Дорогие друзья. Перед сегодняшним днем я, непривычно долго раздумывал, что бы такое надеть, чтобы выглядеть поэлегантней. Судя по всему, это не получилось, хотя стремление выглядеть сегодня как-то особенно, вполне оправдано – у нас в гостях Валентин Юдашкин.

- Вы пришли в черном. А я вас ожидал увидеть в чем-то совершенно необыкновенном. Это такое обывательское представление, да? Уверенность в том, что художник-модельер должен быть в экстравагантной одежде?

- Я думаю, что и да, и нет. Для художника очень важно, чтобы он себя чувствовал комфортно, удобно, не главное – как он одет, важно, что он делает.

- Ну это прописные истины – встречают по одежке… В вашей личной одежде есть что-то неповторимое свое, Юдашкинское? Или вы предпочитаете одеваться, не особенно выражая себя в этом?

- Не броско, не марко, комфортно, спортивно. И я постоянно в цвете. Ну, иногда, иногда хочется чего-то иного, особенно летом.

- Что-то экстравагантное?

- Не экстравагантное. Может быть, поярче, посветлее, белое, светлое. Но это летом.

- Мне, когда я учился в институте, пришлось изучать и даже сдавать экзамен по истории костюма. Помню я, конечно, все очень плохо, но помню, что костюм, не только театральный костюм, который мы изучали, но и вообще одежда – это зеркало человеческой истории. Насколько у мэтра современной одежды, современной моды ощущения связаны с театральным костюмом? Мне все время казалось, хотя еще раз подчеркиваю, я - совершенно не специалист в моде, что у Юдашкина что-то оттуда есть. Из театра. Со сцены.

- Это верно. Я преподаю историю искусства (первое образование – история искусств), и история костюма – это, наверное, мое основное, и, естественно, я знаю, что такое театральный костюм. Мне история знакома, и школа все-таки европейская, французская, где костюм, как от кутюр, является произведением искусства. Это важно.

- Многие считают так: вот была-была западная мода, были признанные гении, мастера… Потом вдруг появился Зайцев. Все решили – вот единственный российский модельер, который на мировом уровне, почти, как западные мастера. Школа Зайцева. Дом моделей Зайцева. А потом Зайцев уходит в тень, и выплывает фигура Юдашкина… Откуда? Как? Почему? Расскажите немного об этом периоде.

- Ну, во-первых, я у Славы проходил дипломную практику и должен был придти в Дом моды к Вячеславу Михайловичу - в то время. Но выбор пал – я решил работать один, сам. И в то время это было и возможно, и невозможно. Это было интересное время, когда все заново строилось, были планы, много планов – остаться, уезжать, приезжать, жить в Милане, жить в Париже, жить в Лос-Анджелесе. А в Лос-Анджелесе мы собирали тогда деньги для детских домов, спасали детей после Чернобыля… Но при этом я остался работать у себя, вести российскую школу. Она уже не российская, а европейская. А со Славой мы встречаемся постоянно и часто. Я считаю, что мода хороша тогда, когда нас много.

- Он на вас не обиделся? Зла не затаил, что ученик ушел и начал работать самостоятельно?

- Да, нет, я думаю, что это все излишние сплетни газет и телевизионных каналов. Каждый занят собственным делом, собственной программой, собственным стилем, собственным пониманием моды и ее состоянием на сегодняшний день. Придет время, появится еще кто-то новый – это хорошо.

- Может быть, ваш ученик сегодняшний?

- Может быть, сегодняшний ученик.

- И вы так же, как Зайцев, на него не обидитесь?

- Ну, на это нельзя обижаться. Нельзя обижаться на старость – ее можно уважать. Нельзя обижаться на возраст. Нельзя обижаться на многие вещи в жизни. Надо быть постоянно в форме. Может спортсмен, уходящий из большого спорта, обижаться на пришедшего ему на замену коллегу?

- Олимп - Синдикат высокой моды в Париже. Там только признанные модельеры, мэтры, мастера общемировой известности. Кроме вас из россиян кто-то есть в этом синдикате?

- Нет.

- Все ваши премьерные показы проходят в Париже?

- Ну, не только. Сейчас уже в Милане. Я 10 лет проработал в Париже, но когда политика и мода мешаются друг другу, приходиться делать выбор. И я уехал в Милан. Работаю в Милане и в Нью-Йорке.

- А где дом?

- Дом? Москва и самолет.

- Больше – самолет, или больше – Москва?

- Больше – самолет. Я уже в Москве не был, наверное, полмесяца, только – на телефоне. Семья – в Москве или в Европе.

- Что значит: «Юдашкин – почетный гражданин Лос-Анджелеса»? Это значит, что Юдашкин – гражданин США?

- Нет, нет, нет. Это давали грамоты людям, которые помогали, собирали деньги. И мы это делали когда Том Брэдли был мэром Лос-Анджелеса. И есть такой доктор Гейл, который спасал детей Чернобыля и делал пересадку костного мозга, делал сложнейшие операции. Мы тогда приезжали в Москву, поздравлять его с премией Мира… Ну, нас тоже «до кучи» наградили…

- Я знаю, что ваши работы находятся в Лувре, в Историческом музее, а совсем недавно вы передали в дар музею Метрополитен один из своих костюмов. По-моему, из вашей известной коллекции «Анна Каренина», верно?

- Да. Это была очень для меня важная и приятная акция. В лучших музеях мира мы выставлены, и музей Метрополитен имеет собственную культуру, собственную коллекцию произведений (мы общаемся очень много с отделом костюма, работаем с выставками). Для меня важен этот шаг не только потому, что это мой костюм, но и для сотрудничества, для обмена выставками. Потому что костюм сложно поднять, они все законсервированы. И вот сейчас мы ведем разговор между Эрмитажем, Метрополитен-музеем и Историческим музеем, чтобы были чаще обмены выставками. Это долгая будет работа, но очень-очень интересная.

- Я думаю, что многие женщины, поднимут меня на смех, но зато меня поддержит основная масса мужчин…. Мне всегда казалось, что костюмы, которые показываются на подиуме, практически не имеют никакого отношения к реальной жизни. Произведения искусства – да. Направление стиля и моды? Да. Значит это что-то такое, к чему надо стремиться в нормальной повседневной одежде? Ведь сложно себе представить, что женщина выходит на улицу, а не какой-то особый прием в костюме, который демонстрируется на подиуме.

- Мы говорим сейчас о разных показах. Если речь идет о французских от кутюр показах, это – высокое искусство ручной работы. Как живопись. Это подписные вещи. Сейчас было всем объявлено, что, например, марка Ив Сен Лоран ушла в компанию Пино, а дом от кутюр закрылся. Откутюрное платье может подписывать только автор, который его сделал сам, а брэнд и торговая марка, они будут идти уже дальше. Но именно получить платье от автора – вот это и называется «высший пилотаж», потому что мастер его делал сам. Как живопись, как картины. Такие вещи заслуживают музеев, представляются на Оскарах, на Каннских лестницах, на балах. В год таких вещей производится не много – около ста. Поэтому они – произведения искусства.

- Множество «крутых» рвутся к Юдашкину, чтобы потом всем говорить: «Я одет от Юдашкина, это костюм от Юдашкина, это ювелирное украшение от Юдашкина». Вам самому приходится с ними работать? Тяжело? Противно?

- Я себе могу позволить обслуживать только тех, кого хочу. Потому что смысл не только в зарабатывании денег (что немаловажно – это естественно), но и в том могу ли я общаться, доставляет ли мне это удовольствие, в какие руки попадает моя вещь и сможет ли она достойно выглядеть. Не так уж много в мире мастеров, у которых можно получить подписное платье, поэтому, конечно, больше пользуются готовой одеждой.

- Кто самый приятный в общении из «звездных» клиентов?

- Ну, я не люблю говорить о звездах, потому что и так все их знают, видят, обсуждают… Самые интересные те, которые чувствуют… Сейчас я потрясающе поработал с Анастасией Волочковой.

- И очень красивой женщиной.

- И с очень красивой женщиной, да.

- Я вас понимаю. Приятно работать с такой женщиной.

- Да, это была хорошая работа. Только-только мы окончили большой концерт в Кремле. Это были Николай Басков и Монсеррат Кабалье, большая работа оперная, не эстрадная.

- Я знаю, что в вашей жизни был этап, когда вы довольно много работали для эстрады и цирка. В частности, вы, по-моему, работали с Куклачевым.

- Да, с Куклачевым – очень много. Это приятные воспоминания, приятные дни. Я встретил режиссера, с которой я работал с Куклачевым - Терезу Дурову, и сейчас мы с ней делаем детский спектакль. Спустя много лет мы встретились опять. Тогда было ностальгическое время, мы думали больше об искусстве…

- То есть я так понимаю, что если вы работали с Куклачевым, то аллергии на кошек у вас нет?

- Нет. Я очень люблю животных. И, наверное, у меня самые теплые воспоминания о цирке. Это начало творческого пути. Я очень много с ним объездил. И в Бельгии был – мои первые гастроли, и в Израиле. А после этого я уже туда ездил с собственной программой в 1988 году.

- Прием отличается - Европа, Америка, Израиль?

- Прием? Ну, во-первых, больше, конечно, наших соотечественников. Они тебя ждут, они тебя любят, они больше воспринимают не сезонность в одежде, они смотрят вообще, как на произведение искусства. В этом есть, конечно, отличие. Если мы говорим о профессиональной публике, которая находится в зале во Франции, в Париже или в Милане, то это все-таки критики, журналисты, покупатели. Когда ты входишь в зал на две с половины тысячи мест, то публика – это и клиенты, и поклонники.

- Вы – глава империи… Вот вы киваете головой, вместо того, чтобы скромно сказать: «Да, нет, что вы?!». Конечно, империи. Одежда, ювелирные украшения…

- Фарфор, серебро.

- Что еще?

- Сейчас линия дома открывается новая. Открываются детские линии. Долго не хотел я ввязываться в эту историю…

- Империя. Естественно – сумасшедший дом. Естественно – огромное количество людей, которые с вами работают и, естественно, от вас зависят. И Юдашкин, который производит впечатление такого спокойного, вялого, рассудительного…

- Расслабленного.

- Одно из двух: или это маска, или с вами работает кто-то из держиморд, который все тянет на себе…

- Мы с вами встречаемся после тяжелых перелетов и дней, и я на «вылете» сейчас и пытаюсь найти хотя бы какие-то часы – отдохнуть. А так, я разный, как наша жизнь. В принципе я очень жесткий человек в профессии. Я могу быть очень комфортным и мягким дома, но в профессии я очень требователен. Иначе ничего бы и не было.

- Жесткий до безжалостности?

- Ну, я не деспотичен и не сумасшедший. Но диктат присутствует обязательно.

- А взрыв? Скандал? Крик?

- Вот этого я стараюсь избегать. Если люди тебя не понимают, криком не добиться ничего. Значит, мы друг друга не понимаем, мы не полюбили друг друга, и нет контакта.

- Верно ли наблюдение, что Юдашкин, став мировой знаменитостью, очень богатым человеком, который больше живет в самолете, чем в своих домах, разбросанных по всему миру, «забурел», что у него «звездная болезнь», что он перешел в иное качество внутреннего существования?

- Нет, наверное. Потому что сытый художник – не художник. Должно чего-то не хватать. И не хватать эмоционально. То есть, нужны впечатления. Вот, может быть, я сегодня чуть более спокоен, потому что у меня уже были эмоциональные впечатления, и сегодня вечером я коплю энергетику. Мы будем сейчас делать вечер для одного из детских фондов. Я приехал, чтобы помочь российским детям. И вот, наверное, коплю энергетику. Потому что вы правы на сто процентов, что я открытый, и надо научиться иногда себя сдерживать.

- Можно попытаться, условно, конечно, разделить художников на две категории. Первая – это такие абсолютно очарованные личности, которые существуют в своей живописи, в своей музыке…

- Инфантильные.

- Даже не то, что инфантильные… Они, как бы существуют в своем мире, и все остальное проходит в большей или меньшей степени по касательной. А есть люди не менее талантливые, но очень жесткие, очень хорошо чувствующие конъюнктуру, очень хорошо знающие, что и за сколько… Мне очень нравится, как вы улыбаетесь, значит я могу не продолжать. Итак, Валя?

- Ну, это все-таки модная индустрия, модный бизнес. Мы должны точные делать ставки на следующий год. Не на полгода. Мы делаем одежду за год. И, естественно, ты должен понимать (по знаку я – Весы) баланс. То, что я люблю, это я люблю, это я делаю для души, но по профессии должен быть очень собранным человеком, потому что в моде на два дня позже уже никому не нужно.

- То есть все-таки приходится работать на потребу?..

- Естественно.

- …что в определенной степени противно собственным ощущениям?

- Ну… Не так чтобы совсем тошнило…

- Понятно. Противно, но не очень…

- Я долго не хотел делать джинсовую одежду. Потому что, когда ты купаешься в дорогих тканях, вещах… Но вдруг стал делать, и в этом нашел потрясающую отдушину. Я не хотел, например, делать детские вещи. Но неожиданно нашел в этом новый взгляд, мне стало интересно, я человек увлекающийся… Вдруг стал делать посуду фарфоровую! Я в ней нашел массу каких-то вещей. Видимо, нужно вникнуть в процесс, отвлечься от чего-то, чтобы с новой силой делать старое.

- Утро, ночь, самолет, переезд, дом там, дом сям, гостиница, семья… И, естественно, империя, которая под тобой. Остается время на что-то, кроме этого? Политическая жизнь, друзья, новости, литература, искусство?

- В театр пытаюсь ходить, когда получается. На выставки выскакиваю. Хочу побольше быть дома. У меня растет дочь, ей 11 лет. И я хочу быть больше с ней. Вот я в Нью-Йорке, дочь в Лондоне, жена в Москве. Мы все на телефонах, все на мобильной связи. Скоро соберемся все вместе. Хочется больше быть вместе… Я хочу летом взять дочку и уехать в Дисней-Ленд, надеть шорты, наплевать на все и вместе с ней кататься на аттракционах! Там нет пафосности...

- Вот вы и перешли к следующему вопросу… Вы, по роду своей деятельности, обязаны (хочешь – не хочешь) «вращаться». Приемы, тусовки, общение с большими людьми – не осточертело?

- К этому надо, наверное, философски относиться. Ты – общественный деятель. Так как я занят фондами, библиотеками, культурой, выставками, какой-то помощью в маленьких городах, то должен это делать. Я сам выбрал этот путь. И сказать, что я такой несчастный, что не хочу этого… Нет, я к этому готов, должен выйти и улыбаться.

- То есть это по душе? Не раздражает?

- Бывает… Я и отдыхать-то могу лишь две недели. Уже через две недели – все. Активность должна быть какая-то. Мы говорим, что устаем от самолетов, но полмесяца сидишь на одном месте, – и уже не хватает вылета.

- У нас, к сожалению, время подходит к концу. Я думаю, что дорогие женщины, меня извинят за то, что наша беседа не сделала крен в сторону описания деталей платьев, костюмов, вечерних туалетов. Я с ужасом вспоминал слова, которые знаю: рюшечки, вытачки… Но я думаю, что многим было интересно попробовать узнать, что все-таки представляет собой Юдашкин– «великий и ужасный». Хотя, как выяснилось, человек он достаточно закрытый… Валя, а есть что-то, что бы очень хотелось попробовать еще к своей империи подтащить? То, что еще не сделано?

- Я думаю – на все Божья воля. Все в моей жизни получалось неожиданно, что-то могло меняться и менялось. И, наверное, будет что-то еще. Главное, наверное, что мы стали старше. С каждым сезоном, с каждым годом мы становимся старше. Мы думаем о чем-то ином. Я хочу, чтобы мы больше общались, больше путешествовали, больше бы было мира. Потому что когда растут дети, ты строишь планы о красивых вещах, о выставках, о музеях, о красивой жизни. Я для себя придумываю красивую жизнь и мечту. Хотелось бы, чтобы мы жили только в этой мечте.

- А вы – везунчик? Нет, я понимаю, что «везет тому, кто везет». Я понимаю - талант. Я понимаю - работа. Но везунчик?

- Я человек счастливый.

- У нас есть традиция – мы всегда передачу заканчиваем стихами. Я вас специально не предупредил, чтобы посмотреть, как вы будете выкручиваться.

- Я, наверное, прочту не стихотворение, а прозу – состояние души. Свое. Я иногда пишу. Редко. Это будет, наверное, выглядеть так: «О, женщина, моя любовь, мука, счастье и несчастье. И в этом вся моя собственная жизнь».

- Эта проза засчитана как поэзия. Я вам очень благодарен за то, что вы пришли, мне было очень приятно и интересно с вами познакомиться. Я вам желаю радости творчества, показов во всех странах мира. Желаю вашей империи расти и процветать. И чтобы дочка была счастливой и почаще видела папу в шортах в Дисней-ленде.

- Спасибо вам большое. До новых встреч.

- До новых встреч.