Ее передачи шокируют: Оксана Пушкина спрашивает своих собеседниц о том, что не принято выносить на люди, и те охотно делятся сокровенным - с ней и многомиллионной аудиторией. Сегодня роли переменились: одну из самых популярных телеведущих допрашивает журналист "Известий". И Пушкина рассказывает ему о себе - то, чего ее зрители не знают...

Трудный ребенок

- Вы родились и выросли в Петрозаводске: папа - тренер по легкой атлетике, мама - собкор программы "Время"... В Карелии она, наверное, была большим человеком?

- Еще бы! В то время эту программу смотрела вся страна. А я была абсолютно совковым ребенком, но мириться с тем, что происходило вокруг, не хотела. Во всяком случае на подсознательном уровне.

Детство у меня было очень сытым, и я так благодарна родителям! Я считаю, что родители должны упираться - у детей должно быть все...

- До какой же это степени сытым?

- Отец тренировал спринтеров, и у него были большие достижения: его девочки входили в сборную Союза, и с семидесятого по восьмидесятый год он объездил все Олимпиады и чемпионаты мира. Папа ездил и затаривал нас деньгами и благополучием, а мама каждую неделю выдавала сюжет в программу "Время" и вела меня по жизни. Я была модным, хорошо одетым и хорошо накормленным ребенком...

- Из далекой северной провинции.

- Провинция провинции рознь: у ребят из моего класса через одного были родственники за рубежом. И когда в СССР никто никуда не выезжал, мы все ездили на машинах в Финляндию. Эта маленькая страна была для нас пределом мечтаний: Хельсинки тогда казался Нью-Йорком. Мой вкус сформировали голубые озера и чистые улицы Петрозаводска: я рвалась из родного города, но не в столицу, мне не нравилось жить в огромной, грязной и шумной Москве. Тогда я учила немецкий: Финляндия меня не устраивала, я собиралась в Германию.

- И как же вы собирались туда перебраться?

- Как и все тогдашние девочки. При помощи замужества - а для этого был нужен язык. Немецкий я выбрала, поверив папе: он сказал, что на нем говорит вся Европа.

Родители поощряли мою внутреннюю свободу, тщеславие и стремление к результату. Когда я говорила: "Хочу быть первой!" - они меня не одергивали - мама и папа и сами были достаточно амбициозными людьми. Детство у меня было плотным. Спорт, музыка, которую я ненавидела (ох, сколько же я переколотила крышек от пианино!)... Зато постоянная занятость спасла меня от детской колонии.

- Были шансы?

- Еще какие. Родители строили свои карьеры; музыкальные и спортивные школы меня сдерживали, но был еще и двор...

- Чем же вы в нем занимались, кто были ваши друзья?..

- Местные цыгане - в Карелии был свой табор. Меня страшно тянуло в дерьмо: утром девочка завязывала бант (пять метров капроновой ленты) надевала отглаженную форму, туфли на платформе, брала в руки желтый портфельчик... А вечером, после школы, занятий музыкой и тренировки - рваные джинсы, майка, цыгане: мне нравилось ходить по лезвию бритвы. Однажды дружки подговорили меня грабануть ларек (там были сигареты, а ребятам не хватало денег на курево). Побили стекла, тут же приехала милиция - все удрали, я, как комсомолка, осталась. Я ведь просто была с ними, я ведь ничего не брала!.. Но меня-то и взяли и вызвали маму. А она партийный человек, и папа в партии, - на меня орут всем домом, я и нелюдь, и неуч, и карьеру им порчу! У мамы в роду одни золотые медалисты и к тому же филологи и философы, а это отродье (то есть я) неведомо откуда взялось...

В результате меня поставили на учет в детской комнате милиции. Но через неделю - спасибо маме! - сняли.

Вот тогда песочившие меня дома мама с папой и взялись за дело: "Наш ребенок самый лучший, это недоразумение, давайте думать, что делать дальше..."

- Другие антиобщественные поступки были?

- Когда я была в восьмом классе, родители уехали на юг, оставив машину в гараже. Я говорю: "Девки, поехали кататься". Беру своих девок, наталкиваю в "Жигули" фиатовской сборки - красивая была машина! Воскресенье, город пустой, вся милиция меня бережет, а мы едем на чистейшее, красивейшее Урозеро. Едем, слушаем "Женщину, которая поет", ноги из машины высунули - заграница! (Все мои школьные подружки, кстати, уехали и сейчас живут на Западе.) Едем обратно, в центре города меня останавливает гашник. "Документы!" - "Документов нет". "В КПЗ".

И я сижу в КПЗ с бомжами и алкоголиками. На мне мини-юбка и туфли на платформе, я ору - мне страшно! Но больше всего пугает то, что меня ждет дома.

Петрозаводский домострой

- А что вас там, собственно, ждало?

- Мама и папа воспитывали меня домостроевскими методами и били по полной программе. Били скакалкой, с которой я выигрывала соревнования по художественной гимнастике, били гимнастическими булавами - по всем частям тела, кроме головы. А еще у нас был стодвадцатикилограммовый королевский дог: он не разбирался, за что бьют, он сразу начинал меня жрать.

Подзываю охранника: "Послушайте, я дочка Светланы Пушкиной. Выпустите меня отсюда, мама завтра придет!" Милиционер обалдел. Главный гаишник Карелии (а потом главный гаишник страны) генерал Федоров каждый день рассказывал маме в "Новостях" Карельского ТВ, как он борется с правонарушениями.

В отделении опупели, не поверили и позвонили ему на дачу. Федоров не поверил своим ушам, сказал: "Не может быть!" - и приехал разбираться. Генерал посмотрел на меня, ошалевшую, - и отпустил домой, а машину отдали маме на следующий день.

- Могу представить, что было дома...

- Не можете. Шрамы на руках у меня остались до сих пор. Родители глядели, как меня жрет Султан, и кричали: "Вот, даже собака понимает, кто у нас растет!"

Я мечтала быть тренером по художественной гимнастике - до сих пор мне снится, что я в зале и тренирую девочек... Но папа сказал: "Нам второго тренера не надо" - и я сдала документы на журфак МГУ.

Летом 1980 года я приехала в олимпийскую Москву, на журфак не поступила и поехала в Ленинград. Там я очень хорошо прошла творческий конкурс, написав сочинение на свободную тему: речь в нем шла о моей маме. Хотя, говоря по совести, художественная гимнастика помогла мне и здесь. Абитуриентка Пушкина была мастером спорта, и в деканате это оценили: позже я год выступала на соревнованиях по художественной гимнастике за сборную Ленинградского университета.

В университетский период меня постигло первое страшное разочарование - развод родителей, выбивший почву из-под ног. В августе я поступила, в сентябре - картошка, затем нас распустили на ноябрьские каникулы. Седьмого ноября я приезжаю в Петрозаводск, меня встречают папа с мамой, и папа говорит: "Оксана, ты была сложный ребенок, и мы боялись тебя травмировать. А теперь я могу тебе сказать вот - мы с мамой разводимся..."

Так начались мои вырванные годы. Мама уговаривала меня писать отцу письма: "Какой он гад, как он тебе испортил жизнь!" Папа пожимал плечами: "Кто кому испортил..." И я послала всех на фиг - мне захотелось уехать за рубеж, от них от всех подальше.

После того, как у отца родился ребенок, мое материальное положение изменилось: маме осталась машина, отцу - деньги, но теперь он не мог мне помогать.

Провинциалка в городе Ленина

- Как же вы обходились?..

- Пошла работать уборщицей на молочную кухню: в шесть часов утра молотила из брандспойта рефрижераторы, (я нарушала технологию - их полагалось мыть щеткой), потом наводила марафет и бежала на первую пару, благоухая детским молоком. Учиться было интересно, а по вечерам мы отрывались на дискотеках.

Наша компания тусовалась в гостиницах "Прибалтийская" и "Ленинград" (в те годы это были островки западной жизни в "дремучем совке"). Восьмидесятый год был временем "интердевочек" - но мы, студентки идеологического факультета, не понимали, чем чревато наше времяпрепровождение.

Бурная молодость сводилась к тому, чтобы натанцеваться до упада, намигаться так, чтобы почувствовать адреналин, и - самое главное! - вовремя свалить. Нас называли "динамистками".

А ведь все это было очень опасно. Во-первых, нас ненавидели проститутки, ведь у них перебивали клиентуру. Мы исчезали, клиентура оставалась в недоумении и теряла охоту к плясу - а у "интердевочек" вся работа шла в процессе танца... Много позже, снимая в колонии сюжет для ленинградского телевидения, я увидела там троих девчонок из "Прибалтийской" - они сели за валюту, оперотрядчики нашли у них несколько десятков долларов. И за это они загремели на семь лет! Только тогда я поняла, по какому лезвию ходила в университете. Ведь у меня всегда была валюта - мне давал ее отец, приезжая с зарубежных соревнований.

А затем судьба подбросила эпизод, после которого я поверила в то, что сверху за нами следит Бог. Перед очередным походом на дискотеку мой сосед по коммуналке сказал: "Привяжи на сегодняшний вечер одно место к стулу. У нас, на питерском телевидении, есть человек, который про вас, придурков-детей, снимает поучительные истории" - и усадил меня перед "ящиком". И я просидела перед телевизором три с половиной часа.

Я смотрела документальный фильм "Дети раздоров", разыгранную актерами Валерием Приемыховым и Ларисой Умаровой, мой будущий муж Владислав Коновалов брал у "родителей" интервью в качестве реального журналиста - но поскольку у каждого из артистов была собственная, реальная история развода, они защищали не только своих персонажей, но и самих себя. Я проплакала всю ночь: Коновалов, голубоглазый человек с мягким голосом, показался мне нашим общим защитником от эгоистов родителей, думающих только о себе.

После программы я написала на студию письмо: "Здравствуйте, у меня есть горький опыт родительского развода, я могу об этом рассказать".

Ах вы, думаю, гады - если вы так, то я вас сдам с экрана.

И подписала - "студентка ЛГУ Оксана Пушкина".

Девушка с характером и Ленинградское телевидение

- Что же было дальше?

- Через месяц раздался звонок, и когда я услышала магический, мягкий, потрясающий голос Владислава Коновалова, у меня вспотела рука. "Я получил ваше письмо, Оксана, приходите на студию".

В комнате сидели интеллигентные тетеньки с Ленинградского телевидения. Я села, закинув ногу на ногу: "Я Оксана Пушкина, здрасьте". Коновалов смотрит на меня: "По-моему мы с вами договаривались на завтра".

- А я пришла сегодня!

Опупевшие тетеньки вышли из кабинета, и мы с ним проговорили часов десять. Я ему рассказала про развод родителей, он мне - свою историю. В детстве он так же бедокурил, как я. Родители Владислава всю жизнь посвятили его брату, отличнику и комсомольцу - в итоге он спился. А Владислав выработал характер: он вытащил себя из глухого Дзержинска и стал известным журналистом.

Двенадцать часов. Студия закрывается. Уборщица постучалась к нам в комнату. Удивленный Коновалов остановился: "Знаешь, я тебе рассказал то, чего никому не рассказывал. Давай попробуем работать вместе".

Я была девушкой закомплексованной. Мама не доверяла моим мозгам и, когда я была на практике во "Времени", редактировала все мои сюжеты. Она постоянно говорила: "Ты не можешь. Давай мне все на проверку". А Коновалов посмотрел подготовленные мной тридцать восемь вопросов, и сказал: "От-тлично. Ты даже не представляешь, какая ты талантливая".

А я сижу, и думаю: "Чего-то хочет от меня".

- И ваш дебют, конечно, прошел на ура?

- В эфире я была в красном костюме, с галстуком-бабочкой и копной рыжих волос. Выглядело это странно, но парень, с которым я говорила, сказал Коновалову - "слушай, а она ничего! Мне с ней было легко". А на следующий день была летучка, и там меня посадили в помойку с дерьмом.

Выступали все - Кирилл Набутов сказал, что я - ужас, говор у меня страшный, и ему неясно, откуда могло появиться это непонятное создание на интеллигентном ленинградском телевидении. Частично он был прав: питерцы говорят мягко, растягивая слова, а я тогда быстро молотила и делала ударение на "о".

Меня защитила только главный редактор музыкальных программ ЛенТВ Ирина Тайманова. Она встала и сказала: "Ну чего мы ее критикуем? У нас ведь нет молодых лиц. Вот вы, Вадим (так свои называли Коновалова), возьмете над ней шефство?"

- Так она уже у меня работает!

У доброй половины присутствующих перекосило рожу. Сотрудники женского пола, змеи питерские, поглядели на меня с завистью. Коллеги не оставляли меня своими заботами и в последующие дни. Когда я заходила в туалет, дамы с ленинградского телевидения шли за мной следом и шипели: "Господи, ну что он в ней нашел..."

Все они мечтали выйти замуж за Коновалова - и мгновенно поняли, что я, неприкаянный ребенок, перешла им дорогу. Но никаких историй между мной и Вадимом тогда не было. Я не представляла, как такой мужчина может в меня влюбиться. Максимум, что мне может достаться в жизни, это какой-нибудь спортсмен - как маме.

Мы стали работать. Я прошла у Коновалова огромную школу. Когда я плыла во время интервью он при операторе, при собеседнике мог жестко сказать: "Ты что как сопля раскисла? Ты что из себя корчишь, ноль без палочки? Хочешь стать звездой? Соберись!"

А мог бы ведь отвести в сторону: "шу-шу-шу", "любимая-дорогая".

И я, красная, засунув самолюбие в одно место, собиралась, продолжала расспрашивать собеседника.

Вадим был на восемнадцать лет меня старше и к тому же, женат... Но у него не было детей - и для меня это определило все.

Однажды я его спросила: "Вадим, у вас дети есть?" - "Нет. А это что-то меняет?" - "Все меняет".

Я стала бороться за свое счастье - и разбила чужую семью.

Свадьба у нас была шикарная, - все в той же гостинице "Прибалтийская". Подъехав к ней, мамина сестра сказала: "Смотрите, Вадим! Это университеты вашей жены".

Я много работала: "Госпожа удача", "Видеопортрет", "Телекурьер", аэробики какие-то вела, музыкальные передачи... Все было интересно, но я устала, решила сделать паузу и родить ребенка с глазами Коновалова.

Беда

- И все, разумеется, было хорошо...

- Ну, это как сказать. Медицинские проблемы были небольшими, но я за них ухватилась, поскольку не хотела бегать с животом на студию. А ухватившись, поехала в Петрозаводск, к маме, и семь месяцев пролежала в гинекологическом отделении Карельской республиканской больницы, где стала большим специалистом по гинекологии. Из роддома я вышла незадолго до родов. Дела шли хорошо, и мне разрешили побыть дома.

Я закрыла дверь гинекологического отделения и пошла гулять - это было 10 ноября, а 15-го я должна была родить. На улице был лед, и я упала: упала здорово, на копчик. Тогда он еще не сломался, но трещина была серьезной. Я потеряла сознание, но помню, как мимо меня шли люди - и никто не попытался поднять лежащую на земле беременную женщину. Мальчик говорит: "Ма-ам-а, смотри, тетя упала..." - "Пошли быстрей".

Меня привезли в роддом, обследовали, советская медицина сказала: "Можно рожать, она спортсменка, трещина ерундовая". Но во время родов копчик обломился окончательно. Боль была адской, ребенка я выдавила за один раз и потеряла сознание под вопли акушерок: "Рано!"

Когда я очнулась и мне сказали, что родился мальчик, я ответила: "Какой ужас, я хотела девочку". (Это уже начинался послеродовой психоз.) А потом я захотела встать, не смогла, спустилась на пол и поползла на локтях. От дикой боли в копчике и полной неподвижности я плакала сутками. Никакой радости роды мне не принесли.

А затем одна старая медицинская бабка сказала: "Посмотри, кто рождается!" - и принесла мне ребенка без уха.

- Кончай голосить, корова! Ребенок сдохнет, и ты будешь виновата!..

...И я послушала ее, и начала кормить. Через месяц нас с Темой выписали. Я лежала дома на досках - сидеть не позволяла боль. Меня лечили иглоукалыванием, вправляли мне позвоночник... Для того, чтобы восстановиться, потребовался год. Я разжирела до девяноста двух килограммов. Представляете, каково мне тогда приходилось? Я даже в машину не помещалась, на бедре у меня были синяки от рычага переключения скоростей.

Я отбивала аппетит куревом, перестала есть после шести - и к переезду в Питер во мне уже было восемьдесят килограммов. А в Питере я пришла в фитнес-клуб и занимаюсь физкультурой до сих пор.

Я насиловала себя. Чтобы согнать вес, занималась в шести спортивных костюмах два раза в день. Все кончилось благополучно, я бросила курить, стала тренироваться два раза в неделю - и начала работать. Я сделала программу о звездах "Госпожа Удача" - раз в месяц она выходила на ОРТ. А потом в стране начались перемены. Муж, вместе с американцами, купил частный, "шестой" питерский канал, и я была вынуждена поднимать семейный бизнес.

Американцы увидели, что я рабочая лошадка, и позвали меня на трехмесячную стажировку в Штаты. Я поехала туда с ребенком - пусть и он посмотрит на другую цивилизацию.

Я должна была изучать в Америке телевизионный менеджмент и маркетинг, чтобы по возвращении руководить шестым каналом. В результате я провела в США семь лет.

Оксана Пушкина за Атлантическим океаном

- Семь лет?! Почему же?..

- Возвращаться было некуда и не к кому. Мы прожили с мужем десять лет, и наш брак дал трещину. Выяснять, кто виноват, я не хочу - мы оба не безгрешны. Вадим приезжал к нам каждый месяц - бизнес шел, и с деньгами все было потрясающе (проблемы и обвалы начались потом). В один из приездов, года через три, он сказал: "Я определился и хочу, чтобы мы были вместе".

Но мне надо было побыть одной - пусть даже и в моей золотой американской камере-одиночке. Там я даже разговаривать сама с собой научилась, ведь рассчитывать было не на кого.

В первые два года я ненавидела Америку, на третий стала понимать, на четвертый полюбила. Америка выветрила из меня всю "звездность", там я поняла, кто я - не знающая английского, не умеющая пользоваться кредитными картами... В Америке я начала жизнь практически заново. Сейчас это моя вторая родная страна, и все, что там происходит, меня искренне волнует.

- С кем же вы общались в Штатах?

- Там я была среди людей, работающих на телевизионных станциях, в науке, среди адвокатов и политических деятелей. Школа для мальчиков, куда нам при помощи партнеров мужа удалось устроить Тему, оказалась очень престижной...

И тут я познакомилась с Ирой Родниной.

Мои американские друзья попросили сделать телевизионный сюжет о русских, которые хорошо стоят на ногах в Штатах. Я приехала к Ире - и увидела, что она совсем не хорошо стоит на ногах, что у нее примерно такая же депрессия, как когда-то у меня. Мы разоткровенничались, проговорили всю ночь, и я поняла, что Ире плохо, позже узнала, что она нуждается... Сейчас мы с Ирой не подруги, а сестры. В Америке мы больше не общались ни с кем из русских. Семь лет мы были вдвоем - мы и наши дети. Год такой дружбы идет за три.

Однажды я говорю: "Ира, в этой дыре под Лос-Анджелесом ты загнешься. Надо возвращаться в Москву, строить для тебя школу и каток".

- Я боюсь, поезжай ты первая.

И я вернулась в Москву в 1998 году. Тупо просидела пять дней, без толку звоня в мэрию. А потом смотрю программу "Взгляд", вижу старого друга Шуру Любимова - может, он меня еще помнит?

Звоню его референту. Блефую: говорю, что я корреспондент телеканала ABC Оксана Пушкина, и Саша меня просил перезвонить. Мне дают его телефон, по номеру я понимаю, что он за рубежом. Звоню: "Саша, привет, это Оксана, ты меня помнишь?"

- Конечно.

- У меня столько идей...

- Классно, заходи.

- Я хочу еще про Роднину с тобой поговорить...

- Хорошо, я возвращаюсь в субботу.

А я не могу ждать, у меня ребенок с няней!.. Возвращаюсь в Америку, говорю: "Ирка, Москва нас ждет! Что мы тут с тобой делаем, непонятно..."

- Я боюсь. Здесь болото, но я уже привыкла.

- О'кей, поеду во второй раз.

Приезжаю, встречаюсь с Сашей, говорим с ним за жизнь. Саша соглашается: "Давай Роднину вернем! Возвращаем же мы ребят из чеченского плена... Нормальная акция для телекомпании "ВИД". Вот тебе камера - и шуруй".

Так появился фильм "Возвращение Ирины Родниной", который вышел на 1-м канале в сентябре 1997 года. С камерой я действительно прошуровала всю московскую мэрию. Саше оттуда звонили: "Что за баба? Нахалка! Она твоим именем прикрывается!"

- Правильно, она наша. И почему нахалка? Она же женщина! Вы что, не можете найти общий язык?

Лужковский пресс-атташе Сергей Цой ему ответил: "Ни фига себе женщина! Такая как даст по башке в подъезде - не очухаешься".

А я ахаю: "Саша! Ты же знаешь, что я не ТАКАЯ!"

- Да ладно. Щука ты. И акула. И не стесняйся этого. Москва вся такая, здесь так просто не пробьешься.

Так я стала понимать, что такое Москва, и мой американский опыт выживания, пробивания и засовывания самолюбия в нежное место помог мне стать на ноги. В один прекрасный день Саша сказал: "Мы можем работать дальше - но ты сама должна завоевать телекомпанию "ВИД". Я завоевывала их долго: никто не хотел пускать меня под солнце.

Путь в звезды

- Но вы под него попали...

- Когда родились "Женские истории". В "ВИДе" ребята умные, они поняли, что в этом что-то есть. Ничего нового я не сделала - это микст "Барбары Уолтерс..." с intimate portrait - есть такие программы в США... Но здесь, в России, люди были шокированы первыми откровениями моих героинь.

Никто в меня ничего не вкладывал, работала я на технике "Взгляда". Расшифровывала в конурах (здесь еще раз пригодилась коноваловская практика). Видовские ребята возвращаются со съемок: "Кто это еще здесь сидит?" - я молча вытаскиваю свою кассету, они вставляют свою, смотрят, кайфуют. Я молчу: "Терпи, Оксана, будет и на твоей улице праздник..."

Так рождалась моя программа, которую я монтировала по ночам. А когда ее показали Эрнсту, он сразу сказал: "Я беру". Его и Сашу Любимова я до сих пор вспоминаю с огромной благодарностью - они вернули меня на Родину и в эфир.

- Почему же вы расстались с "ВИДом"?

- Делать свои передачи чаще чем два раза в месяц я не могла, а выгодно продать мои программы "ВИД" мог только при еженедельном выходе проекта. На отношения повлияли и мои личные обстоятельства. Конфликт разгорелся из-за того, что мне понадобились деньги, и я попросила увеличения мизерной зарплаты. Я привезла в Россию ребенка, а у мужа начались проблемы с бизнесом: на дворе дефолт, я тянула на себе все. Снимала квартиру, суетились, а начальство это словно не волновало. Саша поначалу мне помогал, но, когда ситуация обострилась, кончилось и это. Пусть ковыряется как хочет...

Но ковыряться я не захотела. Я уже знала себе цену и могла себя продать. "ВИД" не принял мои условия, и я ушла на НТВ. После этого в "ВИДе" появилась передача Тани Пушкиной - бывшей жены Александра Любимова. Костя Эрнст назвал это "креативной защитой канала", а я - интеллектуальным рэкетом. Но что можно сделать в полумафиозном государстве? Вопрос об авторском праве я поднимать не стала, понимая, что могут последовать любые разборки. А рисковать собой и ребенком я не хотела.

Видовские начальники говорили коллегам с НТВ, что я сдохну после первого же месяца еженедельного эфира. Но я спортсменка, и мне нравится соревноваться. Было тяжело: я разрывалась между ребенком и работой, моталась по гостиницам и съемным квартирам. (Потом мне помогла Ира Роднина, выселив из своей квартиры жильцов и лишившись необходимых ей денег.)

- Зато теперь у вас все хорошо...

- Я стала зарабатывать много больше, устроилась с ребенком в Москве. Квартиру в центре Москвы я купила на свои - и без скидок, которые получают наши поп-звезды.

Тяжело было пережить уход Добродеева, принимавшего меня на работу, но я продолжала работать и выжила конкурентку из эфира. Появится еще одна, выживу и ее.

Я горевала, наблюдая за конфликтом на НТВ. "ВИД" был террариумом единомышленников, а на добродеевском (позже - киселевском) НТВ я впервые почувствовала, что такое команда. На НТВ носятся со звездами, и если бы я подошла и сказала: "Дайте мне квартиру" - все могло бы получиться... Но я в этом плане другой человек. Зато к пятидесятилетию подруги Родниной я у Бориса Николаевича для нее квартиру попросила - и он дал. Приехала к ее друзьям: "Подарите Ире машину, она ведь вам столько сделала!" Подарили.

Но у меня собственной Оксаны Пушкиной нет. Мне надо возвращать долги за квартиру, а для этого - делать новые проекты на телевидении и радио.

Я стала самодостаточной и уверенной в своем профессиональном мастерстве, я накручиваю обороты. Вскоре я, наверное, попробую себя в новом жанре.

Только бы здоровья хватило - а о том, как его сохранить другим, я, даст бог, еще расскажу с экрана.