Сегодня на телевидении – другое время, другое поколение, другие ритмы. Но любимые телеведущие по-прежнему есть. Марина Левинсон (в девичестве Бурцева) – одна из них. Она по-прежнему внушает доверие - и своим видом, и спокойным голосом, и искренностью, и интеллигентностью. Такой она была в советской "До и после полуночи" и в израильской "Актуальности". Такой продолжает оставаться в американской "Сегодня в США", которая готовится к эфиру в нью-йоркской студии NTV-International. Для миллионов "русскоязычных эмигрантов, живущих по обе стороны океана, но так и не осиливших другие языки, она остается все тем же членом семьи, который приносит в наши дома как хорошие, так и дурные вести. Плохих в последнее время, увы, больше...

До недавнего времени на NTV-International Марина была единственной женщиной, работающей в прямом эфире. Сейчас перед телекамерами появляется и другие, но "наша" Марина по-прежнему остается первой. В общем, как была, так и есть - первая леди NTV-International.

Залетев ненадолго в Нью-Йорке, я тут же позвонила Марине Левинсон. И спустя несколько часов уже входила в новый офисе NTV, расположенный в самом сердце Манхеттена. Студия тогда только-только справила новоселье, и у Марины Левинсон еще даже не было своего кабинета. Ее элегантные наряды телеведущей висели на "плечиках" рядом со столом, который временно разместился в одном из служебных помещений. Вот тут-то мы говорили с Мариной.

NTV рассказывает о каждом террористическом акте в Израиле. До недавнего времени, когда еще не было блока "Сегодня в Израиле", именно вы сообщали зрителями о случившемся. Как вы лично относитесь к тому, что происходит на Ближнем Востоке? Для вас имеет какое-то значение география передаваемой в эфир информации? Или профессионалу все равно, откуда получены кадры – из Израиля или Занзибара?

Да что вы! Я каждый раз с ужасом вглядываюсь в лица людей, пострадавших в ходе теракта - нет ли кого из знакомых. И всех жалко. В последнее время мы уже каждый день спрашиваем друг друга: "А сегодня нет взрыва? Нету?" Спрашивают даже те, кто никогда не жил в Израиле. А со мной... Вы знаете, со мной произошла непрофессиональная история. После кровавых сюжетом просто не могу перейти к новостям культуры или чего-то в этом роде. Смыкает губы. А профессионалам так нельзя. Надо работать дальше.

Сейчас в журналистике моден так называемым "отстраненный" стиль. Считается, что корреспондент не имеет права выражать свое отношение к событиям. Он обязан только излагать факты. А дальше - пусть слушатель, читатель, зритель сам составит свое мнение.

Наверное, так должно быть. Именно так меня учили старшие коллеги по телевидению. В частности, Володя Молчанов, с которым мы работали в "До и после полуночи". Когда я увидела его в первый раз в студии, то вообще не могла поверить, что подобное может быть на советском телевидении. Он никогда не навязывал своего мнения. Никогда не констатировал, не давил, не грозил пальцем. Он приглашал в передачу удивительных людей и давал им возможность высказаться. Он давал зрителю право выбора. И в этом состояло его мастерство как телеведущего.

Мне кажется, что журналист – тоже человек, и имеет право на свое отношение к событию, о котором он рассказывает. Трудно оставаться безучастным, когда случается что-то из ряда вон выходящее. Как, к примеру, можно прокомментировать сюжет, в котором отец "шахида", который взорвался у тель-авивского "Дельфинария", заявляет: "Будь у меня хоть двадцать сыновей, я бы их всех послал убивать евреев". Можно ли и тут сохранить "профессиональную отстраненность"?

Это под силу только чурбану… Или растению. Или еще не знаю кому… Нет, невозможно оставаться безучастным к подобным заявлениям. Есть просто общепринятые нормы. Я не уверена, что кто-то вообще может скрыть эмоции, передавая в эфир такое сообщение. Обычно безучастность требуется в передаче политической информации. Нам никак нельзя афишировать свои симпатии ни левым, ни правым, ни центристам. Тут надо давать зрителю право выбора. Но если происходят совсем уж вопиющие безобразия, мы не может стоять в стороне.

До отъезда из Израиля вы были ведущей программы "Актуальность", которая выходила на израильском телевидении. Сейчас вы "заведуете" американскими новостями NTV-International. Вы чувствуете разницу в своей работе? Или это одно и то же - вести передачи в Америке и в Израиле?

Вы знаете, особой разницы нет. Ведь подавляющее большинство материалов, идущих в новостных блоках NTV-International, все равно идет из Израиля. Я думаю, наши зрители это чувствуют. Раньше у нас не было своих корреспондентов в Израиле, сейчас есть. Так что сравнивать уместнее скорее с Россией, с Советским Союзом...

Так в чем же разница?

Там ничего нельзя было добавить от себя. А вот уже в "Актуальности" я поняла, что такое работать без жесткого "руководящего" пресса. Я знаю, что могу паузу заполнить, слово от себя вставить, экспромтом что-то подать… Кстати, незапланированные вещи нередко запоминаются надолго и работают лучше, чем заготовленный заранее материал. На советском телевидении о таком даже и думать не могли! (смеется).

Вы живете в США уже почти семи лет. До этого был Израиль, а еще раньше – Россия. Интересно, в какой из этих стран вы чувствовали себя наиболее комфортно?

Даже не знаю, что вам и ответить…. Я всю жизнь словно в водовороте, который кружит меня с бешеной скоростью. Наверное, от этого со мной вещи самые невероятные происходят. То я по странам и континентам кочую. То в 41 год ребенка родила. Дал Бог на старости лет девочку! Такое вот счастье. А где это могло быть - там ли, здесь ли, - не все ли равно?! Мне хорошо там, где хорошо моей семье. У меня муж, двое детей и собака. Мы все очень дружны. И где им хорошо, там и мне.

Им в Америке хорошо?

Нам и в Израиле было хорошо. И в России. Нам везде хорошо. Просто однажды из московских магазинов все исчезло. А потом добавились преследования моего сына, тогда семилетнего. Ему начали усиленно напоминать, что людям с фамилией Левинсон лучше жить в Израиле.

Но была ведь, наверное, последняя капля, которая переполнила чашу. Когда вы сказали себе: все, больше в России жить невозможно, уезжаем в Израиль?

Однажды, гуляя вместе с сыном, я решила зайти в магазин головных уборов. Именно так это заведение и называлось. Шляпы тогда никто не покупал, и магазин был абсолютно пустой - только мы с сыном. Он мерил шляпы, я мерила шляпы, было очень смешно. И вдруг проходит продавщица и говорит: "Паложь шляпу! Пачкается ведь!" Я улыбнулась. А она говорит: "И еще стоит, лыбится!" Вы знаете, меня словно током от головы до ног пробило. Надо было, конечно, ей в ответ что-то грубое сказать, потому что другого языка она не понимает. Пока дошла до дома, придумала сотню вариантов, как можно было бы продавщицу на место поставить. Но поезд, как говорится, уже ушел. Я, знаете, просто пасую перед хамством. В общем, вернулась домой и говорю мужу: "Саша, давай отсюда уезжать. Я не хочу больше здесь жить". И мы уехали.

Однажды вы сказали, что вам ближе всего Израиль. Это были красивые слова для публики? Или вы на самом деле скучаете по нашей стране?

Израиль – он теплый, понимаете? Когда меня просят определить разницу между жизнью в Америке и в Израиле, я говорю: в Штатах главное - это работа (и мы Богу молимся, если она есть) и немножко – жизни. В Израиле же, как мне показалось, главное – это жизнь. А уже потом - работа. Только в Израиле люди могут радоваться каждому прожитому дню. Быть может, это звучит дико, но это так.

Я уж не говорю о том, что Израиль мой по размерам. Я там всюду ходила пешком. И всегда почему-то (смеется) оказывалась на улице Дизенгоф. Из Южного Тель-Авива или из Северного - только пешком. Там все было под рукой, под ногой... Мне там все нравится.

Так для чего же было уезжать?

А уехала я только потому, что потеряла любимую работу. Закончилась наша "Актуальность", нам перестали давать деньги (я до сих пор не знаю, кто их давал). И у меня не оказалось работы. А я больше ничего не умею, как читать новости на телевидении. И тут поступило предложение: приехать в Нью-Йорк, поработать. Опять же по специальности. У меня была рабочая виза, потом получила "гринкарт". И вот мы здесь, а работа диктует свои законы. Она не дает возможности выбора. А сердце мое все равно в Израиле.

В Америке у вас есть близкие друзья?

Есть, но меньше, чем в Израиле. Повторяю: муж, двое детей, дом, собака и небольшой фрагмент земли, на котором я копаюсь (там у меня грядки, дает о себе знать крестьянское происхождение)... На все прочее не остается времени.

Сколько времени вы добираетесь до офиса NTV?

Около часа, если муниципальным транспортом.

А на своей машине не ездите?

У меня есть водительские права, но сидеть за рулем я не люблю. Предпочитаю общественный транспорт. Это у меня еще со студенческих времен. Я училась в театральном и постигала жизнь. Спускалась в метро и постигала, наблюдая за людьми. Пыталась определить их профессию, что они любят, как общаются со своими женами или мужьями… Я вообще люблю наблюдать за людьми.

Американская жизнь изменила как-то атмосферу в вашей семье? Говорят, что в эмиграции отношения между супругами выхолащиваются, становятся какими-то бездуховными. У каждого по своей комнате, по своему телевизору, дети целыми днями сидят за компьютерами. Очень много эмигрантских семей просто рушатся.

Я вам расскажу про себя. Если уж в 41 год я решилась родить девочку, то можете поверить: в нашей семье все в полном порядке. Согласитесь, немногие отважатся рожать ребенка в таком возрасте.

Сейчас это, говорят, в моде…

Возможно, но только не у бывших советских женщин, к тому же проживающих в США. Нелегко, поверьте, это все. И здоровье уже не то, и еще надо, чтобы муж был "за"... Нашему старшему сыну уже девятнадцать исполнилось. Мы его по-прежнему обожаем и не представляем себе жизни без него. Но он уже взрослый. А у нас теперь по дому вот это чудо ходит четырехлетнее. И я чувствую себя молодой. Дочка – это как бы продолжение моей молодости.

А чем занимается сын?

Сын у нас футболист. В какой-то степени пошел по стопам своего отца. Мой Саша, вы же знаете, спортивный журналист, специализирующийся на футболе. Сын начал играть в футбол, едва ходить выучился. Играл и в Израиле. В детской команде "Бней-Иуда". И в "Маккаби" пробовался...

А здесь он за какой клуб выступает?

За "Метростар". Поступил в университет. Я мечтаю, чтобы он учился и играл в футбол, а он считает, что в Америке учиться никогда не поздно, и хочет делать футбольную карьеру. Не знаю, чем это закончится.

А как к этому относится ваш муж?

Нормально относится. Он ведь, повторю, спортивный журналист. Он всегда им был, везде (смеется).

Александр пишет по-английски?

И на английском, и - немножко - на иврите. Саша работает у нас в спортивной редакции, занят в новостях...

Кем вы себя больше чувствуете: русской, американкой, израильтянкой?

Наверное, последнее. Знаете, первая эмиграция - она как служба в горячей точке, где год за два идет. Похоже, все самое тяжелое и самое светлое у меня связано с Израилем. Самые близкие мне люди, не кровными узами связанные, остались в Израиле. Я с ними созваниваюсь, и мы живем, просто переговариваясь все время, понимаете?