Топаллер: Добрый вечер, дорогие друзья. Когда двенадцать лет тому назад я уезжал из Советского Союза, то не мог предположить, что буду встречаться со своими старыми друзьями, благодаря телевидению. Вот сегодня как раз такой случай. У нас в гостях Илья Олейников. Илюша, добрый вечер.

Олейников: Привет. Мы с Витей последний раз встречались в поселке Мирный в Якутии в 40-градусный мороз, и тогда действительно трудно было предположить, что через 13 лет мы с тобой встретимся в центре Нью-Йорка на телевидении.

- А зачем ты Мирный обидел? Это не поселок, а город. Алмазная столица, между прочим.

- Это для тебя город, а для меня – поселок... Конечно, ты живешь в Нью-Йорке, для тебя всякая муть – это город. А я живу в России. Для меня Мирный – поселок. Даже не городского типа.

- А ты хоть помнишь, по какому поводу мы с тобой в поселке, он же город Мирный, встретились 13 лет назад?

- Нет.

- Я делал конкурс «Алмазная красавица» и пригласил тебя.

- А, да, да!

- И ты умудрился приехать без шапки, хотя там были 40-градусные морозы, и мы тебе искали там шапку, все время вспоминая старую шутку – «Одень шапку…» Дальше не могу цитировать.

- Мне всегда папа говорил, что я большой поц, но тогда я не понимал. А потом я понял с годами, что папа был абсолютно прав. Я действительно то, что он сказал, причем не маленький.

- Я даже помню, как я у тебя жил в городе Ленинграде.

- На Бухарестской?

- Да, совершенно справедливо.

- У меня была потрясающая квартира на Бухарестской! Но вы, конечно, не знаете, я пять лет стоял в очереди на эту квартиру. Она в самом конце Ленинграда. Денег не было, мы с большим трудом скопили. И потом, чтобы сделать там красиво, я купил ведро туши, и кисточкой все стенки закрасил чернотой. Потом развел гуашь и гуашью бросал плевки на стены… Получились совершенно потрясающие обои, все спрашивали, где я их купил.

- Я правильно сделал, что уехал из Советского Союза - все мои друзья после того, как я уехал, начали делать потрясающую карьеру…

- Ты что, завидуешь?

- Конечно! Ты за эти годы сделал потрясающую карьеру. Пришел на телевидение и благодаря этому практически расстался с эстрадой.

- Нет, почему, мы работаем на эстраде, но это как бы, не главное… Ты же понимаешь, что надо общаться с людьми, со зрителями, это тебя все время тонизирует. Потому что телевидение - один жанр, эстрада – другой.

- Ваша программа «Городок», которая пользуется такой большой популярностью, выходит еженедельно?

- Нет, вообще-то раньше мы снимали по одной передаче в месяц. Но потом Российское телевидение решило, что этого мало, и когда у нас скопилось где-то порядка 70 передач, они устроили нам страшную сетку еженедельную, то есть одна передача новая и три старые. К сожалению, вот такой постоянный крутеж.

- Но если выходят в эфир старые программы, то тогда, конечно, время на «живую» работу на эстраде остается.

- Сейчас уже не остается, потому что, начиная с сентября месяца, мы будем делать каждую неделю 8-минутный «Городок», который будет выходить в воскресенье. А в конце месяца будет выходить одна большая новая передача. В общем, знаешь, есть такая поговорка – «что украинцу хорошо, то свинье смерть». Вот это про нас. В течение полугода посмотрим, насколько у нас получится, но тут уже точно ни о каких концертах речи быть не может, потому что мы каждую неделю будем делать 8 минут. А поскольку плохо мы делать не умеем, мы умеем делать только хорошо или никак, то, естественно, придется напрячься.

- Или не делать никак… Ну хорошо. Поскольку не все наши телезрители знакомы с этапами твоего большого пути…

- К счастью.

- Давай так легонько пробежимся. Молодость, юность, я бы сказал, детство – город Кишинев.

- Да, улица Кряндера, на которой я родился, а весь край назывался Магала. Только война закончилась, и все жили воспоминаниями об эвакуации в Узбекистане. Магала - что-то такое ужасающее, такой райончик, где жили евреи, причем бандитского направления.

- То есть как раз для тебя…

- Ну, ясно! Да, кстати, можно я вспомню на эту тему анекдот?

- Давай

- Русский и еврей сидят в ресторане, чего-то там едят. И по радио говорят: «Сегодня, 22 июня, без объявления войны фашистские войска пересекли территорию…». Война. Русский говорит: «Господи, вот эта война! Сейчас начнется…» А еврей говорит: «Подожди, подожди, что война? Подожди, война, понимаешь… Сейчас начнется война, это же сплошные проблемы! Это же надо семью отправлять в Самарканд, потом надо самому туда ехать, потом надо перевезти туда вещи, потом надо что-то там найти…» Русский говорит: «Нет, конечно, война это, конечно, проблема». А еврей говорит: «Какая проблема, что у тебя-то за проблема? Взял винтовку и на фронт!» Такой мерзкий антисемитский анекдот.

- Ну, ты всегда был антисемитом…

- Мне можно, поскольку я еврей на все 250 процентов!

- Это не оправдание. И антисемитизм в тебе живет, если ты решил поменять фамилию с еврейской на русскую, когда все уже меняли наоборот.

- Нет, дорогой мой! Я как раз фамилию поменял с еврейской на русскую, потому что антисемитизм жил не во мне, а в той стране, в которой я тогда жил. Ты ведь помнишь, фамилия моя – Клявер. У меня фамилия Клявер, если кто не знает. У меня был партнер замечательный - Рома Казаков. Но он был такой же Казаков, как я Олейников...

- Бронштейн. Недавно с Винокуром это вспоминали.

- А самое страшное, что это он по папе был Бронштейн, а Бронштейн – это Троцкий, если ты помнишь. А мама у него была Каплан, понимаете?! По матери он был Каплан. Страшная совершенно смесь. И он стал Казаковым. А я был Клявером. И вот мы с ним работали, мы хорошо работали.

- Клявер-Казаков – известная пара на эстраде была.

- Мы очень хорошо работали, но, тем не менее, нас по телевизору не показывали, потому что думали, что два еврея из двоих - это очень много. И когда мы пришли работать к Винокуру, он мне сказал: «Илюха, давай, возьми себе какой-то псевдоним, потому что тебя по телевизору никогда с такой мерзкой фамилией не покажут». И я взял фамилию жены. А жена у меня русская, потому что всякий приличный еврей всегда женится на русской. И я взял ее фамилию, стал Олейниковым. Она мне говорит: «Я тебе подарила фамилию, а ты мне национальность. Большое тебе спасибо».

- Кто оказался в выигрыше?

- Ты знаешь, оба. Поскольку когда я стал Олейниковым, то сразу стал значительно больше зарабатывать.

- А она, когда стала женой еврея, почувствовала себя намного лучше.

- Она пользуется плодами своей фамилии, прекрасно себя чувствует. Но Динька, это сын, он формировался уже в другое время…

- И работает под фамилией Клявер.

- Да, группа «Чай вдвоем». Сейчас они очень раскрутились.

- Помогал?

- Нет. В начале просто как бы «навел» немного и все, дальше они сами развиваются. Совершенно самостоятельные люди.

- Илюш, ты заканчивал эстрадно-цирковое?

- Да.

- У тебя Ширвиндт преподавал?

- Да, у нас сейчас с ним потрясающие отношения. Потому что раньше, когда он был моим педагогом, я его называл Александр Анатольевич, естественно...

- А теперь, Шура и «на ты»?

- А теперь Шура и «на ты». Мы с ним, кстати, в последний раз встретились четыре дня назад в Торонто. Театр Сатиры приехал туда на гастроли. И я пришел к нему в номер в два часа ночи. Он говорит: «Кто там»? Я говорю: «Ученик!» Он говорит: «Ты хоть здесь бы меня оставил в покое!». Я говорю: «Не могу». Он открывает в халате, небритый, мятый, но худрук...

- И с трубкой в зубах?

- А как же! Я говорю: «Вот видишь, ты коллектив разлагаешь». А там пьянка шла страшная! Они когда пьют в театре Сатиры… Первое, что сделала администрация гостиницы - сразу отрубила телефоны. Сразу! Очевидно, у них уже был печальный опыт общения с большими группами русских артистов. Сорок пять человек – это катастрофа, понимаешь?! Эти актеры, как сомнамбулы бродят, по 30 долларов суточные, у них никакого гонорара нет, а все «в хлам»! Как будто по 500 со спектакля получают... И вот мы с Шуриком встретились. И, кстати, он мне рассказал анекдот…

- Только короткий, я тебя прошу, а то ты все время угробишь.

- Короткий. Значит, опять же еврей молится и говорит: «Боже, я никогда у тебя ничего не просил. Я такой благочестивый еврей. Ем только кошерное, я прекрасный семьянин. Я уже старый, я больной, мне 75 лет, я тебя в первый раз прошу, я тебя прошу о смерти, господи, я прошу тебя о смерти… Нет, нет, не для меня!». Вот это мне Шурик рассказал в Торонто.

- Когда Рома Казаков, царство ему небесное, ушел, у тебя начался очень сложный период. Ты начал искать партнера. И очень долго не мог его найти. Ты работал с Границиным одно время, потом у тебя был партнер, я не помню фамилию, по-моему, Гузько…

- Нет, был Сережа Стремлянский, который, кстати говоря, сейчас живет в Канаде, был Алексеев, потом Витя Агафонников, Дуксин….

- Агафонников и Дуксин - это театр «Пересмешник» ленинградский…

- Да. И я понимал, что все это «не туда». А потом мы встретились с Юрой… Но для меня это совершенно не случайная встреча! Потом, когда я уже проанализировал все, то понял, что меня преследуют такие понятия, как судьба, бог…

- Классическая эстрадно-цирковая пара - Пат и Паташон, «белый» и «рыжий». И не только по внутреннему наполнению, но и внешне. Ты – длинный, худой, Стоянов - плотный, полный. Четкое распределение обязанностей?

- Ты понимаешь, у нас нет того, что называется «белый и рыжий». В какой-то истории я «белый», он «рыжий», в какой-то - наоборот.

- У меня не сложилось такого впечатления. Когда я смотрю программу, мне все время казжется, что есть образы, которые берет на себя Клявер, извини, Олейников, а есть образы, которые может делать только Стоянов. Поэтому у вас и не возникает разногласий при «распределении ролей»…

- Никогда. У нас в этом смысле абсолютное взаимопонимание.

- С ним легко работать? Хороший, приятный характер у твоего партнера?

- Характер у него не очень приятный…

- И у тебя характер просто омерзительный… Правда, я не знаю, может, за эти годы ты исправился…

- Нет. Но у него не лучше.

- Ругаетесь часто?

- Мы или не ругаемся вообще, или устраиваем такой ор, что становится страшно. Но при этом оба абсолютно понимаем, что я без него и он без меня – это просто две одинокие фигурки, которые никому не нужны. А вместе мы с ним… Сейчас я бы рассказал еще один анекдот, но при тебе нельзя: ты сразу нервничаешь.

- Да я не нервничаю… Рассказывай, если короткий.

- Это грузинский анекдот. Умирает старый грузин, у него три сына. Он подзывает к себе первого и говорит: «Я умираю… Видишь там веник»? Сын говорит: «Вижу, папа». «Попробуй его сломать». Не ломается. Он говорит: «Вытащи веточку». Сломал… «Вот видишь – если вы вместе… А по отдельности…Позови брата». Приходит средний брат. Та же процедура. Веник. Сломай. Не сломал. Веточка. Сломал. «Вместе… По отдельности… Позови младшего». Приходит младший: «Папа, что»? «Веник видишь?» «Вижу». «Сломай». Младший взял и сломал. Отец говорит: «Я всегда говорил, что ты распи…»

- Ты отдаешь себе отчет, что когда программа пойдет в эфир, на этом месте будет «бип», потому что такие слова…

- А я сам «бип» сказал!

- Ты поздно сказал!

- Я смикшировал…

- Если у тебя опять возникнет желание рассказать анекдот, подумай о том, чтобы программа не превратилась в сплошные «бипы»...

- Я ведь пока в рамках?

- Пока вроде бы еще да… Но, зная тебя, на всякий случай, предупреждаю.

- Если говорить серьезно, у нас с Юрой очень хорошие отношения. Даже не отношения, мы - некий единый организм. Если говорить по большому счету, мы с ним любим друг друга. По-хорошему. Не так, конечно, как Боря Моисеев, скажем, Пенкина… По нормальному.

- Была такая когорта эстрадных актеров...

- Боже, ты сам меня провоцируешь! Начинаешь со слова «кагор», дальше, значит, пьянка, выпивка…

- Дашь сказать или нет?!

- Ругань, мат… Ты всегда меня провоцируешь на мат!

- Как ты зазнался за последние годы! Слова не даешь сказать… Ведешь себя, как Виктюк… Так вот - когорта эстрадных артистов, и Клявер там внутри, одна «тусовка»… И вот теперь Олейников сделал такую замечательную карьеру, его теперь все знают, он теперь в большей степени телевизионный актер, чем эстрадный… У тебя отношения с эстрадными коллегами подпортились?

- У-у-у…

- Говори!

- Можно я уже рот раскрою?

- Да, можно, давай.

- Нет, я бы не сказал, что они…

- Ты только учти, что мне про тебя наши знакомые общие тоже рассказывали, поэтому говори правду.

- Да я тебе врать не буду. В то время, когда я все время стремился наверх, а при этом стоял на месте, появились Фима Шифрин, Клара Новикова, Винокур просто как пробка шампанского выскочил… Честно говоря, мне было не очень приятно, я не считал, что я хуже, чем они, понимаешь? Причем и национальность ведь одинаковая с ними, значит не в ней причина, ведь и Фимка, и Кларка, и Вовка…

- Шифрина молодого уже все знают, Клару Новикову все знают… Да, хорошая пара Клявер-Казаков, но близко нет той популярности…

- О чем ты говоришь… Мы всегда были просто хорошим номером в некой солянке, но не более того. Никогда не были той приманкой, на которую шел зритель. И вот когда Ромка умер, а он умер как раз тогда, когда появились новые начальники на телевидении, и мы, если ты помнишь, выскочили с этим номером: «Вопрос, конечно, интересный»... И началось. А через шесть месяцев после этого Рома умер, понимаешь… И вот это было ужасно. Во-первых, то, что он умер, а, во-вторых, то, что нас как бы на подъеме подкосило. Но мне очень хотелось, понимаешь, пробиться! И при этом я никого не продал, не предал. Я совершенно чист перед всеми. Но первое время было… Сейчас уже фамилии называть не будем.

- Можешь назвать.

- Да я уже назвал… Где-то года три «Городок» раскручивался, а потом вдруг стал безумно популярной передачей. Десять лет ему уже, в декабре снимаем сотую программу. Это очень много, не мне тебе рассказывать. Она не то, что не умерла, наоборот все лучше и лучше становится. И уже есть определенное уважение, отношение и все такое прочее. А уж после того, как мы с Юрой в прошлом году получили народных артистов, минуя звания «заслуженных»...

- Я тебя поздравляю.

- Чего не было раньше. Только Бондарчук сыграл Тараса Шевченко, закончив ВГИК, Сталин посмотрел и сказал: «Кто этот народный артист Советского Союза?»

- И на следующий день Бондарчук проснулся народным… Послушай, может быть, просто Путин посмотрел один из выпусков «Городка» и спрашивает: «Кто этот...»

- Нет, у нас было посложнее. Подало на звание российское телевидение, где-то месяцев семь шла возня, тусня… Больше всех возникал Табаков.

- Был против?

- Ну да, Табаков ведь человек, абсолютно обделенный и славой, и деньгами, и популярностью, он кричал что такое… Витя, мне 55 лет, понимаешь?! Какого хрена они…

- Илюш, у тебя уникальная ситуация. Ты из среднего звена профессиональных эстрадных артистов, перешел в ряды самых популярных в 45 лет...

- Причем совершенно не в той области, о которой мечтал, и в которую меня не пускали!

- Действительно случай уникальный.

- Абсолютно. Понимаешь, это вот и называется «встретились два одиночества». Потому что если бы не встретились, был бы полный…

- «Бип»?

- Глубокий «бип»

- Я знаю, что у тебя уже было два опыта в кино. Тебя приглашают на съемки?

- Мягко говоря, два неудачных опыта.

- «Заметьте», - как сказал Броневой, - «Не я это предложил!» В данном случае – не я сказал.

- Если бы эти опыты ставились в лаборатории, я бы уже был обоженным и с оторванной рукой… Нет, не получилось. Причем, не из-за нас, а из-за того, что не те сценарии.

- А есть еще приглашения?

- Есть, но все такое же фуфло. Сериалы безобразные российские, которые смотреть невозможно… Понимаешь, если уж начинать после этих двух, как ты назвал их опытов, пробовать себя в кино, то хочется максимально интересно и уже совершенно по другому. Я ведь могу не только шутить, я вообще очень глубокий человек. Просто об этом никто не догадывается!

- Ну почему? Я вот, например, догадываюсь... А есть у тебя ностальгия по тому времени, когда мы мотались по разным городам, делали спектакли, шоу, концерты?

- Ностальгия не по той стране, а по тому времени… Я помню, когда только пришел в Ленконцерт, ставка была 6 рублей 50 копеек. Что это за ставка? Потом эти концерты по колхозам, худсоветы, парторганизации… Когда однажды мы с Ромкой возникли по поводу того, что нас поселили в двухместный, ужасающий номер, то устроили партсобрание, и чуть нас вообще не выгнали из Ленконцерта.

- У тебя были не только колхозы… Мы с тобой вместе были в прекрасных городах: Львов, Калининград, Южно-Сахалинск… Разве там плохо было?

- Нет, хорошо было! Но если бы сейчас тебе было 19 лет и ты бы туда приехал, тебе тоже там не было бы плохо. Хотя на самом деле там ужасно сейчас. Я уже отказался от Дальнего Востока и Сахалина, потому что не могу там физически находиться, там отвратительно, там очень неприятно. Нет, я не ностальгирую. Мне комфортнее чувствовать себя…Я не знаю, что будет завтра, но сегодня, понимаешь, я уже привык жить в нормальном доме, ездить на хорошей машине…

- Ты «забурел» немножко?

- Нет, я не «забурел». Просто считаю, что получил то, что должен был получить. Опять же, что будет дальше? Ты знаешь, что жизнь такая штука, все может перевернуться в один момент…

- Вы ездите с гастролями в Европу, в Израиль?

- Конечно, ездим.

- Как принимают?

- Очень хорошо.

- Аншлаги?

- Да. Ну, Израиль – это просто шестнадцатая республика, еврейская автономная область…

- А в Европе?

- А Европа - это только Германия. Приглашают, скажем, в Англию - там где-то порядка 8-9 тысяч русских живет в Лондоне. Ехать на этот концерт - потерять три дня, а значит потерять и время, и деньги. Поэтому мы предпочитаем вместо одного концерта в Лондоне поехать куда-нибудь в Нижний Новгород, Казань, Саратов. У нас много городов, ты знаешь.

- У тебя бывали когда-нибудь за последние годы проблемы с цензурой, связанные, не с какими-то политическими мотивами, а с «клубничкой»?

- Нет. В первых передачах, когда была эйфория того, что все можно, мы перебирали по части вкуса. А потом отказались от анекдотов, программа стала эксклюзивной от начала до конца. У нас есть какие-то клубничные истории, но если ты смотрел последние программы, то они с точки зрения вкуса, все выдержаны.

- Илюш, у нас с тобой, к сожалению, осталось очень мало времени, я имею в виду в эфире, потому что надеюсь, что после съемки мы с тобой еще много о чем поговорим...

- Вот это меня и пугает!

- И там ты уже расскажешь…

- Там ты мне уже рот ни хрена не заткнешь!

- Ну да, и уже «бип» не придется делать.

- Ничего, сейчас у тебя Стоянов будет, он из тебя много крови выпьет.

- Так может, не будем с ним передачу записывать?

- Нет, будем! Как это?

- Думаешь?

- Конечно.

- А зачем? Я не люблю, когда из меня кровь пьют… Я так хорошо пообщался со старым товарищем, так мило, так все симпатично… Зачем же я буду портить себе настроение?

- Потому что тогда я совершенно спокойно смогу отсюда выйти. После него ты будешь бездыханным.

- Понятно… Мы передачу всегда заканчиваем стихами. Давай, две строчки, четыре… Где надо, «бип» сделаем.

- Я не буду читать стихотворение Пушкина.

- Не знаешь наизусть?

- Я помню, там буря чего-то кроет.

- Мглою. Небо.

- Вот видишь, давай ты и прочти.

- Нет уж. Давай читай.

- Я вам прочту совершенно потрясающее четверостишие.

Посланный на … иду по дороге

И думаю: … … …!

Ведь этой дорогой, в борьбе и тревоге

Шел девятнадцатый год!

- Большое тебе спасибо, ты очень помог. Тебе в России не говорили, что выгонят с телевидения за какую-то передачу, так ты решил поставить эксперимент на мне, дескать, не выпрут ли меня после того, как я с тобой программу сделаю?

- Да ты что?! Во-первых, эта частушка хороша тем, что она антисоветская, потому что я за границей, и можно клепать все, что угодно…

- А во-вторых?

- А во-вторых, все эти выражения ненормативные греют души наших бывших соотечественников. Они вместо моих «бипов», подставят всякие слова и получат большое удовольствие.

- Спасибо тебе большое, Илья Олейников, он же Илья Клявер, за такую коду нашей передачи. Я думаю, что она будет пользоваться успехом. Я даже думаю, что концовку этой передачи будут смотреть неоднократно, спорить, какие именно слова надо вставить… Короче говоря - спасибо тебе большое.

- Давай закончим позитивно, хорошо?

- Я думаю, что ты уже ничего не исправишь, но попробуй.

- У Юрки есть двоюродный дядюшка, причем дядюшка этот еврей, как это ни странно. Он в Америке живет где-то лет 30, сейчас ему 80 с чем-то, и он ни одного слова по-английски не знает. Но при этом ездит на машине, и когда его останавливают полицейские, выскакивает из машины, поднимает руки и орет: «Америка, Америка!» И его сразу отпускают.

- Спасибо, ты немножко подправил впечатление, не до конца конечно, но чуть-чуть подправил политическим позитивом. То есть старая закалка сказывается… Спасибо, что ты выбрал время и пришел. Я был очень рад тебя повидать. Я очень рад, что ты состоялся, что ты добился той славы и популярности, которых действительно заслуживаешь.

- Надо постучать.

- Постучи, вот деревяшка. Я хочу тебе пожелать, чтобы программа жила, чтобы она все улучшалась и улучшалась, чтобы, когда ты выбираешься на живую эстраду, ты продолжал работать на аншлагах. Спасибо, Илюша.

- Ты сейчас был настолько искренним, что я даже тебе поверил.