Вот и сегодня, во время войны в Ираке, военный лагерь выглядит почти также. Медленно открыв молнию палатки (что молнию надо открывать медленно – об этом предупреждают сразу), попадаешь в маленькое полутемное убежище, в котором находятся зеленые койки, спальные мешки и солдаты в форме зеленоватого цвета. Вид у этих солдат такой, как будто они ждут здесь чего-то целую вечность. Данный форпост напоминает опустевший лагерь-призрак: нет ни душа, ни туалета, лишь несколько палаток и песок. Нас сразу предупреждают, что это продлится дни, возможно, недели, пока не подойдет подкрепление. Вот тогда, быть может, подвезут туалетные кабинки, типа тех, что устанавливают вокруг стадионов, электрические генераторы для обеспечения палаток светом, больше продуктов. Приезд конвоя с подкреплением здесь уже стал легендой, никто не знает точно, когда он приедет: может быть, завтра, может, через два дня или три.

Шон, простой солдат, который производит впечатление человека знающего, качает головой и говорит, что конвой приедет не раньше, чем через неделю. В свои двадцать два года ему, конечно, трудно привыкнуть к скудному рациону и двум бутылкам воды на человек в день. Помыться – это здесь роскошь, о которой лучше и не думать. "Знаешь, – начинает он разговор – друзья мне рассказывали про итальянских солдат в Афганистане. Они, якобы, привезли с собой полевую кухню и повара. Подумать только! А мы всю войну на одном пайке".

Миллионы коричневых пакетов из-под знаменитых американских пайков Mre (Meal ready to eat), что переводится как "готовая к употреблению еда", сейчас разбросаны по дорогам и по пустыням Ирака. Они представляют собой вакуумные пакеты, на которых сверху написан номер меню: если попадется тринадцатый, то будешь есть "макароны Альфредо", если восемнадцатый, то – бифштекс. Все эти кулинарные шедевры заключены в пластмассу (которая одновременно служит и тарелкой) и разогреваются при помощи хитроумного пакетика с химическими реагентами. К этим пайкам нужно привыкнуть, бывалые солдаты знают, что необходимо смочить пальцы водой, чтобы разогреть еду и не обжечься. И вот в одно мгновение "макароны Альфредо" готовы посреди пустыни. Пакеты немного напоминает киндер-сюрприз, который покупают детям. Внутри можно найти сахар, растворимый кофе, соус табаско – идеальная приправа, если блюдо не очень удалось, - кому повезет, тот найден в них шоколадку или пакетик орехового масла с крекером.

В семь часов утра сержант Маллиган, главный по палатке, объясняет ситуацию без лишних слов. Он немного напоминает типичного сержанта из американских фильмов. Он резко встает со своей койки, ближайшей к выходу. Говорит сурово, смотря каждому солдату в глаза: "Парни! Воды здесь мало, поэтому она только для питья. Для очистки используйте салфетки, носки меняйте каждые два дня и, вообще, старайтесь как можно меньше пачкаться. Пока у вас в распоряжении два пайка в день, потом, может быть, придется перейти на один паек в день; но, не волнуйтесь, скоро приедет конвой, и все изменится. А сейчас, вытряхните свои спальные мешки, чтобы не спать в пыли. Сегодня вам предстоит еще один адский день". "Есть сэр". Солдаты даже не говорят эту фразу вслух, они просто выполняют приказ, с некоторым вопросительным выражением на лицах, но все же выполняют. Начинают вытряхивать спальные мешки, но пыль от одного мешка попадает на другой, и в итоге все спальные мешки выглядят даже хуже, чем раньше.

О личной гигиене здесь лучше и не вспоминать. Восемнадцать солдат одновременно снимают обувь и майки и начинают усиленно тереть себя маленькими влажными салфетками, типа тех, которые выдают в самолетах. В руках солдат эти салфетки выглядят совсем крошечными. В результате данной гигиенической процедуры в палатке становится невыносимо находиться из-за того, что воздух наполнен "ароматом" низкосортных дезодорантов. Но ведь это не кемпинг, а военный лагерь, и день должен продолжаться по плану: настал момент всем идти в туалет (если это можно назвать туалетом). Идут группами по четыре человека, потому что запрещено покидать лагерь в одиночку из-за риска потеряться в песках. Все вооружены саперными лопатками.

Все знают, что иракцы находятся где-то поблизости и могут атаковать с минуты на минуту. Однако мало кого это беспокоит. Все надеются, что такая жизнь не продлится долго и, затянув пояса, ждут конвоя, о котором все говорят и который рано или поздно все-таки приедет. А пока все живут, подчинясь правилам, которые одинаковы для всех, в том числе и для нас. В этом отношении Маллиган очень строг.

А ведь пока мы четыре долгих дня ехали по пустыне с короткими остановками, во время которых едва хватало времени на то, что размять ноги и было запрещено удаляться от машин, солдаты уверяли нас, что длинная вереница грузовиков, как раз и предназначалась для того, чтобы обустроить лагерь со всеми удобствами. Может быть, они сами не до конца понимали или не знали, что значит идти на передовую. Им никто не сказал, что грузовики, на которых мы ехали, везли огромный груз боеприпасов, взрывчатку, даже целый командный пункт для управления воздушным движением, но никак не души и туалеты. Это подождет.

Так что, пока они ждут, ждут в пустыне, в которую буря принесла с собой сильный холод. Но дни проходят быстро, страх подгоняет время. Солдаты, эти мальчики, которые хотят чувствовать себя мужчинами, втайне признаются, что порой у них возникает ностальгия и желание вернуться домой. Случайно мы узнаем, что у Майка, самого младшего в группе, которому всего лишь девятнадцать лет, большая проблема. В Луизиане его ждет восемнадцатилетняя жена, и на днях у них должен родиться ребенок. Он еще не знает, прошло ли все хорошо и кто родился: мальчик или девочка. Наш телефон для него единственная надежда, но он не решается попросить и продолжает сидеть молча. Наконец подходит его друг и объясняет нам, в чем дело. "Конечно, бери телефон, звони, никаких проблем", - отвечаем мы. Майк берет телефон и выходит из палатки в пустыню. Спустя несколько минут он возвращается с горящими от радости глазами, весь в песке: "Мальчик родился, настоящий богатырь. Мы его назвали Эриком".