1 декабря 1857 года в Российской империи поступила в продажу первая отечественная почтовая марка — так считается официально (в Великом княжестве Финляндском ее начали продавать еще в марте 1856 года). В результате Россия приобщилась не только к новшеству, перевернувшему почтовое дело, но и к филателии — одному из главных человеческих увлечений. Для многих государств марки стали визитными карточками, средством решения политических или идеологических задач и стабильным источником пополнения казны, а для сотен миллионов их граждан — болезнью на всю жизнь и в отдельных случаях средством обогащения.

Государственная почтовая служба была основана в Англии еще в 1516 году, но понадобилось три с лишним столетия, чтобы там же додумались до почтовой марки. До этого получатель корреспонденции сам рассчитывался за доставку, и часто случалось, что письма оставались у почтальона, поскольку адресату было нечем платить. Первым, кто догадался, что эффективнее и честнее переложить оплату на отправителя, был генеральный почтмейстер Ее Величества сэр Роуленд Хилл. Бывший сельский священник, а затем чиновник в министерстве по делам колоний, он еще в 1835 году предложил ввести универсальный знак почтовой оплаты для любой корреспонденции весом меньше половины унции (около 15 г). Аналогичные попытки предпринимались в различных странах и до Хилла, но они неизменно проваливались. Да и ему пришлось уламывать парламент целых пять лет.

Первая марка поступила в продажу 6 мая 1840 года. Это был прямоугольник черного цвета с профилем 19-летней королевы Виктории и надписью “Почтовая оплата”. Оборотная сторона марки номиналом 1 пенни была покрыта слоем клея (находка издателя Джеймса Чалмерса). Перфорацию, избавившую работников почт от сложных манипуляций с ножницами, придумали еще через 11 лет — так марки получили всем хорошо известные зубцы. Названия государства на первой марке не было: ее создателю просто не пришло в голову, что знак почтовой оплаты быстро завоюет мир. Это стало одной из незыблемых британских традиций — и по сей день на всех без исключения английских почтовых марках отсутствует название страны, зато обязателен портрет или силуэт головы царствующего на данный момент монарха.

Спустя два дня начала продаваться вторая марка — синяя двухпенсовая. С некоторых пор эта пара — “черный пенни” и “синий двухпенсовик” — является предметом вожделения любого серьезного коллекционера. При этом стоимость первых ласточек филателии по сравнению с другими раритетами невелика. На недавнем аукционе в США конверт с “черным пенни”, погашенный 6 мая 1840 года (что увеличило ценность марки в разы), ушел всего за 18 тысяч долларов.

Первой страной, последовавшей британскому почину, стала не европейская держава, а, как ни странно, далекая Бразилия.

Это произошло спустя три года. Правда, чуть раньше, в том же году, первые марки выпустил один из кантонов Швейцарии — Цюрих, но то была региональная почтовая эмиссия, а не государственная. Точно так же, начиная с 1845 года, марки выпускались в ряде городов США, а первая официальная американская марка появилась в 1847 году. В том же году выпустила первые марки английская островная колония в Индийском океане Маврикий, и они сразу стали легендой (об этом ниже).

Роуленд Хилл скончался в 1879 году, и его провожали в последний путь как национального героя. Члена палаты лордов, рыцаря и кавалера одной из высших наград королевства — ордена Бани похоронили в Вестминстерском аббатстве, где покоятся те, кто принес славу Англии. Могила создателя почтовой марки соседствует с могилой изобретателя парового двигателя Джеймса Уатта. Памятник Хиллу стоит в месте поистине символическом — между Лондонским почтовым музеем и зданием биржи.

К моменту кончины Хилла успел отметить свое пятилетие Всемирный почтовый союз, в чьи задачи, в частности, входит контроль за эмиссией почтовых марок во всех государствах, подписавших Всемирную почтовую конвенцию. В ней содержится положение о том, что тиражи выпускаемых марок должны определяться принципом “разумной достаточности” и не провоцировать спекулятивный ажиотаж. Однако это обязательство, как и отказ от пропаганды с помощью марок насилия, войны, порнографии, наркотиков, было проще сформулировать, чем выполнять.

Очень скоро марки, продолжая выполнять свою первоначальную утилитарную функцию — служить средством почтовой оплаты, превратились в объект коллекционирования. Так родилась филателия, по популярности оставившая далеко позади все прочие виды собирательства в XX веке.

Первые клубы филателистов появились в США еще в 1856 году. А одним из пионеров нового увлечения в Старом Свете стал Эдуард Пембертон, соотечественник Хилла, начавший активную филателистическую деятельность с объявления в журнале Beaton’s Boys Magazine в сентябре 1861 года: “Э.Л. Пембертон из Уорстон-Хауза близ Бирмингема хотел бы обмениваться марками по почте”. Впоследствии он выпустил первое справочное руководство для филателистов “Марки-подделки и как их распознавать”, а также взялся издавать первый филателистический журнал.

Некоторое время коллекционеры стремились собрать все марки мира, благо до начала XX века их успели выпустить сравнительно немного. Последним человеком, коллекция которого содержала все к тому времени выпущенные знаки почтовой оплаты, был легендарный Филипп ле Ренотье ди Феррари. Сын итальянских аристократов, Феррари имел германское гражданство, но с начала XX века постоянно проживал во Франции. Оттуда он совершал регулярные набеги на торговцев марками по всей Европе, скупая не торгуясь все подряд. С началом Первой мировой войны Феррари вынужден был покинуть Францию — он перебрался в нейтральную Швейцарию, завещав свое уникальное собрание Имперскому почтовому музею в Берлине. Однако после смерти коллекционера в 1917 году французское правительство конфисковало его марки в счет репараций, после чего в 1921-1925 годах выручило за них на серии аукционов более 6 млн других марок — немецких золотых.

Еще один пионер филателии — американец Теодор Стейнвей преуспел не столько в собирательстве марок, сколько в пропаганде новомодного хобби. Внук основателя знаменитой фирмы по производству роялей, Стейнвей одним из первых занялся тематическим коллекционированием, приобщив к этому благородному делу миллионы простых филателистов Старого и Нового Света. Иначе говоря, тех, кому не по карману было собирать “классику” — полные коллекции марок той или иной страны со всеми разновидностями, дорогостоящими типографскими опечатками и т. п.

А в России ходили легенды об уникальной коллекции знаков земской почты, принадлежавшей внуку основателя знаменитой ювелирной фирмы Фаберже Агафону Карловичу. Обладателем одного из самых полных собраний этих редких марок (они имели ограниченное хождение и выпускались небольшими тиражами) этот известный филателист стал буквально в одночасье благодаря смекалке. Узнав о скором переезде находившегося по соседству представительства другой известнейшей в России фирмы — “Зингер” (ее швейные машинки высылались по почте в самые отдаленные уголки империи), он предложил бесплатно вывезти ее огромный и вроде как уже никому не нужный архив. Основу его, как легко догадаться, составляли письма-заказы из российских городов и весей с наклеенными на конверты марками, государственными и земскими.

Самой крупной коллекцией марок в дореволюционной России владел петербуржец Ф. Брейтфус (незадолго до смерти он продал ее английскому торговому дому Stanley Gibbons). Многие эксперты считали собрание Брейтфуса третьим по величине в мире после коллекций Феррари и англичанина Тэмплинга. Последний, кстати, подарил свои марки Британской библиотеке, и они стали основой национальной королевской коллекции Великобритании.

На родине почтовой марки главные филателисты — члены королевской семьи. Все английские монархи в XX веке, включая ныне царствующую Елизавету II, приумножали свое собрание, одно из самых крупных в мире. Ценнейшими считались и другие августейшие коллекции: египетского короля Фарука, румынского Кароля I, князей Монако, а также российских самодержцев Александра III и Николая II. Марки собирали многие видные политики, например Рузвельт и Неру, не менее видные ученые Эйнштейн, Павлов, Резерфорд (последнему принадлежит афоризм: “Есть только две серьезные науки — теоретическая физика и коллекционирование марок”), певец Карузо, писатель Чехов, поэт Блок. Экс-президент МОК Самаранч, 12-й чемпион мира по шахматам Анатолий Карпов и космонавт Герман Титов известны также как серьезнейшие филателисты.

Дорогостоящим товаром марки делают три вещи: редкость (не только по возрасту, но и из-за специально заниженного тиража), типографский брак и эксклюзивная история (которая опять-таки сводится к малому тиражу).

Многие старые марки, которые филателисты с трепетом называют именами собственными, сохранились в мизерных количествах, а по меньшей мере три марки известны в единственном экземпляре. К таким относится и самая знаменитая в мире — “одноцентовая красная Британская Гвиана 1856 года”. На вид это совершенно невзрачный красный прямоугольник с обрезанными углами и едва различимыми под слоем чернил парусником и надписями. Однако про легендарный клочок бумаги написаны тома, и история его знакома в мельчайших подробностях всякому уважающему себя филателисту.

Марки этой английской колонии в Южной Америке печатались в метрополии. Однако в самом начале 1856 года главный почтмейстер Британской Гвианы Э. Далтон столкнулся с дефицитом почтовых знаков и, не дожидаясь, пока придет корабль из Англии, поручил местной типографии в авральном режиме напечатать две марки: номиналом 1 цент — для бандеролей с газетами и 4 цента — для обычных писем. Типография выполнила заказ кое-как, поскольку необходимого опыта не имела. Опасаясь подделок, Далтон и сотрудники его ведомства собственноручно расписались на каждом экземпляре, благо марок было напечатано немного. “Четырехцентовики” вместе с конвертами еще хранились некоторое время у адресатов, откуда перекочевали в альбомы коллекционеров. А вот одноцентовым маркам дорога была одна — в мусорное ведро вместе с обертками бандеролей.

В 1873 году одну такую марку обнаружил дома 13-летний мальчик и, не найдя в ней ничего привлекательного, продал находку за 6 шиллингов (менее доллара по сегодняшнему курсу) какому-то коллекционеру. После этого “Британская Гвиана” сменила многих хозяев, побывала у Пембертона и Феррари (последний купил ее в конце позапрошлого века за 150 фунтов стерлингов), пока наконец-то филателистам не стало ясно: второй такой в мире нет. С тех пор цена уникальной “Гвианы” росла в геометрической прогрессии. В 1922 году американский миллионер Артур Хинд приобрел марку за 7 тыс. фунтов стерлингов, в 1940 следующий покупатель заплатил за нее уже 70 тысяч долларов, а в 1980 году “Британскую Гвиану” за 935 тысяч долларов купил ее нынешний владелец американец Джон Дюпон. Сегодня цена раритета приближается к 3 млн долларов (четырехцентовая марка того же выпуска стоит до смешного мало — 40-60 тысяч долларов).

В январе этого года по авторитетным филателистическим изданиям мира прошло сенсационное сообщение о будто бы найденном втором экземпляре “одноцентовой Британской Гвианы”. Аналогичные слухи ходили и раньше: якобы Хинд смог разыскать и тайно выкупить вторую “Гвиану”, после чего уничтожил ее, чтобы остаться обладателем не просто редкости, а единственного в своем роде раритета. На сей раз история чудесного явления дубля уникальной марки выглядела настолько убедительно, что за проведение экспертизы взялся один из самых авторитетных специалистов Дэвид Фельдман, глава одноименного торгового дома в Женеве. Надо сказать, его английские коллеги утверждали, что уже исследовали находку 11 лет назад и признали ее фальшивкой. Тем не менее филателистический мир замер в ожидании результатов экспертизы, которая должна была занять не меньше года.

Существует два безошибочных способа взвинтить цену даже на только что вышедшую марку — надпечатки и номерные ограниченные тиражи. Филателистам хорошо известен номерной советский блок, посвященный Олимпиаде 1964 года в Токио. Обычный блок красного цвета был выпущен 300-тысячным тиражом, а номерной зеленый — всего 35-тысячным. Этот искусственно созданный раритет вообще не поступал в отделения связи, не продавался даже членам Всесоюзного общества филателистов, платившим взносы в основном в расчете на абонементы, которые гарантировали приобретение по госцене советских новинок. Блок разошелся по стране, как и прочий советский дефицит, по блату, в виде подарков и, разумеется, через спекулянтов. Уже тогда его покупали за 30 рублей (что могли позволить себе немногие коллекционеры), а сегодня цена блока достигает сотен долларов.

Однако самый распространенный тип филателистического раритета — банальный типографский брак. Наиболее знаменита здесь история первой серии марок уже упомянутого островного государства Маврикий. Марки там начали выпускать очень рано, дело было новое, и немудрено, что первый блин вышел комом.

Перед очередным балом супруга губернатора, прослышавшая о новинке, появившейся в метрополии, решила поразить воображение гостей и разослала им приглашения в конвертах, на которые были наклеены первые марки Маврикия. Заказ в спешке выполнил местный часовщик и ювелир Джозеф Барнард, который вместо стандартной надписи Postage (“Почтовая оплата”) почему-то выгравировал Post office (“Почтовая контора”). Всего он напечатал 500 экземпляров оранжевой марки номиналом 1 пенни и столько же голубых двухпенсовых, из которых до нашего времени дожили не более 25 штук. Дороже ценится “оранжевый Маврикий” — торговцы марками оценивают его в 700 тысяч долларов, “голубой” на 200 тысяч долларов дешевле. Реальные аукционные цены намного выше. В 1993 году конверт с хорошо сохранившейся маврикийской парой ушел за 5 млн долларов.

А рекорд аукционных продаж на сегодняшний день принадлежит шведской марке 1855 года номиналом 3 скиллинга. Уникальной ее сделала ошибка в цвете: вместо зеленого — желтый. Единственный известный экземпляр был продан в 1996 году неизвестному покупателю через упоминавшуюся фирму Фельдмана за 2,5 млн швейцарских франков (около 2,27 млн долларов).

Есть свои раритеты и среди советских марок. И тоже благодаря типографскому головотяпству. Главным считается марка 1935 года с надпечаткой, посвященная летчику Леваневскому. Марка входила в серию “Спасение челюскинцев”, а надпечатку сделали после перелета Леваневского в Сан-Франциско через Северный полюс. Тираж марки с надпечаткой и так был невелик — 11 тыс. экземпляров, а тут еще на некоторых марках буква “Ф” в названии американского города вышла почему-то строчной. Кроме того, примерно на 1000 экземпляров надпечатка получилась перевернутой, что было и вовсе подозрительно: если бы лист по ошибке подали в станок вверх ногами, неправильная надпечатка оказалась бы на верхней части марки, а не на нижней, как это случилось. Очень похоже на аферу с целью создания спекулятивного ажиотажа. В ряде публикаций указывается и ее предполагаемый автор — Генрих Ягода, всесильный нарком внутренних дел и страстный филателист. Во время Тегеранской конференции 1943 года одну из марок с надпечаткой Сталин подарил Рузвельту, заставив расстаться с ней еще одного известного коллекционера — наркома иностранных дел Литвинова. Сегодня такая марка стоит 5-6 тысяч долларов.

Аналогичный случай имел место относительно недавно. В 1961 году после трагической гибели в Конго генерального секретаря ООН Дага Хаммаршельда в США выпустили марку его памяти, и на четырех листах (200 экземпляров, по 50 на листе) по ошибке перевернули рисунок. Один из бракованных листов удалось купить на почте какому-то коллекционеру, после чего раритет был выставлен на аукцион. Однако почтовое ведомство США, узнав о предстоящих торгах, оперативно выпустило еще несколько миллионов “перевернутых” марок. А Верховный суд, до которого дошел разъяренный владелец упомянутого листа, его иск не удовлетворил, постановив, что “типографская ошибка не может служить источником обогащения”.

Для большинства людей, имевших дело с марками, филателия так и осталась детским увлечением, которое стимулировалось родителями в целях общего развития их чада. В редких случаях хобби затягивало всерьез и надолго, и тогда родители, обеспокоенные растущими запросами юного филателиста (уже не духовными, а материальными), тщетно пытались отвадить его от “проклятых марок”. Как бы то ни было, марки учат азам если не бизнеса, то во всяком случае “бытовой” экономики, попутно вырабатывая полезные в любой исследовательской деятельности навыки систематизации и умение работать со справочной литературой.

Именно высочайшая степень систематизации выделяет филателию среди всех видов коллекционирования. В самых крупных и авторитетных каталогах — французском Yvert & Tellier (в этом году он справил свой столетний юбилей), швейцарском Zumstein, американском Scott, английском Gibbons и т. д.— зафиксированы и оценены все когда-либо выпущенные марки. И хотя представленные там цены весьма условны (по ним желанную марку вряд ли купишь в филателистическом магазине), при обмене марками каталоги незаменимы.

Сегодня, когда слово “почта” все чаще употребляется в связке со словом “электронная”, спад интереса к коллекционированию знаков почтовой оплаты налицо. Марки становятся анахронизмом, подобно еще недавно популярным спичечным этикеткам. Да и вообще, культура реальных вещей неумолимо уступает позиции культуре виртуальной, в которой филателии вроде бы места нет. В 1970-х годах в СССР было почти полмиллиона членов Общества филателистов, сейчас во Всероссийском обществе филателистов членов на порядок меньше. Та же ситуация наблюдается в Европе и Америке.

Тем не менее, по последним данным ООН, в мире еще сохранилось более 300 млн чудаков, готовых спускать свои кровные, приобретая раскрашенные кусочки бумаги, а также наживаться на них. Вопреки пессимистическим прогнозам, по доходности филателия как средство хранения денег (12-15% годовых) среди прочих видов коллекционирования уступает лишь нумизматике. Но с той не поспоришь: деньги есть деньги.