Если бы ее не было, ее надо было бы выдумать. Особенную, не такую как все. У нее два родных языка, два дома в разных концах света: один в Нью-Йорке, другой в Москве. И бабушка у нее – не в деревне, а в Африке, и свадьба ее справлялась не в «Праге» на Арбате, а на «Куин Мэри» в Лос-Анджелесе... По литературным канонам (и по жизненным реалиям) «белые вороны» бывают непонятыми, отторгнутыми, несчастными.

Она счастливо реализовала себя и в работе, и в браке. Когда-то носившая строгие серые костюмы и прозвище Крупская, она вошла в историю российского телевидения тем, что впервые с экрана заговорила про «это». За корректность, ум, обаяние Елену Хангу любят не только близкие, но и миллионы телезрителей.

- Елена, давайте начнем с вашей нынешней работы на ТВ. Ток-шоу «Принцип домино» – без сомнения, качественная передача. Но не длинновата ли она по времени – полтора часа? Возникает ощущение некой исследовательской академичности – это в ток-шоу-то!

– Если представить такую фантастическую ситуацию, что мы выходим без рекламы, – может, «Домино» было бы короче раза в два. В нашей передаче три рекламных блока. И нам ведь тоже не сладко приходится, когда чей-то монолог или спор прерывается: возникший было драйв падает, и мы в рекламной паузе занимаемся тем, что бегаем по студии, «зажигаем» публику. Но таковы реалии, это – данность. Рекламодатель хочет «отбить» свои деньги, это его право. Руководство не вторгается в дела творческие, мы соответственно не можем диктовать ему объем передачи или рекламную политику.

– У меня складывается ощущение, что вы в кадре не до конца используете свой потенциал. Что можете быть более раскрепощенной, искрометной, но почему-то не хотите. Демонстрируете лишь верх айсберга. Нет бы как коллега Соловьев – на всю катушку!

– Соловьева я считаю просто блистательным телеведущим. Да, он близок мне по темпераменту, хотя сравнение некорректное – у него авторская программа, а у нас с напарницей Еленой Ищеевой дневное ток-шоу. Вот когда у меня будет вечернее время – тогда посмотрим! А если серьезно, то я работаю на полутонах – у Володи же Соловьева лобовой стиль. Я редко когда высказываю свою точку зрения – другое дело, что вы можете ее считывать по моим вопросам, улыбке, междометиям.

Может, срабатывает и некий комплекс, полученный мной много лет назад в Америке. Я тогда собиралась работать на Си-эн-эн, провела у них в Атланте неделю. На последнем собеседовании меня спросили: «А чем бы вы хотели заниматься?» – «Я бы хотела рассказать американцам о России, которую знаю изнутри», – ответствовала я. И услышала: «А с чего вы взяли, что нас интересует ваше мнение? Вы путаете журналистику с аналитикой, это другая профессия». Я была поражена: в России как раз был период, когда каждый журналист выдавал свое мнение и все говорили: какой он классный. «С чего вы взяли, что нас интересует ваше мнение?» – эта фраза во мне сидит, она меня закомплексовала.

– А как вам другая телевизионная пара – Толстая и Смирнова?

– Мне нравится абсолютно все, что делает Татьяна Толстая. Большинство наших передач – кальки, содранные с американских и европейских оригиналов. Купленные или украденные игры, шоу. Такой передачи, как «Школа злословия», еще не было ни у нас, ни на Западе, ведущие вместе с Юрием Богомоловым, который значится в титрах как автор идеи передачи, придумали нечто свое. Всеми любимая авторская программа Леонида Парфенова «Намедни» – тоже исконно российская.

– Итак, «Школу злословия» вы смотрите. Давно обратила внимание: писатели не читают своих коллег, режиссеры и актеры своих коллег не смотрят. Так что вы – приятное исключение. Что еще выделяете на ТВ?

– «Времена» Познера и «Намедни» Парфенова смотрю с огромным удовольствием, это мои учителя. Передачи блистательного, как уже было сказано, Соловьева: «К барьеру!» и «Апельсиновый сок». «Дачники» Маши Шаховой – интересные истории о неординарных людях, рассказанные хорошим русским языком.

– Когда-то с легкой руки Леонида Парфенова ваша жизнь круто изменилась, не так ли?

– Так. Хотя если говорить про появление на телеэкране как таковое – то даже не с его, а «с рук» «взглядовцев» Листьева, Любимова, Захарова. Я тогда трудилась в «Московских новостях» и вернулась из Бостона, где работала три месяца по обмену.

Они позвонили мне: «Не могли бы вы прийти к нам в студию, рассказать об американской журналистике?» Я пришла и рассказала. В это время во «Взгляде» то ли стажировался, то ли проходил практику Леонид Парфенов, формально мы не были с ним знакомы. Мы даже никогда не разговаривали! И вот спустя 10 лет, когда Парфенов задумал передачу «Про это», – он решил, что ему нужна именно я. Ну и память, что называется. Ладно, решил, но человек давно уехал в другую страну. Как бы стал рассуждать любой другой на его месте? Жаль, не судьба и... искать варианты. Но не таков Леня! Он раздобыл мои координаты и принялся названивать в Штаты. Я ему всякий раз терпеливо объясняла: я давно уже на другой планете, все отрезано, я учусь здесь в университете на психотерапевта... Кончилось тем, что Парфенов прилетел на сутки с билетом на самолет для меня и словами: «Поехали, через год я сделаю из вас звезду».

– Так вы – дипломированный психотерапевт?

– Увы, мне оставался год учебы, когда Леня меня «дернул». Но я ни в коем случае не жалею об этом. Забавно вышло: в университете я ничего не сказала, и декан узнал, увидев в «Нью-Йорк таймс» мою фотографию – я с микрофоном. И попросил передать через моего педагога, чтобы, закончив телевизионный проект, я возвращалась: он засчитает мне этот год как психотерапевтическую практику. Что было бы недалеко от истины.

– Как вы относитесь к утверждению, что телевидение – это зло?

– Обижаться на телевидение – это как обижаться на снег. Оно есть, и ничего с этим не поделаешь. Чего на ТВ пенять, коли... Кроме того, это трибуна, ближайший путь к людям, если у тебя накипело, единственный способ достучаться до большинства. Вот самое лучшее (и мое любимое) радио «Эхо Москвы» – до кого докричишься? До аудитории «Эха Москвы». А до остальных?.. Поэтому, когда мне говорят: «ящика» в доме не держу, презираю, – я всегда думаю: ну и зря, сам лишаешь себя многого. Никто ведь не заставляет смотреть «пургу» – есть выбор. Хотя бы тот же самый канал «Культура». Другое дело, что на телевидении хотелось бы видеть побольше людей, продвигающих благородные идеи. Потому что телевидением можно пользоваться по-разному, в том числе с его помощью и «чувства добрые пробуждать».

– Вы что-то конкретное имеете в виду?

– Я летаю в Нью-Йорк рейсом «Дельта» и вижу американцев, которые летят в Россию с кучей игрушек, детских вещичек, и обратно их же – с детьми, у которых заячья губа, волчья пасть, на инвалидных колясках... Спрашиваешь: что, у вас нет детей? Что вы, отвечают, у нас трое, нам Бог послал счастливую жизнь, и мы считаем, что обязаны сделать счастливым вот и его тоже.

Ребята, у нас уже есть средний класс, вместо того чтобы рассказывать, на каких пятизвездочных курортах вы отдыхали, или показывать, как вы ставите в храме свечку, – помогите сиротам, вы же можете себе это позволить. Если не хотите взять к себе в дом – берите на выходные, помогайте материально. Мне кажется, надо больше показывать и рассказывать об этом, а то многим россиянам такое просто в голову не приходит. В России уже есть люди, которые начинают брать детей. Я делала передачу про семью Норкиных, надеюсь, видевшие ее задумались. Стараюсь, чтобы на четыре передачи про похудение, длину юбок, как вернуть любимого или разобраться в магии, одна была бы про усыновление или пересадку органов, или еще на какую-то болевую тему. Считаю это своим гражданским долгом. Но темы эти идут плохо, и рейтинг у таких передач – низкий.

– Почему?

– Потому что это – правда жизни. А зритель наш в большинстве своем предпочитает два прихлопа – три притопа, и чтобы подводка – шутка. Опять же сколько угодно можно возмущаться, но в конце дня прибывает так называемое «послание дураков дуракам» – рейтинг, ознакомившись с которым рекламодатель может захотеть переметнуться в передачу повеселее, с большей аудиторией. Поэтому приходится соблюдать баланс. Кроме того, ежедневное ток-шоу – это конвейер, за качеством которого не всегда успеваешь следить. Помню, коллега Дибров рассказал анекдот на эту тему. Ведущий жизнерадостно: «Как дела, как поживает ваша тетя?» Гость: «К сожалению, она вчера умерла». Ведущий жизнерадостно: «Правда? А где она сейчас работает?»

– А с темой благотворительности как обстоит дело?

– Тут рейтинг не просто нулевой, а устойчиво нулевой. Смотрите, кто из VIP’ов говорит о благотворительности? Кобзон да Бородин. Еще, знаю, Анита Цой собирает деньги для детей-инвалидов. Большинство народа ведь как рассуждает? Когда показывают очевидно богатых людей – «Ну когда у меня будет столько денег...» – вместо «Когда я достигну такого гражданского сознания». На Западе у уважаемых обществом артистов, певцов есть гражданская позиция. Вот если бы и наши любимцы публики – не важно, футболисты или шоу-звезды – призывали с экрана: «Есть материальная возможность – создай благотворительный фонд!» Представляете, если бы с этим вышли суперзвезды?! Скажем, представил бы кто-нибудь из них на своем концерте семью среднего достатка, усыновившую ребенка, – это бы заняло две минуты от концерта, а отношение общества к проблеме изменилось бы.

Наши VIP’ы не понимают, каким влиянием на общество они обладают. Не понимают, что они могли бы изменить мир. Стать рупором идей, если бы захотели. Повторяю, не обязательно усыновлять ребенка – пусть по мере комфорта своего: шефство, патронаж, материальная помощь детдомам... В конце концов хотя бы ходите и пропагандируйте!

– Есть какие-то советские реалии, по которым вы скучаете?

– Теплые человеческие отношения. Помню, поначалу в Америке меня несказанно удивили иные отношения. Я же приехала из Союза, где были приняты бесконечные интеллигентские кухонные посиделки, где подруга могла позвонить в два часа ночи со словами: «Слушай, я такого парня встретила!» Попробуй позвони американской подруге – деловой женщине в два часа ночи с подобным. Нет, если действительно нужна помощь, – американка примчится и в два, и в пять, но посвистеть ни о чем, потратить ее время, да в неурочный час, она тебе не позволит. Или звонишь приятельнице, предлагаешь: давай встретимся, поболтаем, кофе попьем. С удовольствием, отвечает та, я сейчас переключу на секретаршу, она запишет тебя карандашом. Последнее меня особенно обижало, если не сказать, травмировало – записать карандашом означает, что не так уж важна предполагаемая встреча, можно стереть и вписать другую, понужнее.

Или – долгие проводы, мы в Союзе привыкли провожать друзей и любимых, что называется, до предела, бессмысленно махая рукой вслед поезду или самолету. На Западе приезжаешь – о’кей, я пришлю за тобой машину. – Как, а встретить?.. – Зачем я потрачу два часа времени в один конец, когда час моей работы с клиентом стоит столько-то, – слушай, давай увидимся вечером. Если подумать – это правильно. И все же приятно, когда тебя встречают с цветами. Так что, можно сказать, я скучаю по бессмысленным совковым красивым жестам. Еще скучаю по готовке. Я люблю готовить, в свое время даже закончила кулинарные курсы. Тетрадка смешная сохранилась – с одной стороны в ней законспектированы тезисы марксизма-ленинизма, с другой – таинство приготовления рыбы под маринадом. Но сейчас я не готовлю – не могу заставить себя после двух эфиров встать к плите. А в советские времена стояла с удовольствием, с работы даже отпрашивалась, если собиралась соорудить нечто грандиозное... Время, наверное, другое.

– Или статус другой. А сильно отличаются западные мужчины от наших?

– Смотря какие. Например, мужчина-совок – дите до 40 лет. На западе ребенка лет в 17 после окончания школы выкидывают из дома. Если его не выпихнули в этом возрасте – значит с ним что-то не в порядке или существуют серьезные проблемы в семье. Наш совок всегда жил в квартире с мамочкой, и даже невесту себе подбирал такую, чтобы понравилась маме, ведь им вместе жить. В итоге – неестественные, нездоровые отношения. Еще инфантильность, лень. О чем все русские народные сказки? Сидел на печи да кумекал, как бы взять за себя царскую дочку. На Марье-искуснице тоже неплохо жениться – рукавом махнет, все исполнит, самому делать ничего не надо.

Кстати, расскажу о русских женщинах в эмиграции. Они выносливее мужчин. Приезжает пара – скажем, врач и юрист. Врачу в 45 лет сдать квалификационный экзамен, чтобы получить разрешение на практику в Америке, – маловероятно. Чтобы стать юристом, вообще лучше там родиться. И что им делать – жить-то надо? Она идет в уборщицы, встает на карачки, вылизывает дом за домом и приносит в семью вполне нормальные деньги. Что делает он? Он ложится на диван, впадает в депрессию, то и дело поминая, кем он был в России. Пьет, ругает американцев, чтобы развеять грусть-тоску ходит налево, даже побивает жену. В результате она поступает в колледж и года через четыре становится на ноги. Он – или виснет на ее шее, или спивается. Женщине легче перенести смену статуса, она более гибкая. В ней заложено: пойду в няньки, в посудомойки, куда угодно, поскольку надо кормить ребенка, тянуть семью.

– А почему вы после 15 лет жизни в Америке вернулись? У вас-то с адаптацией все сложилось.

– Я подошла к некоему рубежу, когда пришло понимание: карьера – это прекрасно, путешествия – это замечательно, но жизнь проходит, а без ребенка она довольно бессмысленна. Можно написать еще одну книгу, можно снять кино и даже, наверное, в Голливуде. Прочесть не тысячу лекций, а две тысячи двести – дальше что? Из вариантов: просто родить себе ребенка, усыновить, прожить без ребенка вообще – я выбрала родить ребенка от любимого человека. Поняв, что моя жизнь перейдет в качественно иное течение, когда я это сделаю. Так оно и случилось. Специфика работы моего любимого человека, моего мужа, такова, что он может реализоваться только в России. Важнее всего на свете для меня стали семья и дом – поэтому я здесь.

– Карьера ваша – на виду, книга ваша «Про все» – разошлась, ее уже нет на прилавках. Вот про замечательные путешествия ничего не знаю, расскажите.

– Наш с мужем любимый отдых – отправиться в какую-нибудь экзотическую страну, причем ни тура не купив, ни гостиницы не заказав. Не жалуем мы традиционные туристические точки – откладываем их на потом, когда песок посыплется. Обычно берем машину в аэропорту, покупаем карту – и осматривать старинные церкви, соборы, развалины... Очень бывают острые ощущения во время такого экстремального отдыха – помню, летели на «кукурузнике» ровеснике века, и нас ветром сносило чуть ли не за границу той страны. Или – уж не помню где, в Африке, Латинской Америке, – спешили мы на джипе на паром: стадо диких быков особей эдак в сто пересекало дорогу и чуть нас не затоптало. На паром мы, понятное дело, опоздали, у нас ломались все планы, и мы были вынуждены воспользоваться услугами контрабандистов, очень, кстати, элегантных и вежливых. Они перевезли нас на лодке на другой берег, где нас и арестовали. Ненадолго, правда, потому что как только выяснилось, что мы – туристы, арестовавшие сказали: «Добро пожаловать!» и даже довезли до гостиницы. В Сенегал как-то прилетели без виз – человек, который обещал их нам на месте, не объявился. Представляете, положеньице: следующий самолет обратно – через неделю. Переговариваемся между собой, вдруг к нам кто-то кидается: «Наши?!» Через пять минут была и виза, и приют... Это были африканские ребята, которые учились у нас в Союзе и привезли с собой русских жен. Да и русский язык советского времени, и манеру общения – я тогда услышала от одного из них классную фразу: «Какую Россию мы потеряли!». Через несколько дней нас отправили на Острова Зеленого Мыса – «Наши вас там уже ждут». «Наши», представляете.