Потом ее в числе других телеведущих назвали говорящей головой и попросили «выйти вон» из телецентра в Останкино. Было отчего отчаяться. Но Татьяна Судец выстояла. В ее жизни были испытания и потруднее.

ЕЩЕ будучи маленькой девочкой, Татьяна Судец знала, что в ее роду по материнской линии часто погибали мужчины. Правда, с какого колена это начало происходить, никто уже не помнил. Поэтому Таня с детства верила в то, что каждому человеку судьба предначертана свыше – что на роду написано, то и произойдет. И была уверена, что с ней-то никогда ничего плохого не случится.

– Наверное, преследующий нашу семью злой рок – это карма, которую нельзя исправить и можно только отработать. За полтора года до гибели сына одна знакомая сказала мне: «Потеряешь мужчину и будешь всю жизнь о нем убиваться». Я сказала: «Ха, из-за мужика-то, никогда в жизни!» – «Из-за этого будешь!» А потом я спросила свою тезку: «Татьян, а ты могла бы предотвратить это?» На что она ответила: «Нет, предотвратить не могла, но хотела тебя подготовить».

Андрюша

...У МОЕГО дедушки Анатолия Семеновича Журавова было восемь детей: четыре дочери и четыре сына. Мальчики – Саша, Коля, Валера, Толя как-то по очереди умерли – кто в раннем детстве, кто в юношеском возрасте. Бабушка Анисья Ивановна была на втором месяце беременности, когда умер муж. И я повторила судьбу маминого рода – погиб сын, умер муж. Эти раны до сих пор не зажили.

Андрюша был хороший мальчик, читающий – почти всю библиотеку в нашем доме перечитал. Он был похож на моего папу. В детстве был такой смешной, толстенький. Все время говорил: «Анюня долдат», что означало – Андрюша солдат. Он очень хотел быть военным, как его дедушка. Помню, мы пошли с трехлетним сыном в «Дом игрушки». Тогда появились пластмассовые пулеметы на колесиках, и я его купила. Игрушку Андрюше было нести неудобно, но малыш тащил изо всех сил. Я ему говорю: «Андрюш, давай я тебе помогу!» А он: «Нет, долдат должен сам носить свое оружие!» Сын очень любил животных, его мой папа часто водил в зоопарк. И он чуть что, говорил мне: «Баба, дай гага!» (гага означало, что нужно дать денег и он с дедушкой пойдет кормить гусей или уток). Вырос, готовился к армейской службе. Тогда наших ребят посылали в Афганистан, я, конечно, боялась этого. И когда он мне сказал, что его зачисляют в 345-ю команду и даже проверяли два раза на медкомиссии, я заволновалась и обзвонила всех, кого знала. Слава богу, это был не Афган, Андрюша служил под Калугой.

Приехала я как-то к нему. Стою на КПП, а меня дежурный спрашивает: «А вы к кому?» – «К Андрею Грушину». – «А вы ему кто?» – «Мама». Капитан смотрит на меня и говорит: «Мама! Придумали бы что-нибудь попроще». У нас с ним разница – двадцать лет, и никто не верил, что у молодой мамы может быть такой сын. У нас с Андрюшей очень крепкая духовная связь была, он очень меня любил, и я его очень любила.

...Беда случилась, когда я возвращалась с гастролей из Казани. Все очень хорошо прошло, легко, без напряжения. Нам даже заплатили, что бывало не всегда. Я села в поезд и вдруг ни с того ни с сего начала плакать и проплакала всю дорогу. Моя подруга Наташа спрашивала, что со мной, а я и сама не понимала – слезы льются и льются, рыдаю, не могу остановиться... Может быть, это и было предчувствие: в то время сын умирал. А перед выездом я позвонила домой маме, и она сказала мне, что Андрюша скоро придет. Я приехала в Москву и больше его не видела. Десять лет прошло с тех пор.

...Два подонка ударили его по голове, чтобы раздеть, а потом убили. Когда их спросили: «Зачем?», ответили, что побоялись, что он потом приедет и с ними расправится. Я бы и не нашла сына, если бы не местные жители, которые пошли воровать щебенку и откопали его. Было это через месяц после его гибели.

Как только он пропал, я сразу же стала искать сына. К разным экстрасенсам бегала – они какими-то палочками проверяли и над картой руками водили, говорили, что вот он в этом районе находится, что жив, что вернется, потому что оставил дома открытой книгу. Я всем им верила. Одна экстрасенс сказала, что нужно в один день до двенадцати часов дня успеть обойти несколько церквей и поставить в них семь свечей. А одна приятельница сказала мне, что видит, будто Андрей уехал за город и не возвратился. В отделении милиции у меня даже не хотели брать заявление: «Молодой, вернется еще, подумаешь!» Вот на Петровке, 38, мне помогли и очень поддержали.

Кроме подруги, которая предупреждала меня о смерти дорогого мне мужчины, к этому подготовил меня еще и знакомый. Он сказал, что через три дня я найду сына: он долго водил меня по Ботаническому саду и сказал, что мне нужно поехать в Серпухов и зайти в один спортзал, где его руководитель с помощью спортивных снарядов поможет мне восстановить энергетику. И вот я уже собралась уходить из зала, как полил дождь, стеной. А я хотела зайти в серпуховскую милицию и спросить, нет ли у них каких-либо сведений об Андрее, ведь Шарапова Охота (там последний раз видели сына) находится в Серпуховском районе. Из-за непогоды не пошла. Дождь закончился, и я поехала домой. Только я приехала, как мне звонят из областной милиции и говорят, что нужно опознать тело. Не приведи бог кому такое испытать...

Но надо жить. Жить и верить помогает то, что у меня есть мама, есть дочка (Даша в этом году окончила Московский государственный медико-стоматологический университет. – М. Т.). Боль, конечно, все время внутри меня, хотя, может быть, я внешне и веселый человек...

Толя и Володя

– А РАНЬШЕ, вы просто не можете представить себе, какая я была влюбчивая! Тогда, видимо, даром таким обладала. Казалось, что весь мир вокруг меня крутится. Первый раз я влюбилась в пять лет в Сашу Асеева из нашего двора. Мне нравилось, что он умнее всех, что читал много и не был драчуном, как все. Я вообще умных мужчин люблю и не люблю жадных.

...За Толю Грушина я вышла в 19 лет: все вокруг выходили замуж, и я тоже решила – назло своему другу из техникума, которого застала с другой девушкой. Я была безумно влюблена в того мальчика. А Грушина особенно-то и не любила. Дурочка маленькая была, что там говорить. Мы работали в одном научно-исследовательском институте. Он за мной буквально по пятам ходил – вместе на работу, вместе обедать, после работы провожал домой, а через несколько часов – опять гулять. И так семь месяцев. А ровно через девять месяцев после свадьбы у нас родился Андрюша. Но хорошей жизни с Толей у нас не получилось. И я решила с ним развестись. Мама сразу же вспыхнула: «Да ты что! Разве так можно?!» Но все же это произошло. Так с маленьким сынишкой я очутилась в коммунальной квартире. Помимо нас там жили еще две семьи. В одной из комнат обитали жуткие пьяницы. Можете представить, что это была за жизнь...

Со вторым мужем – Владимиром Судец – познакомились в Монголии, куда я поехала на шестой советско-монгольский фестиваль. Причем в Володю поначалу влюбилась моя подружка Лена. «Ой, как мне он нравится!» А я ей говорю: «Господи, да сейчас познакомимся!» Захожу в купе и спрашиваю у его отца, Владимира Александровича, маршала авиации: «Извините, а где ваш сын?» – «Не знаю, дочка, заходи, чайку попьем!» Посидели, поговорили. А Лена все голову в купе просовывала: «Тань, ну!» И я опять к отцу: «А где же все-таки ваш сын?» А он отвечает: «Иди, дочка, сердце тебе подскажет!» И когда мы вышли на очередной станции, в поле моего зрения попался какой-то усатенький паренек. Оказалось, что это тот самый сынок. Приехали в Москву и через какое-то время поженились.

Но мы еще долго жили в коммуналке. До тех пор, пока мой свекор со свекровью Галиной Николаевной не пришли к нам в гости и чуть не споткнулись у входной двери о пьяного в стельку соседа. Я говорю: «Да перешагивайте, не бойтесь!» И когда папа-маршал увидел, в каких условиях мы живем, помог получить квартиру, к тому моменту у нас уже планировалась дочь Даша.

Так мы и жили с Володей тихо-мирно, в любви и согласии, пока в 1984 году я не уехала от Гостелерадио в командировку в Японию – учить японцев русскому языку. Только уехала, у меня убили брата Анатолия. Это было 7 февраля 1984 года. Толя собирался навестить отца в больнице – у него было осложнение после гриппа. Вдруг в дверь звонит пьяный вдрызг сосед и просит позвонить по телефону. Брат, естественно, сказал, что ему некогда. Тогда тот разбежался и выломал дверь, вытащил из кармана нож и пырнул им Толю прямо в сонную артерию. Брат только и успел вымолвить: «Это за мою-то доброту...» и умер. Мама тогда ждала его в больнице у отца и решила узнать, почему Толя так долго не идет. Позвонила. Ей ответил следователь, и мама просто не решилась сразу сказать обо всем отцу. А через двадцать дней к нему в больницу пришел друг Борис. И, объясняя, почему так долго не был, сказал: «Прихворал, простыл на Толиных похоронах». В ту же ночь у отца случился инсульт, а наутро он умер. Два гроба в один месяц. Мама в Москве была в полной растерянности, с двумя детьми – Андрюша учился в 10-м классе, Даше было всего три годика. Я хотела послать к черту Японию и лететь на похороны, но мама не позволила: сказала, что без меня справится.

Восемь месяцев я была в отъезде. В это время мой муж круто завернул «налево». Приехала, а он мне и заявляет: «Таня, я полюбил другую!» Я только и ответила: «Что ж, любовь – это святое». Расстались. Но разводились шумно, через суд. Потому что Вова хотел менять нашу 39-метровую квартиру... Пришлось отдать ему три тысячи рублей отступных – огромные по тем временам деньги. Причем, пока меня не было, он забрал из квартиры все нужные вещи. А мне пришлось продать все, что у меня было ценного, да и мама моя помогла ту сумму собрать. И теперь, когда он заикается, что хочет пообщаться с дочкой, мне становится дурно: «Ты мне продал ее за три тысячи рублей!» А ведь Даша при разводе очень переживала, хоть и маленькая была, – папу очень любила.

Миша

А С МИШЕЙ, полковником КГБ, мы познакомились на Домбае. Стояли рано утром на балконе с приятельницей, кофе пили. Вдруг на соседний балкон вышел какой-то молодой человек, увидел нас и спрашивает: «А меня кофе не угостите?» Я говорю: «Почему же? Заходите к нам». Была еще одна встреча – 8 марта в кафе. А вечером он уехал в Москву. Потом стал звонить, на каждом свидании дарил цветы. Любила я его сильнее всех прежних мужей. Это был просто уникальный человек. Мы могли понимать друг друга, вообще не произнося слов – на энергетическом уровне. Мы и родились с разницей в два года и один день – я 22 августа, он – 21-го. Ссорились мы с ним разве только из-за его «болезни» – он много пил. Мишин алкоголизм я терпела сколько могла, но потом не выдержала, потому что деградация шла полная. У меня было два пути: или деградировать с ним, или расстаться. Его сердце через год не выдержало. Мне жаль его безумно.

Это была моя последняя любовь. Вот уже восемь лет я одна. Спит душа, отдыхает от прежних любовей.