На могилах – ни имен, ни надписей. Все они похожи одна на другую. Стена кладбища, частично разрушившаяся, тоже ничего не говорит нам о его секретах. Старый смотритель должен ухаживать за ним, но он давно уже отказался от этой обязанности. Дорожки зарастают сорняками. Надгробия покосились. Под деревом лежит остов сгоревшего грузовика - никто и не подумает убрать его отсюда.

Для шиитских обитателей Эль-Хабибии, бедного пригорода иракской столицы, это кладбище – всего лишь часть окружающего пейзажа: они не обращают на него никакого внимания. И потом, здесь лежат не их мертвые – здесь похоронены евреи. Кто должен о них помнить? Разумеется, другие евреи. В Багдаде их двадцать шесть. Двадцать шесть человек, выживших в шторме Истории.

Чтобы встретиться с ними, лучше покинуть Эль-Хабибию, где они уже и не отваживаются появляться. Как и многие багдадцы, испугавшиеся катаклизмов постсаддамовской эпохи, в большинстве своем они сидят по домам в центральных кварталах города. Эта страна научила их быть острожными, сделала их замкнутым меньшинством, опасающимся всяких неожиданностей.

С 1940 года они познали все – процветание, ненависть, диктатуру, а главное – гнетущее ощущение того, что с каждым годом их становится все меньше на этой мусульманской земле. В 1948 году их было в Ираке 134 тысячи. Затем многие – часто не по своей воле – уехали в Израиль, и с тех пор их численность в стране неуклонно сокращалась. Сегодня здесь осталось полдюжины семей, обреченных на роль хранителей символа – 25-векового присутствия в Месопотамии.

Это удивительное сообщество. Самому младшему – 36 лет. Он студент (изучает английский язык). Старшему – 90. Он еще помнит времена британского колониального владычества. Среди них есть врач, женщина-дантист, бывший бумагопромышленник и две домохозяйки. Большинство составляют люди в возрасте. Детей нет, и шансов, что они родятся, мало: последнюю свадьбу сыграли, кажется, в 1978 году, уже когда здесь оставалось не больше нескольких сотен евреев. Живя в Багдаде, все они знают друг друга, но встречаются редко – только по религиозным праздникам, когда приходят в синагогу в квартале Бедавин. Они собираются человек по 10-11, иногда больше, и без раввина. В провинции сосчитать их еще легче: есть одна женщина, живущая в Басре.

При саддамовском режиме никто из них не осмеливался жаловаться, опасаясь обвинений в "измене" и "пособничестве сионистам". Но с крушением диктатора память людей начала мало-помалу освобождаться от страхов прошлого. Шесть человек из трех разных семей согласились встретиться с нами и поговорить на условиях анонимности. "Наши страдания были скрытыми, загнанными глубоко внутрь, – говорит один из них. – Потребуется время, прежде чем мы сможем говорить о них без страха". Воспоминания людей возвращают нас в Ирак далеких 30-х годов, по которым старики испытывают ностальгию…

В этот период община занимает привилегированное положение в иракском обществе. Ее чиновники участвуют в управлении страной, ее торговцы считаются одними из самых богатых людей. В Багдаде они живут в хороших домах с балконами, выходящими на улицу Ар-Рашид. В провинции они составляют процветающую буржуазию. "Мой отец держал магазин тканей в Эль-Кефеле, под Вавилоном, – вспоминает 70-летняя Рахиль. – Триста евреев жили в прекрасных отношениях с мусульманами-шиитами. Положение начало ухудшаться перед Второй мировой войной. У нас не было проблем с нашими соседями, но атмосфера изменилась, политическое давление усилилось. Газеты стали к нам враждебны. Полиция обвиняла нас в заговорах. В 1941 году евреи в Багдаде стали жертвами грабежей и убийств. Усилилась напряженность на Юге, где шииты стали держать нас на расстоянии. Семьи одна за другой стали перебираться в столицу. Мои родители отказались, и мы остались в Эль-Кефеле одни".

Первые послевоенные годы становятся решающими. В Багдаде тогда живет около 80 тысяч евреев. У них есть свои кварталы (Абу Нувас, Саадун), свои кинотеатры ("Рокси", "Рекс"), свои газеты ("Социалист", "Народ"). Но в 1948 году на карте появляется государство Израиль. На фоне подъема арабского национализма иракские власти заставляют их покидать страну. "Давление усилилось настолько, – рассказывает один из трех сыновей Рахили, – что десяткам тысяч человек пришлось продать свои дома или оставить все, что у них было". За короткий период – с 1949 по 1952 год – более 120 тысяч иракских евреев были вынуждены эмигрировать. Их удостоверения личности были конфискованы. Их лишили гражданства. Никто из них не вернулся обратно.

В январе 1952 года, когда семья Рахили наконец решает покинуть Эль-Кефель и перебраться в Багдад, столица лишилась половины еврейских торговцев, врачей, артистов. Здесь уже ничего не будет как прежде. "Мы поддерживали хорошие отношения с мусульманами, – уверяет пожилая вдова известного адвоката, – но власти делали из нас козлов отпущения. Были приняты законы, запрещавшие нам иметь телефон, ввозить иностранные товары или открывать счета в банках. При каждом кризисе с участием Израиля, будь то Суэцкий кризис, Шестидневная война (июньская война 1967 года. – Прим. Inopressa) или Йом-Киппурская война (арабо-израильская война октября 1973 года. – Прим. Inopressa), на нас показывали пальцем, репрессии усиливались. Хотя многие решались уехать, мой муж всегда отказывался. Ирак был нашей страной".

В 70-е годы Саддам Хусейн приходит во власть, оставаясь первое время в тени генерала Ахмеда Хасана аль-Бакра. Партия "Баас" устанавливает режим террора. Евреи становятся не единственными его жертвами, но продолжают уезжать. Или пытаются делать это. "Мои родители уже собрались, они все распродали, – рассказывает 37-летняя Сара, самая молодая женщина в нынешней общине. – Потом, узнав, что одна семья была арестована по дороге, мой отец передумал. Он не хотел подвергать нас опасности. А вот моему дяде удалось спешно продать дом и покинуть Ирак".

Сара вырастет в атмосфере страха. Ее родители скоро порвут все фотографии с изображением звезды Давида и прочих религиозных символов. Они научат ее быть осторожной, незаметной и ни с кем не говорить о еврейском государстве: "Израиль не был нашей страной. Мы любили Ирак, здесь у нас были друзья среди мусульман или христиан, которые приглашали нас на свои свадьбы. Но международная обстановка пересиливала все остальное. Евреев регулярно обвиняли в шпионаже. Оставшись, мы совершили большую ошибку в своей жизни. Мы все еще сожалеем о ней, как и все те, кто в конце концов пострадал".

Новый период открывается в 1979 году - с приходом Саддама Хусейна к власти в качестве президента страны. Сыновья Рахили вспоминают, что это был период "передышки". По их словам, диктатор отменил практически все антиеврейские законы. "Он относился к нам, как к остальным меньшинствам, – отмечает их мать. – У нас было ощущение, что в его глазах мы были полноценными иракцами". Исход из страны, прерванный войной с Ираном (1980–1988), возобновляется в 1990 году, во время вторжения войск того же Саддама в Кувейт. Многие иракские евреи присоединяются тогда к своим родственникам и друзьям в Иерусалиме, Ор-Йехуде и Рамат-Гане.

В 1991 году, к моменту завершения американской интервенции, их в Багдаде остается не больше сотни. Муж Рахили против отъезда – для него это вопрос принципа. "Он считал, что нужно было сохранять здесь еврейское присутствие, – вспоминает его младший сын. – Мы гордились и до сих пор гордимся таким решением. Мы с братом остались холостыми. Все девушки, с которыми мы встречались, хотели уехать…". В семье Сары возник второй план отъезда, но он был в последний момент отменен. "Чем меньше нас становилось, тем тоскливее мне было, – признается молодая женщина, дантист по профессии. – У меня было такое чувство, что я задыхаюсь".

Сто человек, потом пятьдесят, потом тридцать восемь… В 1991–2003 годах община сжимается словно шагреневая кожа. Одним удается уехать. Другие умирают, и их хоронят на кладбище в Эль-Хабибии, на этой иракской земле, которую они так и не покинули: среди них и отец Сары, и муж Рахили, и сестра Якуба – нищего старика, который после ее смерти поселится со своими двумя племянницами в одной из лачуг в центре Багдада. Последние евреи Багдада пытаются жить, не отгораживаясь от окружающего мира, в постоянной ностальгии по 30-м годам. У них есть друзья среди мусульман и христиан, которые умеют проявить к ним сочувствие и тоже считают их "полноценными иракцами". И потом, Саддам их не обижает. Он также не мешает им иметь синагогу в Бедавине и офис неподалеку от улицы Ар-Рашид.

Но повседневная жизнь напоминает им о суровой реальности. Молодежь ощущает на себе бдительное око спецслужб. Она избегает говорить на любые политические темы. Достаточно послушать израильское радио, чтобы иметь серьезнейшие неприятности. И потом, на улице только и слышишь: евреи и деньги, евреи и Америка… "В университете, – рассказывает сын Рахили, – меня знают все или почти все. С преподавателями проблем не возникало, я даже чувствовал с их стороны симпатию к себе. А вот некоторые студенты иногда позволяли себя отпускать в мой адрес злые, унизительные шутки. Я был "факультетским" евреем".

С приближением войны, в начале 2003 года, обстановка начинает вновь накаляться. Последние багдадские евреи чувствуют свою уязвимость как никогда. Каждый из них старается как можно реже выходить из дома, все ждут худших времен. "Тон Саддама изменился, – говорит один из наших собеседников. – Раньше он, говоря об Израиле, упоминал о "сионистах". Это меня не беспокоило, это было в какой-то степени политической оценкой. Но когда он вместо "сионистов" стал говорить о "грязных евреях", всех нас это глубоко ранило. Саддам, как бы о нем ни судили, не приучил нас к этому".

Сейчас, когда конфликт закончился, все они думают о своем будущем. Сара, живущая вместе с братом и матерью, снова рассуждает об отъезде – это мечта, которую ее отец так и не смог осуществить: "Нам здесь больше нет места, – уверяет она. – Конечно, можно гордиться тем, что ты выдержал удар. Но все это слишком тяжело. Я больше не хочу, чтобы ко мне относились как к "еврейке" в больнице, где я работаю, и молчать в ответ на высказывания некоторых пациентов. Я боюсь всего, особенно исламистов". Что касается Рахили, братья и сестры которой уже много лет живут в Израиле, то недавно она побывала в Эль-Кефеле, городе своего детства. "Шииты встретили нас как друзей", – радуется она. Впрочем, эта пожилая дама, как и ее дети, не питает особых иллюзий по поводу возвращения эмигрантов…

Узнают ли они свой Багдад? Лавки, магазины, рестораны – все было разрушено или перестроено. Даже синагоги (когда-то в городе их было пятнадцать) исчезли, кроме единственной – в квартале Бедавин. Здание общины сейчас закрыто. По соображениям безопасности табличку над входом сняли. "Это очень милые пожилые люди, – говорит сосед-мусульманин, – не нужно причинять им зло". Чуть подальше, на улице Ар-Рашид, мы подходим к одной из бывших синагог, построенной еще в 1923 году. Двери нам открывает молодой человек, студент Академии изящных искусств. Внутренний дворик и лестницы сохранились, балюстрады тоже в хорошем состоянии, но надписи на иврите и звезды Давида стерты.

Впрочем, есть уголок, где еще сохранилась часть еврейского наследия, – это мечеть в бывшем Мадинат-Саддам, шиитском пригороде Багдада! Сразу же после свержения Саддама Хусейна, когда мародеры начинали врываться в общественные здания, религиозные лидеры организовали спасение книг, документов и микропленок, хранившихся в Национальной библиотеке. С тех пор эта сокровищница находится под надежным присмотром в здании мечети Аль-Хакк. Хотя большинство произведений написано по-арабски, среди них есть сотни еврейских текстов, часть из которых написана несколько веков тому назад. Судя по всему, хранились они в комнате напротив кабинета директора библиотеки. А табличка на двери предупреждала: "Посторонним вход воспрещен".