Что нового можно сказать о СПИДе? В январе 1997 года сообщалось о том, что в России начинается эпидемия ВИЧ-инфекции. Спустя полтора года рассказывалось о ситуации в Калининградской области, где всеобщее невежество в сочетании с желанием чиновников выявить, зарегистрировать и изолировать инфицированных создали атмосферу страха и безысходности, в которой продолжала развиваться эпидемия. Тогда же писалось о запоздалом начале в России просветительских кампаний, направленных на профилактику инфекции.

Сегодня, к сожалению, можно констатировать, что сделано слишком мало и слишком поздно: предотвратить эпидемию ВИЧ-инфекции не удалось. При том что "выявленных" еще сравнительно немного, реальные масштабы эпидемии в некоторых городах России уже сравнимы с африканскими. Сравнимы не только масштабы, но и прогнозы: как и в беднейших странах Африки, российские инфицированные не могут рассчитывать на лекарства, благодаря которым в развитых странах СПИД уже четыре года считается не смертельным недугом, а хронической инфекцией, которая не исключает нормальной жизни и работы. Так что же нового можно сказать о СПИДе в России? О развитии эпидемии, о появлении "ВИЧ-сирот" - довольно много. Об официальной политике, о лечении - почти ничего. Это тоже в некотором роде новость. Очень плохая новость.

В процедурный кабинет заходит здоровенный мужик лет 25, снимает кожаную куртку. "Паспорт надо?" - "Обязательно!" - отвечает одна из пяти присутствующих здесь людей в белых халатах. Никто из них не считает нужным представиться парню, но одна женщина быстро и по-деловому начинает то, что здесь называется "дотестовым консультированием".

"Значит, вы обследовались полгода назад?" - "Угу". - "С тех пор что-то было, половые контакты без предохранения?" - "Ну да". - "А приема наркотиков не было?" - "Нет". - "Даже однократно, в виде пробы? Это все анонимно, мы это никуда не сообщим". Его раскрытый паспорт лежит на столе, рядом сижу я (тоже в белом халате) и строчу в блокноте. "Да нет". Сестра берет из вены кровь, снимает жгут. "Учтите на будущее, - продолжает женщина, - что надо обязательно иметь с собой всегда презерватив, чтоб так не волноваться по нескольку месяцев, не ходить на обследование".

Вообще смысл дотестового консультирования, обязательного при анализе на ВИЧ, заключается в том, чтобы максимально подготовить клиента к возможным результатам. Ведь там, где не могут предложить лечения, положительный результат часто воспринимается как смертельный приговор, известны случаи суицида и быстрого "угасания", никак не обусловленного самим вирусом. Если клиент не уверен, что готов услышать правду, консультанту следует отговорить его от немедленного обследования. Но здесь, в Иркутске, где согласно официальной статистике ВИЧ-инфицированных на душу населения больше, чем где бы то ни было в России, с этим не мелочатся. Основная цель - проверить как можно больше людей на ВИЧ, и обследование поставлено на широкую ногу. К 9 часам утра в коридоре перед двумя процедурными кабинетами уже очередь.

Мужчина выходит, заходит зареванная молоденькая блондинка. "Вам не сюда, - преграждает ей путь мужчина в белом халате, выталкивая девушку в коридор. - Вам в соседний кабинет". Девушка послушно отступает.

"Нет, нет, она нормальная, здоровая, просто по контакту пришла", - одна из женщин останавливает мужчину, и он бесцеремонным жестом разворачивает девушку обратно. Здесь, в СПИД-центре, два процедурных кабинета: один для ВИЧ-инфицированных, другой для "нормальных". Смысла в этом, ясное дело, никакого: во-первых, универсальные меры предосторожности медработники должны применять - и применяют - и там, и там. Во-вторых, значительная часть "нормальных" - это ВИЧ-инфицированные, пришедшие проверяться в первый раз. Главврач СПИД-центра Надежда Зазнобова добавляет, что никто из клиентов не знает, по какому принципу их распределяют по кабинетам.

У зареванной девушки, как выясняется, инфицирован муж-наркоман.

"Вы сами не употребляете наркотики?" - интересуется все та же женщина-консультант. "Нет". - "С тех пор, как узнали, что муж инфицирован, пользуетесь презервативами?" - "Да". - "А почему же вы сейчас так переживаете?" - "Ну, презервативы не дают стопроцентной гарантии". - "У вас какие-нибудь вопросы есть?" - Наталья Иванова наконец понимает, что девушке не хватает знаний об инфекции. "Как еще можно предохраняться? Я хотела бы сохранить семью. У нас ребенок, четыре года". - "Хороший, качественный презерватив". - "Ну а если он порежется?" - "Тогда вы обязаны сообщать врачу, что он инфицирован", - отвечает Иванова, хотя никакой такой обязанности по закону нет, а вовсе даже есть обязанность врача во всех случаях принимать меры предосторожности (тут дело не только в правах человека, а в простой логике: во-первых, судя по всему, подавляющее большинство ВИЧ-инфицированных о своей инфекции не знают и предупредить никого не могут; во-вторых, существует множество инфекций, куда более заразных, чем ВИЧ, - гепатит, например, - от которых врачам следует оберегать и пациентов, и самих себя).

Девушка всхлипывает и поясняет: "Нет, я имею в виду, если он просто дома порезался. Сколько может вирус жить в капле крови на полу?" - "По последним данным, до месяца", - вдруг сообщает мужчина, который несколько минут назад пытался вытолкнуть девушку из кабинета. Его зовут Станислав Зарубин, и он заведует в центре просветительской работой.

О каких таких последних данных говорит Зарубин, непонятно (он на мои последующие вопросы так и не сумел дать вразумительного ответа). Как свидетельствуют научные знания, ВИЧ, что называется, малоустойчив, умирает вскоре после соприкосновения с кислородом, а потому никто в мире еще не заразился бытовым путем - даже в странах Южной Африки, где инфицирован значительный процент взрослых, а бытовая гигиена в нашем понимании практически отсутствует. Впрочем, не надо быть ученым, чтобы понимать, что захлебывающейся слезами молодой женщине не надо рассказывать про какие-то мифические "последние данные", а надо попытаться ее успокоить - хотя бы объяснить, что бытовым путем еще никто не заражался.

Вместо этого в иркутском СПИД-центре новых инфицированных заставляют подписать памятку, предупреждающую об уголовной ответственности за распространение ВИЧ-инфекции, а также сообщающую, что инфицированному: "необходимо исключить со здоровыми людьми все половые контакты"; "гигиенические салфетки и тампоны (...) поместить в неповрежденные полиэтиленовые пакеты, засыпать содержимое пакета хлорной известью или хлорамином (...), пакет крепко завязать, выдержать два часа в мусорном ведре и только затем утилизировать вместе с пакетом (сжечь в печи, закопать в землю, выбросить в мусоросборник)"; "проводить маникюрные и педикюрные манипуляции дома с использованием личных наборов инструментов"; "обращение за медицинской помощью осуществлять через своего лечащего врача центра по профилактике и борьбе со СПИДом или кабинета инфекционных заболеваний по месту жительства". Все это не только бессмыслица с точки зрения медицины, но и грубейшее нарушение закона, который гласит, в частности, что медицинская помощь ВИЧ-инфицированным оказывается на общих основаниях.

Впрочем, мало ли что написано в законе. Там еще есть про врачебную тайну, например. Но меня беспрепятственно пустили в кабинет дотестового консультирования, где та же заплаканная девушка рассказывала, что "муж сделал глупость и проверился у нас в поселке, и это стало достоянием общественности". Поэтому она приехала издалека в Иркутск, где, как она надеется, никому не сообщат о результатах ее анализов.

Главврач Надежда Зазнобова водит меня по центру и с гордостью показывает, что у нее есть. Демонстрируя компьютер, открывает базу данных, и на экране высвечиваются фамилии, имена и даты рождения пациентов. В следующей комнате говорит: "Мы закупили специальные шкафы - видите, на каждого ВИЧ-инфицированного заведена карточка. Достаньте любую карту", - командует она, и сотрудница кладет на стол папку. На этот раз моему вниманию предлагаются не только паспортные, но и "эпидемиологические данные" пациента: где и когда ему вырывали зуб, с кем и когда вступал в половые отношения, с кем, где и когда употреблял наркотики.

"И что же вы делаете с этими данными?" - "Этим людям посылаются письма, - говорит Надежда Зазнобова. - Любезные такие письма, мы там подробно не расписываем, потому что это может попасть в руки соседям". Мне дают образец "письма", которое оказывается вовсе даже открыткой с действительно вполне любезным текстом: "Приглашаем Вас на прием к врачу в Иркутский областной центр по профилактике и борьбе со СПИДом".

Как делаются эпидемии

Почти каждый год в России какой-нибудь город объявляет себя "столицей СПИДа". Первым три года назад так назвался Калининград. Затем Тверь заявила о том, что при пересчете на душу населения Тверь "выигрывает". Вскоре после этого Москва и Московская область по статистическим показателям вырвались вперед, но конкуренцию составил Екатеринбург, заявивший о начале эпидемии - что, впрочем, статистика не подтверждала. Другое дело - Иркутская область с 6057 зарегистрированными случаями ВИЧ-инфекции.

Механизм возникновения "очага" всегда один и тот же. Годами местный СПИД-центр ищет ВИЧ-инфекцию под фонарем, проверяя, в случае с Калининградом, моряков, а в Иркутской области - граждан Украины (всего среди них за семь лет было выявлено десять ВИЧ-инфицированных, которые стараниями неутомимой Надежды Зазнобовой были депортированы за счет областного бюджета на здравоохранение). Затем "вдруг" выясняется, что в городе (области) полно наркозависимых и что среди них много ВИЧ-инфицированных. Тут эпидемиологи кидаются в бой и начинают проверять на ВИЧ потребителей наркотиков. Сподвигнуть сотрудников наркодиспансеров и органов внутренних дел пойти на нарушение закона, запрещающего принудительное обследование на ВИЧ, оказывается нетрудно, но вот разные масштабы этого нарушения определяют масштабы последующего эпидемиологического "взрыва". Иными словами, возможно, в Иркутске "выявили" больше шести тысяч инфицированных, а в Калининграде - вдвое меньше просто потому, что в Иркутске "выявляют" с большим рвением.

Бывший сотрудник иркутской милиции рассказывает, что начальник УВД тогда издал приказ: при задержании наркомана или сбытчика брать кровь. "Все происходило очень просто, - говорит он. - Брали наркоторговца. Потом в течение какого-то времени покупатели продолжали приходить на точку. Их брали. Один раз в двухкомнатной квартире мы собрали 94 человека. Основанием для задержания могло быть просто то, что человек звонил в эту дверь и у него в кармане была конкретно сумма на дозу". Таким образом до конца года выявили более 2600 инфицированных в Иркутске и еще около 1200 в области.

Руководство СПИД-центра рассматривало "вспышку" ВИЧ-инфекции как увлекательную головоломку. "Вслед за Ленинским районом, когда были приняты такие жесткие меры по предотвращению реализации наркотиков, наркоторговцы ринулись в другие районы, и там появилась заболеваемость, - рассказывает Станислав Зарубин. - Мы вышли на то, что героин к нам в Иркутскую область был доставлен в сентябре - октябре 1998 года (ранее самым распространенным наркотиком было варево из маковой соломки. - "Итоги")". Далее специалисты СПИД-центра сформулировали фантастическую теорию: ВИЧ содержался в порошке героина - изготовленном, разумеется, в Чечне. Аргументация такова: "взрывной характер эпидемии", по выражению Зарубина, означает, что вирус был в самом наркотике (то, что вирус в сухом виде не жизнеспособен, не учитывается) - раз; в Чечне, по сведениям одного сотрудника ФСБ, с которым разговаривал Зарубин, существовал завод по изготовлению героина - два; в Иркутской области и в Чечне распространяется один и тот же штамм вируса: ВИЧ-1, субтип А (он же распространяется в Африке, но это тоже, видимо, не имеет значения).

Десять лет, пока в Иркутске практически не было ВИЧ-инфекции, никто не обращал внимания на то, кто и как управляет СПИД-центром. "Теперь начали смотреть, - говорит Нина Сошина, ответственная за связи с общественностью областного комитета здравоохранения. - Эпидемия же все-таки. Начали смотреть, что именно произошло в марте 1999 года". И обнаружили - нет, не вопиющую профнепригодность, а, как утверждает Сошина, массу финансовых нарушений.

А деньги где?

В прошлом году, по словам Нины Сошиной, СПИД-центр получил 4 млн. рублей из областного бюджета. Куда ушла значительная часть этих денег, неизвестно, утверждает она. Да и те деньги, про которые все известно, были потрачены не на то, что надо. До начала этого года, по признанию Зазнобовой, в Иркутске не было даже АЗТ - единственного легкодоступного препарата для ВИЧ-инфицированных в России. Если его здесь не было, это может означать только одно: что СПИД-центр не счел нужным послать заявку в Минздрав с просьбой обеспечить область препаратом. А все деньги тратились на противозаконную, антигуманную и просто дурацкую игру в сыщиков.

Впрочем, нечего ругать один Иркутск. На федеральном уровне не говорят глупостей про чеченские ВИЧ-героиновые заводы, но деньги распределяют примерно таким же образом, как в Иркутске. В прошлом году наконец начала финансироваться государственная программа по борьбе с ВИЧ-инфекцией, на нее было выделено 46 млн. рублей из бюджета. При этом, по данным Минздрава, из 50 тысяч ВИЧ-инфицированных в России, лечение реально получают 354 человека. Зато в прошлом году проведено 22 миллиона обследований на ВИЧ - самое высокое в мире количество анализов на душу населения. Каждое обследование обходится минимум в один доллар только за расходные материалы и реактивы. "У нас почему-то считают, что если он выявлен и зарегистрирован, то инфекция от него перестает передаваться", - говорит Вадим Покровский, объясняя бессмысленное, с медицинской и экономической точки зрения, массовое обследование людей на ВИЧ.

Вообще, если послушать высокопоставленных чиновников от СПИДа, политика массового обследования в ущерб всему остальному - профилактике, лечению - существует помимо их воли. Еще два с половиной года назад Александр Голиусов, ныне заведующий отделом СПИДа в Минздраве (тогда он был заместителем заведующего), клялся мне, что не поддерживает политику массового обследования. В этот раз он отказался со мной встречаться, отослав меня в пресс-центр Минздрава.

Между тем за те два с половиной года, что мы с Александром Тимофеевичем не встречались, Россия вышла на первое место в Европе по скорости распространения ВИЧ-инфекции. Официальные цифры пока еще не очень впечатляют: зарегистрировано 50 тысяч инфицированных. Но это те, кто сдал не только кровь, но и паспортные данные, да еще потом пришел за результатами. Когда же в подмосковном Красногорске ученые попытались, пользуясь имеющейся информацией о возрасте, поле и жизни инфицированных, посчитать реальное количество заразившихся, то пришли к выводу, что среди тех, кому от 15 до 25 лет, инфицированы 3 процента. Это примерно тот же статистический показатель, что и в таких африканских странах, как Ангола или Гана.

В течение пяти лет, по мнению Вадима Покровского, количество инфицированных превысит миллион. "Через восемь - десять лет начнется массовый мор", - говорит он. Очевидно, что шанс предотвратить эпидемию посредством просветительских кампаний упущен - вероятно, потому, что таких кампаний было мало, и потому, что они малоэффективны в российских условиях. Международные специалисты давно отметили, что в бедных странах с нестабильной социальной обстановкой очень трудно убедить людей надеть презерватив сегодня, чтобы не умереть через 15 лет. "Мы просвещаем, а инфекция продолжает распространяться, - сказал на июльской международной конференции по СПИДу в ЮАР Пол Фармер, известный американский врач, много работавший в России и на Гаити. - Это происходит потому, что в корне эпидемии лежит не невежество, а социальная ситуация".