Роберт Рождественский

В одном из самых престижных залов еврейской столицы — Театрон Иерушалаим — торжественно отмечали 30-летие "самолетного дела". Народу битком. И все равно меньше, чем следовало бы, но, сколько следовало, не вместил бы ни один зал. Этим много посидевшим и давно поседевшим людям, которых до сих пор называют "самолетчиками", должны быть благодарны все покинувшие по израильским визам еще здравствовавший Советский Союз. Только в Израиле таких — почти миллион.

"Самолетное дело" сняло печать молчания с проблемы выезда евреев из СССР. После него советский режим — тяжело, нехотя, со скрипом, грабежом, издевательствами и хулой, плевками в лицо и пинками в спину — стал понемногу отпускать своих "лиц еврейской национальности" на их "историческую родину". В Израиле возникла "русская" алия.

А "самолетчики" в это время плотно сидели по лагерям. Они сделали свое дело, сыграв свой спектакль в двух актах — на взлетном поле и в зале суда.

Это был именно спектакль, или, по крайней мере, показательное выступление. Участники операции "Свадьба" знали, как все произойдет, чем закончится, — в общем, знали свою судьбу и представляли цену, которую им придется заплатить за свободу других. В новейшей истории нашей бывшей страны и нашего народа найдется не много примеров столь высокой и осознанной жертвенности.

Предыстория такова. Группа молодых и не очень молодых евреев сионистских убеждений и примкнувшие к ним двое неевреев, просто антисоветчиков, исчерпав законные попытки получить свободу выезда, решили взять ее силой: захватить самолет и пересечь на нем границу. Самолет должен был повести Марк Дымшиц, в недавнем прошлом военный летчик.

Это обстоятельство едва не погубило все дело и не сорвало планы кэгэбистов (в КГБ узнали о задуманной операции почти сразу же и "вели" ее).

"Террористы" тщательно следовали принципу соблюдения всех принятых в мире юридических норм. У Дымшица не было навыка и тем более прав управления большим пассажирским самолетом. Следовательно, сев за штурвал воздушного лайнера, он подверг бы риску не причастных к захвату пассажиров, что подсудно в любой стране.

(Такая тонкость едва не заставила заговорщиков отказаться от замысла. Скорее всего, именно кэгэбисты, не желая снимать уже расставленные силки, "подставили" приемлемый вариант: был введен местный рейс Ленинград-Приозерск, куда летал самолет малой авиации, в просторечии "кукурузник", на управление которым Дымшиц по своей армейской квалификации в принципе имел право.)

Когда формальное препятствие было устранено, уже ничто не мешало осуществлению плана. Заговорщики под видом полета на свадьбу (отсюда и название операции) закупили билеты на весь рейс. 15 июня 1970 года, сопровождаемые не очень скрытным эскортом кэгэбистов в штатском, они отправились в аэропорт Смольное под Ленинградом и на взлетном поле были взяты с поличным (орудиями теракта в виде веревок и кляпов для нейтрализации членов экипажа). КГБ праздновал победу.

Таков был первый акт спектакля. Мало кто из "террористов-угонщиков" сомневался в ином исходе: слежка велась пристально и почти откровенно.

Во втором акте должен был состояться суд. Тут у меня некоторые личные воспоминания. Мне тогда было 20, я учился на журфаке ЛГУ и работал в газете Всеволожского района Ленинградской области, где и находился аэропорт Смольное. По тем временам наша "Невская заря" считалась смелым и прогрессивным изданием, мои преподаватели в университете называли ее бульварной, что звучало похвалой в официозной суши, какую представляла собой тогдашняя партийно-советская пресса.

В тот вечер мы уже закончили работу и собирались на электричку (все сотрудники жили в Ленинграде, от дачного Всеволожска полчаса езды до Финляндского вокзала). Вдруг ввалился возбужденный, с горящими глазами редактор Валент Киселев и велел всем собраться у него в кабинете. Оказывается, он только что с суда — процесс был "открытый", но публика, естественно, отбиралась в высоких компетентных инстанциях. Валент, уважаемый в районе и области человек, редактор, проверенный работник идеологического фронта, понадобился для составления возмущенных откликов.

Но эффект получился обратный. Два часа он взахлеб рассказывал нам, каких классных ребят судят, насколько справедливы их резоны, как они грамотно все обставили, как мужественно себя ведут, какие по сравнению с ними долбаки гэбисты, прокурор и судьи. Думаю, та спонтанная беседа стоила Валенту карьеры — до той поры он уверенно поднимался по номенклатурной лестнице, имел большие перспективы. Однако среди нас наверняка сидели слухачи. Вскоре редактора стали критиковать, потом травить и, в конце концов, съели и вышвырнули на пенсию по инвалидности.

Суд провалился — это понял не только наш редактор, побывавший лишь на одном из заседаний. Из подсудимых не смогли выбить раскаяния, а к ним — ненависти. Все произошло с точностью до наоборот. Даже Валенту Киселеву, человеку русскому, лояльному режиму и далекому от еврейских проблем, стало ясно, что к чему. Люди хотят жить своей национальной жизнью, этой возможности в собственной стране они напрочь лишены (Валент приводил слова Дымшица о том, что он пытался отыскать в ленинградской Публичной библиотеке словарь и учебник еврейского языка, но не смог, хотя словари и книги на разных языках, в том числе и тех, которые ранее не имели своей письменности, там наличествовали). Они хотят переселиться в страну, где это возможно и на что они имеют право, обращаются в официальные инстанции советской власти, их не отпускают, они пытаются сделать это без разрешения (а как иначе, если сама власть не оставила им иного выхода?). Я излагаю это так, как услышал тогда, в 1970-м, от русского редактора партийной газеты, члена бюро райкома партии, номенклатурного работника, состоявшего в резерве обкома на руководящую должность. Куда дальше?

В результате удачно проведенной операции КГБ и громкого судебного процесса мир, а пуще того — советский народ узнал о существовании в СССР еврейской проблемы, намеренного препятствования еврейской самоидентификации, проблемы выезда вообще. Власть потерпела поражение. Но отомстила за это в меру своих безграничных карательных возможностей.

Не сумев аргументировать обвинение по расстрельной статье "измена Родине", прокуроры стали подводить обвиняемых под расстрельную статью за хищение "социалистической собственности в особо крупных размерах". Когда-то, еще во время хрущевской "оттепели", была принята поправка к Уголовному кодексу, согласно которой за хищение госимущества на сумму свыше 50 тысяч рублей полагался расстрел. Самолет, который пытались угнать заговорщики, стоил 56 тысяч. Оставалось доказать, что умысел был похитить у державы "кукурузник". Не удалось. Тогда следствие опять повернули к измене Родине, ибо не любить ее равносильно измене.

Приговор был неслыханно жестоким. Марку Дымшицу и Эдуарду Кузнецову — смертная казнь, Иосифу Менделевичу — 15 лет заключения, Юрию Федорову — 15 лет, Алексею Мурженко — 14 (эти двое русских изменили не только Родине, но и народу — участвовали в еврейской акции), единственной женщине среди осужденных, Сильве Залмансон, — 10 лет, ее брату Израилю — 8, Арье-Лейбу Хноху — 13, Анатолию Альтману — 12, Борису Пенсону — 10. Потом, под давлением западного общественного мнения, смертный приговор Дымшицу и Кузнецову был заменен 15-ю годами, незначительно снижены сроки остальным. Русских отщепенцев продержали за решеткой от звонка до звонка. Евреям после долгих лет заключения предоставили возможность эмигрировать в Израиль. Кузнецова, например, обменяли на двух советских шпионов, пойманных в США, и он все-таки перелетел границу, хотя и в наручниках.

Все "самолетчики"-евреи стали израильтянами. Марк Дымшиц чурается славы, работает в авиационной промышленности. Эдуард Кузнецов долгое время возглавлял ведущую израильскую русскоязычную газету "Вести" (сегодня он главный редактор нового издания и информационного агентства). На протяжении четырех моих израильских лет он был моим начальником, а в общении с начальством, как известно, не все бывает гладко. И хотя в рабочей обстановке он никогда не поминал своего героического прошлого, я всегда помнил: он сидел за меня в камере смертников, он, а не я.