосходный тенор - Юрий Долгих, обнаруживший и развивший свои способности в тюремной самодеятельности. Петро (так все называют слепого) и Юрий часто устраивают концерты на завалинке, которые приходят послушать и постояльцы, и администрация интерната.

Слепой Петро на зоне не был ни разу: в интернат Зеленого Мыса его перевели из другого дома престарелых, где он повздорил с персоналом. Сам Петро рассказывает, что на казенный кошт попал, оставшись без жилья. Однокомнатную квартиру, которую ему дали как члену Всероссийского общества слепых, вымогали бандиты. "Избивали меня, разбивали очки, ломали палочку, однажды голову проломили - требовали, чтоб я квартиру отдал, - вспоминает Петро. - Я ее продал, чтоб лишних проблем не было, а деньги пропил". Впрочем, однажды он пырнул-таки вымогателя ножом, и ему дали три года условно за превышение допустимой самообороны. В интернате Петро славится крутым нравом ("Никому спуску не дам!" - заявляет он). Однажды в наказание за драку милиционер на пару часов пристегнул его наручниками к трактору, стоящему на территории интерната.

Происшествия в интернате обычно случаются в день выдачи пенсии (75 процентов пенсии каждого старика поступают на счет интерната, остальные 25 процентов выдают на руки). В этот день постояльцы рассчитываются с долгами, влезают в новые и покупают самогон в деревне. В нынешнем году две драки закончились убийствами. Одного старика несколько человек забили ногами (под суд отдали того, чей удар оказался смертельным), другого убил костылем сосед по комнате. Воровство случается редко (закон зоны - не воровать там, где живешь), да и воровать в общем нечего. Разве что два года назад интернат приобрел спортивный тренажер, и вот от него за неделю открутили все, что можно. В первые годы работы интерната тогдашний директор почему-то назначил бухгалтером и кассиром одного из постояльцев, за плечами которого был большой срок за воровство. Однажды тот исчез вместе с кассой, и его с трудом нашли.

Замдиректора интерната Людмила Оденцова утверждает, что жильцам не удалось установить здесь порядки зоны. Что среди стариков нет группировок, и каждый живет сам по себе. Несколько лет назад, впрочем, проблемы были. Один постоялец-"колясочник", окружил себя "шестерками" и обложил данью всех жителей интерната. Но удалось найти свидетелей и потерпевших, и вымогателя осудили на восемь лет.

Нет теперь в интернате воров в законе. Одно время здесь жил 78-летний авторитет из соседнего района по прозвищу Силич. У Силича были больные ноги, и он в основном лежал на постели. Администрация к нему претензий не имела. "За ним "братишки" на иномарках приезжали и возили его на разборки, - вспоминает Оденцова. - Возвращали назад минута в минуту, как обещали. Хороший был человек - меня мамой называл. Потом "братишки" его насовсем забрали - говорили, что будет как сыр в масле кататься. А он у них и года не прожил".

Работа в поле, по версии администрации, полезна не только потому, что обеспечивает интернат картофелем на зиму, но и потому, что способствует делу перевоспитания. Теоретически в хорошую погоду в доме должны оставаться только инвалиды, лежачие больные да совсем немощные старики. Женская ласка

На интернатовском поле человек тридцать окучивают картошку (в поле выходят даже те, кому за семьдесят). За каждым закреплена грядка. В два часа дня - перерыв на обед, который выдается сухим пайком: на двоих полагается банка тушенки и банка рыбных консервов, на четверых - банка сгущенного молока; хлеба и чая сколько угодно. В большом алюминиевом бидоне заваривают чай покрепче: бывшие заключенные пристрастились к чифирю.

Работающая в поле 73-летняя Татьяна Алексеевна Смородина с огромным синяком под глазом словоохотливо рассказывает и про синяк (откуда взялся - неизвестно, обнаружила утром с похмелья), и про то, что ее зовут богомолкой, так как она чаще других посещает церковь - две освященные комнатки в подсобном помещении интерната, куда время от времени приезжает батюшка.

Свою жизнь Татьяна Алексеевна делит на две половины. Первая, счастливая, закончилась в тот день, когда ее 28-летняя дочь попала под поезд и, узнав об этом, умер от инфаркта муж. После этого Смородина стала пить. Потом вышла замуж во второй раз. И неудачно. "Муж работал на стройке прорабом, - вспоминает Татьяна Алексеевна. - Однажды прибегает ко мне подруга и говорит, что он с какой-то строительницей в бараке спит. Я туда побежала, дверь распахнула". Смородина ударила соперницу ножом, разбила в бараке окно и зеркало и пошла в милицию сдаваться: "Меня начальник милиции знал как порядочного человека. Сказал, что Любку эту, строительницу, давно убить надо и лучше б было, чтоб она подохла; а то, мол, большой срок дадут за истязание". Смородиной дали год за хулиганство, поскольку рана любовницы оказалась пустяшной. Вернувшись домой, Смородина изменившего мужа не простила, и он через несколько лет умер от пьянства.

Затем Татьяна Алексеевна вышла замуж в третий раз. Третий муж "пил спирт, как воду". Однажды он принес ящик водки - всю ночь пили вместе, а утром муж оказался мертвым: "Раз два человека были вдвоем и один умер, значит, другой виноват. А я ж его не убивала! Но я уже судима была - вот меня и обвинили". (Впрочем, местным журналистам, делавшим репортаж об интернате, Татьяна Алексеевна изложила другую версию: по пьяни дралась с мужем и в порыве убила его ударом сковородки по голове.) Смородиной дали пять лет. Когда срок подходил к концу, замполит сказал ей: "Отправляйся, Татьяна Алесеевна, на полное государственное обеспечение!" На воле у нее не осталось ни дома, ни родных, и Смородина отправилась в интернат. Здесь она утешается верой в Бога. Кроме того, у нее появился новый друг из числа обитателей интерната. Она ласково зовет его Ванечкой и гордится тем, что он "не пьет почти совсем".

Большинство женщин из интерната сидели за убийство мужей или за воровство. 61-летняя Людмила Владимировна Рыбакова в общей сложности отсидела 19 лет, все четыре раза ей давали срок за карманные кражи. Другая "за карман" сидела лишь один раз, но до сих пор не может избавиться от вредной привычки. Время от времени она отправляется "на работу" в Новосибирск и хвастается, что за несколько лет ни разу не попадалась. 54-летняя "баба Нина" отбывала срок трижды по разным статьям - за хулиганство, за тунеядство и за растрату (работала бухгалтером в магазине бытовой техники). Баба Нина перечитала все детективы, что были в интернатовской библиотеке.

Среди обитателей интерната женщины составляют лишь четвертую часть, поэтому все они нарасхват. Оденцова говорит, что у каждой старушки непременно есть сердечная привязанность: "Мужчин, за которыми женщины ухаживают, сразу видно: всегда чистые, обстиранные, спокойные". Иногда постояльцы интерната находят "свою половинку" в окрестных селах. Бывший осужденный Владимир Кривошеин полюбил интернатовскую санитарку и живет у нее в деревне Кубовая.

Передовое хозяйство

Директор интерната Борис Распопин и Людмила Оденцова говорят со своими подопечными на одном языке: разбираются в Уголовном кодексе (на вопрос о судимостях стариков обычно называют не преступление, а статью), знают тюремный жаргон, а в слове "осужденный" делают ударение на второй слог, как принято среди профессионалов. "Что нужно для собаки? - размышляет Борис Иванович. - Будка и что-нибудь покушать. Для людей в первую очередь требуется то же самое: дом и трехразовое питание. Потом уже медицинское обслуживание, чифирь, сигареты, одежда". Распопин уверен, что перевоспитанию особенно способствует трудотерапия - работа в поле или в подсобном хозяйстве. Но "бывшие" работать не хотят (считают, что свое уже отработали), их надо заставлять, и для этого есть разные способы. "Например, метод поощрения: за хорошую работу в поле выдаем чай и сигареты, - рассказывает Распопин. - Или метод убеждения: медицинские работники должны внушать, что работа на свежем воздухе полезна для здоровья".

Бориса Ивановича персональная "Нива" ежедневно возит из Новосибирска на работу и обратно. Он ритуально жалуется на интернатскую бедность, но сидит в шикарном по местным меркам директорском кабинете с жалюзи и радиотелефоном, в интернате есть автопарк из семи машин, подсобное хозяйство (в свинарнике без малого сто свиней) и ломящийся от продуктов склад - соков, консервов, крупы, масла и прочей снеди здесь хватит не на один месяц. На складе одежды - халаты, свитера, зимние пальто, многие вещи совсем новые. В этом году на территории интерната даже начали строить овощехранилище. "Позавидуешь иногда: дома ведь ничего этого нет, - вздыхает сотрудница склада. - А эти зэки всю жизнь, как клопы, сидели на шее у государства. Из зоны вернулись - и снова на всем готовеньком".

Некоторые постояльцы, впрочем, жаловались на жидкий суп, на директора, который "нашу пенсию ворует", и на милиционера, который "водку в комнатах пить не разрешает". Бывают перебои с лекарствами. "Даже корвалола и адельфана иногда не дают, - жалуется одна бабушка. - Приходится чернику продавать и покупать самим". И продолжает: "А телевизор у меня в комнате черно-белый, первую программу не показывает. Вот бы цветной поставили!"

На случай инспекции из области Борис Иванович держит в сейфе разные бумаги, в которых описано, как будет улучшаться жизнь во вверенном ему учреждении. Есть, например, план работы на ближайший год, напечатанный на нескольких страницах. Вот некоторые пункты: "Сделать ввод холодной воды в зубной кабинет и установить там раковину", "К Дню пожилого человека организовать тематический вечер "Осень жизни, как и осень года, надо благодарно принимать", "Подготовить 30 - 40 могил на зимний период". За год в интернате умирают в среднем 20 человек, происходит это в основном зимой, и могилы на расположенном неподалеку кладбище выкапывают заранее.

Основной источник дохода для обитателей интерната - сбор грибов-ягод. Литровая банка черники на шоссе уходит за 25 - 30 рублей, и на эти деньги в деревне можно купить бутылку самогона.