Первое полноценное интервью после трагедии отец Сергея Бодрова младшего дал еженедельнику "МК – Бульвар". И оно о жизни.

— Вы о кино мечтали с детства?

— Да нет. Я любил лошадей, хотел стать жокеем. Но ростом не подошел — они все маленькие. Еще хотел быть журналистом, но заикание и тут помешало. А впоследствии уже, конечно, мечтал о писательстве. Вот и стал писать сценарии, потом уже загорелся идеей их же и снимать самому, никому не доверяя... Вот последняя моя картина "Медвежий поцелуй" была в этом отношении нелегкой, но тем не менее доставила мне огромную радость. Как ни странно, иногда трудности, правда, помогают.

— Какие были трудности?

— Представьте: собрать надо было пять медведей, проехать с ними через все страны мира, где они никому не были нужны и их не пускали. Мы давали взятки и проходили. А еще система такова, что если не хватает денег на картину и тебе дает их какой-то регион, то только с условием, что ты обязан снимать на его территории и нигде больше. В моем случае это была Швеция.

И все бы хорошо, но тут выяснилось, что в эту страну нельзя с медведями. Все эти глобальные вопросы, естественно, приходилось разруливать мне лично. Но мы вышли из положения таким образом: кадры без медведей снимали в Швеции, а с медведями уже в Германии, куда нас радушно с ними запустили.

— На этот раз довольны результатом?

— Я всегда найду к чему придраться. Но я рад, что снял "Медвежий поцелуй". И сейчас у меня особое чувство к этому фильму. На съемках я пережил счастливые минуты работы со своим сыном. Нам тогда с ним было очень хорошо. И группа подобралась замечательная. Мы много смеялись...

— Если я спрошу, почему вы стали заикаться, это прозвучит нетактично?

— Да нет, нормально. Виной всему испуг. Однажды, когда мне было годика четыре, меня оставили вечером одного в пустом, гулком деревенском доме. И, видимо, какой-то пьяный стучался в запертую дверь, пытаясь войти. Но я этого ничего не помню, мне рассказали.

— Вы сейчас постоянно живете в Америке?

— Я все меньше времени провожу в этой стране. Работаю в России, снимал вот в Африке, потом монтировал в Лондоне и в общем в Европе провел полтора года. А мой американский дом находится в Аризоне, на границе с Мексикой. Читали Кастанеду? Вот это те самые места.

— Люди всегда знали, чей вы папа. А кто ваши родители?

— Я родился на Дальнем Востоке, на границе с Китаем. Растили меня бабушка с дедушкой, врачи по специальности, очень интеллигентные люди. Жили мы на реке Уссури, в окружении четырех собак. Также в доме было четыре ружья. Поэтому ходили на охоту и на рыбалку. Это был такой рай на земле...

— Расскажите про свою нынешнюю семью.

— Женат я был неоднократно. Жены все были замечательные, и я со всеми до сих пор дружу. Ну а последняя моя супруга — американка итальянского происхождения. Зовут ее Кэролин. Она великолепный друг, партнер. Пока я мотаюсь по свету, она ждет меня вместе с нашей собакой породы джек-рассел-терьер, белой в черную крапинку.

— Жена тоже из киношной среды?

— Нет. Она была модным фотографом. Но сейчас, правда, тоже, как и я, пишет, занимается кино.

— Какими именами восхищаетесь в мировом кинематографе?

— Всегда нравилось итальянское кино, особенно комедии. Люблю картины Феллини, Висконти. И фильмы русских режиссеров — Германа, Данелии. Перечислять можно бесконечно, я достаточно всеяден.

— Фильм "Давай сделаем это по-быстрому" с Машковым в главной роли вы снимали для западного зрителя?

— С ним была такая история: у меня между другими проектами был промежуток в шесть месяцев, за который я планировал успеть сделать картину, чтобы после неудачной американской ленты "Бегущий свободным" хоть как-то себя взбодрить.

Поэтому надо было придумать сюжет, под который можно было бы быстро собрать денег. Что, собственно, я и сделал. И сама тема азартна: какими будут твои действия в последние 24 часа жизни, если ты уже знаешь о своем конце?

— То есть в отличие от многих творцов на сегодняшний день вы существуете без долгих простоев?

— Бесспорно. Работаю даже в слишком интенсивном режиме.

— О Сереже будете снимать фильм?

— Не знаю. О нем снимать трудно. Но я точно знаю, что, к сожалению, уже много из давно задуманного не сниму, потому что там должен был бы быть он... Пока все очень близко и больно... Может быть, я напишу книгу. Посмотрим. Но в любом случае должно пройти время. Меня потрясло, что случившееся не стало только моей личной бедой. Это оказалось народным горем.

До сих пор мне Сельянов передает письма с пронзительными строчками. И они спасают, эти люди, которые тебе помогают. Осетины, тоже потерявшие в этом ущелье своих родных, подходили ко мне и просили прощения. Я удивлялся: "За что?" — "За то, что это случилось на нашей земле", — отвечали они. Да, нам, оставшимся здесь, обидно, горько, но надо держаться, работать... Меня успокаивает и дает силы лишь мысль, что там с ним все в порядке, я уверен...