Одно название — «теплица хай-тек» — уже заставляет вздрагивать либо от гордости за успехи Израиля, либо от непонимания, что же это такое: не очередное ли это вложение государственных денег в неизвестность? В небольшом здании на дороге из Хайфы в Акко разместилась самая молодая из 24 высокотехнологических теплиц в стране — L.N.Innovative Technologies Ltd. под руководством Клары Орен. Увиденное и услышанное здесь трудно сложить в единую картину: это и миллионы долларов, вложенные в проекты, и современное оборудование, и не молодой русскоязычный ученый в потертом свитере, увлеченный своей идеей и способный своими руками смастерить необходимые детали, чтобы не тратить на первых порах общие деньги… По мнению Клары Орен, успех теплицы — это успех проектов, их реальный выход на мировой технологический рынок.

Клара Орен: К нам поступает около 150 проектов в год. Из них в среднем проходит «чистилище» 4-5. Иногда сложно назвать это проектами — страничка рукописного текста на русском языке, а порой и того нет. Некоторые ученые даже затрудняются сформулировать точно свою идею. На таком уровне ни один фонд, ни один инвестор вкладывать деньги не будет: ни шекеля, ни полшкеля. На такой стадии проект может поддержать только государство. И бюджет теплицы — это бюджет проектов. Из бюджетных средств только 10% идет на содержание самой теплицы, а 90% — на проекты. Это цифры, с которыми нельзя спорить.

- А каково участие рисковых фондов? - Никакой рисковой фонд не захочет вкладывать в такие умозрительные проекты. К тому же последнее время все хотят только Mirabilis и Chromatics. А вы знаете, сколько было проектов, которые не преуспели, а в них были вложены бешеные деньги? Это неуспех того же Фонда повышенного риска. Сколько было вложено в компании, которые тянули деньги, а потом закрылись? Кроме того, все хотят вкладывать деньги только в модные темы: программирование, коммуникации, биоэлектроника. А что делать с медицинскими проектами? С обычной промышленностью? С электрооптикой? Кто их будет развивать? Говорят, в Израиле промышленное производство отстает. Должны создаваться рабочие места. Не все же, в конце концов, программисты! Есть и другие специальности.

- Получается, что вы берете проекты на свой страх и риск? - Не могу этого сказать — мы тщательно проверяем проекты. Каждый проходит определенные стадии проверки, на разном уровне. И первая — это встреча со мной, здесь большую роль играет общение. В первую очередь, я должна увидеть, из какой области предлагаемый проект и сам человек — важно, чтобы автор сам был из той области. Я не люблю идеи, которые относятся к области, в которой человек не работал. Должны быть глубокие знания и опыт в данной области. Далее, когда мы начинаем проверять в глубину, важны два аспекта: проект должен иметь технологическое новшество и должен иметь мировой рыночный потенциал. Если есть и то, и другое, мы продолжаем его проверять дальше.

- Действительно, «чистилище»… - Это еще далеко не конец. Дальше мы обращаемся в министерство промышленности и торговли за отзывами. При этом мы действуем очень осторожно — вы понимаете, что речь идет о высокой конкуренции. Если я обращаюсь к людям непосредственно из области этого проекта, то они как раз могут быть конкурентами. Зачастую мы обращаемся и к потенциальным потребителям, возьмут ли они этот продукт для дальнейшей разработки, использования. Их вопросы иногда самые безобидные: потребитель хочет знать, что он получит в результате. Но есть и обычная зависть. И поэтому, даже если мы получаем отрицательный ответ, это еще не означает, что проект плох. Потом — директорский совет теплицы, далее — отдел главного учета министерства промышленности и торговли Израиля.

- Бывает так, что Вы увидели гениальный проект с первого взгляда? - Бывает восторг, бывает спокойное решение, бывает интерес к самому человеку, его знаниям. Не могу сказать, что мы знаем заранее, какой именно проект преуспеет. Гений же может сам убить свой проект. Ведь в любом проекте есть 10% технологий, а 90% — это процесс выпуска продукции на рынок, сфера сбыта. И здесь очень много значит руководитель, человек, который ведет проект, проталкивает, ищет инвесторов и т. д.. Ученый, который приносит проект, не может быть хорошим руководителем. Это совершенно разные области.

- Что происходит после того, как проект приняли в теплицу? Кто субсидирует разработки или исследования? - Теперь нужны частные деньги. Первоначально — такой вкладчик должен дать около 15% требуемой суммы. Государство же субсидирует проект в теплице на 85%. Теплица обычно помогает найти эти частные деньги. Эти 15% найти иногда тяжелее, нежели потом большие деньги. Ведь после завершения работы уже видно, что это за проект. А в начале все только на бумаге. Когда деньги найдены и проект идет, теплица от этого только выигрывает.

- Кто может быть вкладчиком? - Есть частные лица, есть компании, каждый проект привлекателен по-своему. Вкладчик сразу получает проценты на свои деньги. Но иногда это просто вложения в перспективную отрасль или проект связан со сферой деятельности вкладчика, и он хочет с самого начала идти вместе с разработчиком. Два года в среднем проект и компания (каждый проект — это своя компания с отдельным счетом в банке) «живет» в нашей теплице.

- Ваши успехи? - За 7 с половиной лет мы создали 27 компаний, среди них 52% — это компании, которые уже закончили двухлетний «тепличный» период. 38% из них еще продолжают у нас находиться, и 10% мы закрыли по собственной инициативе. Бывает и такое — ошиблись.

- Что происходит с компанией после «тепличного» периода? - Это уже не зависит от теплицы. Если нет правильного управления, маркетинговой политики, то у компании нет шансов преуспеть. Тут уже не наша вина, если через несколько лет компания закрылась. Выходишь на рынок и дальше уже как можешь. Наша цель: создание свободной и независимой компании. Мы стараемся за два года продвинуться в плане технологическом и параллельно проверить рынок, маркетинговые программы, строим бизнес-план, а главное — это создание руководства компании. Под человека тоже дают деньги.

В 43% от числа выпущенных нами компаний есть вклады общей стоимостью 24 миллиона долларов, не считая первичных вкладов. 36% пока не добились крупных инвестиций, но продолжают существовать собственными силами, на свои собственные доходы. Например, у нас есть компания, которая производит кольцевые уплотнения для поршней. Они находятся еще в теплице, живут с продаж, на полном хозрасчете. Это не значит, что они живут плохо.

- А остальные? - Есть 21% компаний, в которые нет пока вкладов, но они и не занимаются производством. Есть компании, которые без вкладов не смогут существовать — это биотехнологии, медицинские препараты. Им еще несколько лет надо так жить, чтобы выпустить что-то на рынок. Все зависит от характера деятельности.

- Какие средства получает теплица? - Теплица получает от государства 360.000 долларов на два года на развитие каждого проекта. Если неуспех, то все перечеркивается, никто никому ничего не должен. А если успех, то новая компания выплачивает проценты от продаж (3%) до возврата всей суммы без процентов — самый выгодный заем, который только может быть. И эти деньги возвращаются в теплицу, из которой вышел проект. Это как бонус, если ты выбрал удачный проект, вот вам дополнительные средства. Такие деньги составляют до 50% средств теплицы.

- Бытует мнение, что преуспевающие компании хай-тек «уходят» из Израиля… - Если проекты получают деньги от государства, то желательно, чтобы и производство было в Израиле. Но иногда нет возможности сделать производство в Израиле, выгоднее, дешевле сделать его в Гонг-Конге. Сегодня тебе нужно конкурировать со всем миром. И решают эту проблему разными способами — например, оставляют в Израиле только «мозговую группу», а производство делают в другой стране. Но если выгодно компанию продать, то государство от этого выигрывает. Так происходит во всем мире. Есть примеры и обратные — Израиль покупает американские компании. Это свободный рынок.

- Утечка мозгов? - Не думаю, что можно говорить об утечке мозгов, по крайней мере, не думаю, чтобы это было больше, чем в любой другой стране. Раньше мы действительно отставали по зарплате, по социальным причинам. Теперь — нет. Только рынок сегодня может решить, насколько производство следует создавать близко к тому или иному месту. Делается калькуляция, учитываются затраты на перевозки… Определяет все только выгода.

- Помимо того, что к вам приходят ученые с проектами, вы сами занимаетесь поиском? - Все время мы ищем удачные проекты, идет параллельный процесс отбора. И не только в Израиле. Я была два раза в России. Там осталось много евреев, которые еще не приехали и боятся ехать. Мы имеем возможность сегодня проверять проект, который еще находится в России. И ученые потом могут приехать, уже как говорится, на готовое, — есть деньги начать работать и жить.