Легенда мусульман - божественное откровение последнему пророку. Легенда евреев - договор человека и Бога на горе Синай.

У христиан тоже есть своя легенда: распятие и воскресение Христа. Чем же эта история отличается от остальных? Тем, что она касается не только самих христиан. Если бы было по-другому, то мало кому, помимо самих верующих, было бы до этого какое-то дело. Но в их истории замешаны и другие люди. За примечательным исключением нескольких римлян, эти люди - евреи. И в легенде христиан они выглядят не очень-то красиво.

Как раз из-за этой особенности распятие - не просто история. Это история со своей собственной историей. Многовековой историей беспощадного, порой зверского преследования евреев в христианских странах. Именно эта история в 1965 году подвигла Ватикан на благородный акт богословского размышления. Результатом его стал официальный декрет, что страсти Христовы отныне и вовек следует понимать очень осторожно. Нужно перестать думать то, что так упорно внушалось почти две тысячи лет, - что евреи убили Христа.

Ватикан не поставил под вопрос Евангелия. Он не отрекся от своей главной истории. Он взял ответственность за нее - и за ту мрачную историю, которая из нее выросла. Он признал, что все слова, в том числе слова Бога, неизбежно подвергаются толкованию людей. И он признал официальным такое толкование этих слов, которое очень способствует пониманию человечности и невинности еврейского народа.

И у Ватикана были на то причины. Клевета о крови, навешенная на еврейский народ, привела к бесчисленным убийствам евреев христианами. Она подготовила Европу к главной резне - систематическому убийству 6 миллионов евреев в течение 6 лет - в сердце, увы, христианской части света. А потому неслучайно Ватикан выпустил свое заявление всего через 20 лет после окончания Холокоста - по сути, в его тени.

Это-то и делает "Страсти Христовы" Мела Гибсона таким исключительным актом межрелигиозной агрессии. Он открыто отвергает постановление Ватикана и, с помощью всех возможных приемов кинематографического преувеличения, рассказывает нам историю о гнусных евреях, бытовавшую до 1965 года.

Его отговорка в стиле Лени Рифеншталь - у меня, мол, были другие намерения - неубедительна. Конечно, у него были другие намерения: евангелические, благочестивые, торговые. Когда пересказываешь историю, в которой евреи играют центральную роль, да еще и даешь ей самую возмутительную трактовку, такую, как будто никакого 1965 года и не было, ты вряд ли можешь утверждать:

- Я не имел этого в виду.

Его другая отговорка состоит в том, что он якобы просто пересказывает евангельскую историю. Чепуха. Нет единой, общепринятой истории страстей Христовых. Все четыре версии чем-то отличаются друг от друга. Более того, каждый текст допускает множество различных толкований. Существуют уже десятки киноверсий этой истории, от Гриффита до Пазолини и Дзеффирелли. Гибсон опровергает свою собственную буквалистскую отговорку, когда он заявляет о своем праве на личное видение художника. Видение художника подразумевает также личное толкование.

А личное толкование Гибсона гнусно бьет на дешевый эффект. В трех из четырех Евангелий бичеванию Иисуса посвящена лишь одна строчка. В четвертом Евангелии - вообще ни одной. Гибсон же включил в свой фильм 10 минут самого упорного садизма во всей истории кинематографии. Почему 10? Почему не пять? Почему не две? Почему не ноль, как у Луки? Гибсон выбрал 10.

Ни в одном из Евангелий нет упоминания о том, что первосвященник Каиафа и его жестокие, бесчувственные друзья-священники якобы стояли и смотрели, как избивают Иисуса. Между тем, у Гибсона они это делают. Когда речь заходит о евреях, Гибсон постоянно отходит от Евангелий, - упиваясь, наверно, своим правом на личное видение художника. Он крутит, он вертит, он подгоняет. И эти отходы от текста почти всегда указывают в одну сторону - в сторону евреев, их злодейства, подлости и виновности.

Самую тонкую и самую отталкивающую его отсебятину, насколько мне известно, никто еще не комментировал. В фильме Гибсона Сатана появляется четыре раза. Ни одно из этих появлений не описывается в Евангелиях. Это выдумка чистой воды. Дважды это зловещее бесполое воплощение дьявола с капюшоном на голове появляется... где бы вы думали? В толпе евреев. Камера Гибсона крупным планом, как в документальных фильмах, следит, как Сатана скользит между евреями. Его лицо то исчезает, то вновь возникает среди их лиц. Оно, по сути, сливается с толпой евреев, как бы символизируя их кровожадность. В конце концов, они друг друга стоят: Сатана и его народ.

А впрочем, это не должно, пожалуй, нас удивлять. Ведь этот кинорежиссер с пугающей двусмысленностью и выверенной осторожностью публично высказывался о Холокосте - совсем как изощренный отрицатель Холокоста. А теперь этот человек говорит:

- Я не хочу линчевать никаких евреев. В том смысле, что фильм совсем не об этом. Я люблю евреев. Я молюсь за них.

Избавьте нас от такой любви.