Утро 21 августа 1968 года для жителей Чехословакии началось с объявления государственного радио, в котором чехам и словакам, все еще лелеявшим надежду на социализм с человеческим лицом, сообщили, что военные части СССР, ГДР, Венгрии и Болгарии перешли границу, спеша на помощь здоровым силам чехословацкого общества и на защиту истинного социализма.

Надежда не умирала, даже когда на улицах городов появились танки. Чехи и словаки верили, что смогут убедить, уговорить солдат из братских стран.

Но солдаты выполняли приказ, а те, кто отдавал приказы, на улицы беседовать с народом не выходили. Они по большей части даже не выезжали из Москвы. А там все было спокойно.

Советский народ, за исключением вышедших на Красную площадь или оставшихся на кухне диссидентов, одобрительно безмолвствовал.

Глядя из Москвы

Василий Белюкин в 1968 году был простым школьником с московских рабочих окраин. По его воспоминаниям, окружавшие его взрослые - и учителя, родители и прочие - политику партии и правительства в отношении Чехословакии восприняли с одобрением.

«Я не помню, чтобы хоть кто-то из моих знакомых высказывал осуждение. В основном было так: типа, молча выслушали сообщения, но в основном настроение явно было такое, что, мол, там люди нехорошие, а мы там выполняем хорошую миссию», - говорит Белюкин.

У Ефима Фиштейна, который в 1968-м году был студентом Московского государственного университета, а уже в шестьдесят девятом переехал в Чехословакию и стал затем чешским журналистом, воспоминания совсем другие.

«У очень большого числа людей отношение к чехословацкому руководству, к Дубчеку было скорее симпатизирующее. Газета «Руде право» - при всей ограниченности того свободомыслия, которое можно было наблюдать на ее страницах - ее невозможно было достать, она раскупалась в киосках сразу или просто исчезла из продажи. Симпатия была огромная. Группу наших чешских студентов, особенно реформистски настроенных, встречали в любой московской компании с распростертыми объятиями. Сама принадлежность к этой стране тогда открывала двери московских домов и кухонь», - вспоминает Фиштейн.

Правда, он признает, что таким восторженным отношение было в его кругу - в кругу московской интеллигенции.

Горькая память

Отношение чехов и словаков к событиям лета 1968 к СССР, а затем России, по словам Фиштейна, прошло несколько этапов. Подавляющее большинство жителей страны относилось к «старшему брату» крайне неприязненно. Правда, было и подобострастное меньшинство - ортодоксальные коммунисты и новые выдвиженцы.

Затем, после 1989 года, ненависть сменилась холодным безразличием. И только в последнее время чехи стали смотреть на Россию спокойнее и трезвее.

«Сейчас медленно, очень медленно, но все-таки восстанавливается равновесие. На Россию перестают смотреть как на потенциального врага, и начинают снова смотреть с некоторым интересом, как на источник каких-то интересных культурных и экономических импульсов», - говорит Ефим Фиштейн.

Прошлое постепенно забывается, груз воспоминаний давит все меньше. И даже один из самых известных в мире чехов, хоккеист Яромир Ягр, который в НХЛ носит на майке номер «68», в недавнем интервью российской прессе заверил, что это вовсе не антирусский демарш, а просто дань памяти деда, замученного коммунистическим режимом. Раньше он такого не говорил.

Совсем забывать 1968 год чехи, однако, не намерены. Всего два с небольшим месяца назад, в начале июня, суд приговорил к четырем годам тюрьмы первого обвиняемого по делу о вторжении - бывшего директора Центрального управления телекоммуникаций Карела Гофмана.

Он по поручению советского руководства в ночь на 21 августа отключил передатчики продубчековского Чехословацкого радио - чтобы не сообщило народу лишнего.

Правда, Гофман подал апелляцию и уверен, что Верховный суд его оправдает.