И все-таки поразительных людей ковал Комитет государственной безопасности. Сенсационные признания Владимира Семичастного были записаны дословно и дословно воспроизведены в этом тексте. Мы не стали давать к ним никаких своих оценок и комментариев. В его манере говорить, в деталях и интонации есть все. Читайте внимательно, и вы поймете многое. В том числе и недосказанное...

Некоторые газеты, публикуя сообщение о смерти Семичастного (бывший председатель КГБ умер 12 января 2001 года), не скрывали своего сожаления: «Так он перед смертью ничего и не рассказал! Такие тайны унес с собой!»

Нет, кое-что он все-таки рассказал. Последнее перед смертью интервью Семичастный дал «Огоньку».

Встреча с патриархом КГБ

- Давайте сделаем книгу об ушедших годах. У меня есть потрясающие фотодокументы.

Он достал альбом, за который многие издательства и агентства мира выложили бы огромные деньги. Но этой идее 76-летнего Владимира Ефимовича Семичастного мы уже помочь реализоваться не смогли. А жаль. Наверняка много открылось бы интересного из жизни железного ведомства... События тех лет по-прежнему притягивают и волнуют. Казалось бы, столько времени прошло. Но нет, интерес к тем фигурам и к тому накалу страстей поистине магический.

Присуждение Нобелевской премии Пастернаку и... отказ от нее. Возведение Хрущевым железобетонного занавеса Берлинской стены. Солженицын, вылупившийся из инкубаторского яйца «оттепели». Атомная угроза Карибского кризиса. И... убийство Кеннеди в назидание всем президентам мира. Взлет и нелепая смерть Королева. Триумф и необъяснимая гибель Гагарина. Начало правозащитной судьбы Сахарова и зарождение политкарьеры Горбачева.

Правление начинавшего обвешиваться орденами Брежнева. Расстрел демонстрантов голодного Новочеркасска. Первые преследования не так, как надо, мыслящих Бродского, Даниэля и Синявского... Побег в Индию дочери человека, чье тело, ночью (как когда-то тело Пушкина - то-то пригодился «пушкинский опыт»), вынесли под кремлевские стены. Бесславный конец жалкого предателя Пеньковского, имя которого оплакивается теперь на всех языках Запада. Разоблачение невиданных шпионов типа Пауэрса и звездный час таких гениев разведки, как Абель, Блейк и Молодый, - это ли не история, которую делал и он - генерал-полковник Семичастный?

Однако всегда ли ему удавалось так семь раз отмерить, чтобы можно было один раз верно отрезать?

Брежнева хотели арестовать ...А он, совсем не Понтий Пилат, как оказалось вопреки бесчисленным вымыслам, а обыкновенный пенсионер, пришел с Патриарших прудов с прогулки, как ни в чем не бывало, с очень домашней, ласковой и пушистой собакой по кличке Сэр. И сразу спросил: «Читали? Какие сочинения печатает в «Аргументах и фактах» советчик Горбачева Яковлев. Слушайте! «14 октября, когда Хрущев вернулся из Пицунды, на летном поле его встречали, кажется, Микоян, Семичастный и несколько сотрудников «девятки».

- А где же все остальные бляди? - спросил Хрущев.

- Никита Сергеевич, идет заседание Президиума. Вас там ждут.

Там действительно ждали, чтобы снять Хрущева с поста Первого секретаря ЦК КПСС».

Сочинение поистине в духе Яковлева. Во-первых, Хрущев при всей своей несдержанности никогда не позволял себе говорить об официальных лицах матом. Во-вторых, приехали я и Георгадзе. Без посторонних. Микоян же прилетел из Пицунды вместе с Хрущевым, где они вместе отдыхали. И в-третьих, я сказал, что «все в Кремле и ожидают вас». Все это заставляет задуматься: чего можно ждать от Яковлева в изложении сложных событий, если он так искажает простые факты? Меня это насторожило. Я тут же сел и написал главному редактору Старкову, попросив его «быть осмотрительней... хотя бы в тех случаях, когда еще есть люди, у которых можно уточнить, как и что было с их участием. Все-таки речь идет об истории одной из главных стран мира...»

Тут я увидел подходящий момент и прервал его вопросом:

- Когда вы подготавливали снятие Хрущева с должности, вы как-то эту операцию называли или она шла под каким-то там кодом? Как вы к этому готовились и как это было?

- Нет. Мы к этому не готовились. В аппарате КГБ вообще мало кто про это знал. Мы даже и не называли это операцией, а тем более никак ее не именовали.

Мы в КГБ на этот счет вообще нигде и никаких следов не хотели оставлять. Это делал Президиум ЦК. А мы были, как говорится, на подхвате. Мы были фактически теми, кто исполнял поручение политического руководства страны. Поэтому мы все это не облекали в форму какой-то законченной операции...

- И все-таки, раз не информировали Хрущева, что для него готовится, выходит, заговор был?

- Ну, заговор был... но в таком смысле, что и любое самое плохое собрание тогда тоже заговор, раз оно заранее готовится и учитывается, кто и как себя на нем поведет.

- Когда вы Хрущева встретили в аэропорту Внуково и сказали, что его ждут в Кремле, вы ехали с ним вместе в машине?

- Я никогда с Хрущевым и вообще с первыми лицами государства в одной машине не ездил. И в тот день было так же. У меня всегда была своя машина.

- А Хрущев в тот день один сел в свою машину?

- Нет. Они вдвоем с Микояном сели в его машину. Машина Микояна осталась пустой. Микоян был тогда Председателем Президиума Верховного Совета СССР, т.е. вторым человеком в государстве... За машиной Хрущева пошла машина с охраной... человек пять там было. Дальше за ними поехал я, а за нами шла пустая машина Микояна... или нет? Наверное, в ней сидел Георгадзе - секретарь Президиума Верховного Совета СССР. Таким образом, Хрущев и Микоян уехали вдвоем. Уже из машины я позвонил и сообщил, что еду... что едем в Кремль. И что они, возможно, будут обедать вместе с другими членами Президиума ЦК, если они еще не пообедали. (Так тогда называлось Политбюро.) Когда же охрана Хрущева начала заглядывать в мою машину (очень активно поворачивать головы), а у меня впереди оказался офицер из 9-го управления, потому что мне Брежнев посоветовал на эти дни взять себе охрану... Я взял офицера из 9-го управления. Ну, они знали, что у меня никогда охраны не было, а тут вдруг их коллега из 9-го управления сидит впереди у меня. И они начали посматривать все время с таким интересом большим... Я сказал водителю, чтобы он затормозил на обочину, подождал, пропустил их всех вперед, чтобы не вызывать ни у кого никаких недоуменных вопросов. И вот после этого позвонил в Кремль и все рассказал: доложил, что едут, так что будьте готовы. И поехал следом...

- Что было дальше, когда они приехали в Кремль?

- Не знаю, обедали они или не обедали, но, в конце концов, известно, что не то в час, не то в два часа дня они пошли на заседание Президиума ЦК. И заседание это, как ни покажется странным, открывал Хрущев. Но первым попросил слова Брежнев. И Брежнев начал свое выступление с критики и с анализа недостатков, допускаемых Хрущевым. А за ним уже - Подгорный, и пошли все члены Президиума выступать. А выступали они по часу, по полтора. И так продолжалось до глубокой ночи. Когда же закончилось заседание, мне позвонил Брежнев и говорит: «Куда Он поедет?»

- Да куда угодно пусть едет, - сказал я. - Хочет на квартиру - на квартиру. Хочет на дачу - на дачу. Хочет - в особняк. (А Он жил еще в то время в особняке на Ленинских горах. Там и Он жил, и Микоян...)

- Ка-а-ак та-а-ак?

- А очень просто, потому что я уже сменил везде всю охрану: и на даче, и на квартире, и в приемной, и водителей заменил... Все, понимаете, уже сделано так, чтобы никаких случайностей!..

- Но Он же это заметил? - перебиваю я Семичастного.

- Ну а как же... Он все понял с первого выступления Брежнева, что его пригласили сюда не для того, чтобы ему объясняли... не для корректировки пятилетнего плана и не для изучения записок по сельскому хозяйству. Ничего подобного. Из выступлений Брежнева и Подгорного уже было ясно, что речь идет о том, чтобы освободить его от обязанностей. Он начал перебивать, огрызаться, начал какие-то реплики бросать, но... Ему сказали, что... мы вам дадим слово. А пока послушайте, что вам скажут. Ну, и вот так до ночи, а на другой день продолжилось заседание. Но на второй день начались уже ко мне звонки. Частые. От разных членов ЦК. Члены ЦК съезжались в Москву, потому что из аппарата ЦК, видно, было сказано, что членам ЦК необходимо подтянуться сюда для срочных дел.

- На Пленум ЦК?

- Нет, тогда еще Пленум не был объявлен. Просто необходимо быть здесь. В Москве. Ну и... начались звонки. Одни стали звонить, что вот там идет заседание, а мы не знаем, что там... Из руководства же никого, один я. Все члены Президиума и секретари ЦК на заседании. И я получился один на хозяйстве.

Секретари обкомов, члены ЦК - ко мне, поскольку знают, что все нити в какой-то мере ведут ко мне. Во всяком случае, я должен знать, что происходит?! Начали раздаваться такие предложения: «Вот... там Хрущев побеждает. Надо собрать группу и идти спасать других». Короче, все так, как было в дни борьбы Молотова и Хрущева, когда пошли спасать Хрущева, когда началось выступление против Хрущева.

Но были и другие звонки... такого порядка: «Что ты сидишь? Там Хрущева снимают! Там уже все... А ты сидишь и не принимаешь меры...»

- А что отвечали вы?

- Я ничего не знаю, - отвечал я, - там идет заседание Президиума ЦК. И моя задача - обеспечивать, чтобы все было нормально вокруг. Влиять на то, что происходит на Президиуме, в мои обязанности не входит. Я там не присутствую и не обязан знать, кого там снимают или кого там хотят заменить. Я отвечаю за государственные дела, а не за партийные вопросы, которые там решаются...

Однако в районе часа дня под давлением таких звонков я позвонил туда и попросил передать Брежневу записку, чтобы он связался со мной. И он мне позвонил. И я говорю, что вот такие, понимаете, звонки раздаются... Имейте в виду, если пойдет группа членов ЦК, я не смогу остановить их. К ним физическую силу я применять не могу. Одни пойдут спасать вас, другие - Хрущева...

- Не на-а-адо!!!

- Я понимаю, что не надо. Но... они могут сами прийти... И вы... что? Откажете им появиться в приемной? И я не смогу... В итоге - дополнительная буча и... свалка.

И... другая сторона требует, чтобы я активно вмешался и призвал вас к порядку: почему вы там так наседаете на Хрущева?

- Все члены Президиума уже выступили, - говорит Брежнев, - остались кандидаты и секретари ЦК. Мы сейчас посоветуемся и дадим тем, кто не выступил, по пять-семь минут для того, чтобы они отметили свое отношение по обсуждаемому вопросу. Потом я тебе позвоню.

И через каких-то 30 - 40 минут позвонил: «Все! Договорились. Заканчиваем. В 6 часов Пленум ЦК». Я говорю: «Меня это устраивает...»

Чуть погодя Семичастный пояснил мне: «Вторую ночь я вряд ли бы выстоял, так как все настойчивее стали раздаваться требования арестовать Брежнева и других организаторов выступления против Хрущева».

За что Семичастного отправили в 14-летнюю ссылку Справка из «Советского энциклопедического словаря»: «Семичастный Владимир Ефимович (р. 1924), советский государственный, партийный деятель. Член КПСС с 1944 года. В 1946 - 50 гг. секретарь, первый секретарь ЦК ЛКСМ Украины. В 1958 - 59 гг. первый секретарь ЦК ВЛКСМ. В 1961 - 67 гг. председатель КГБ...»

- Давно известно, что революции совершаются одними людьми, а пользуются их плодами чаще всего другие, как бы обслуживая одного из тех, кто, стараясь обезопасить себя от возможного соперничества с соратниками, начинает постепенно избавляться от такого окружения. И тогда: кого-то отправляют на заслуженный отдых по состоянию здоровья, кого-то бросают на укрепление особо важных районов страны или посылают для усиления дипломатической миссии в какое-то государство, кто-то умирает естественной смертью, а кому-то помогают умереть. В таких случаях знающие люди шепчутся: «Слышали? А такого-то все-таки убрали от себя подальше... Видать, слишком много знал...»

У меня такое впечатление, что и с вами произошло нечто подобное...

- К сожалению, вы даже не представляете, насколько вы правы. Вот говорят: революции пожирают своих детей, а я бы внес в это изречение свою поправку: революции отказываются от своих отцов! Так будет точнее.

- Так расскажите, если можно, что между вами и Брежневым произошло. Как получилось, что вы оказались в 14-летней ссылке?

- Понимаете, я, как никто, по роду своей деятельности знал вначале о том, что и как делалось для освобождения Хрущева от власти, и потом - как этой властью стал распоряжаться вновь испеченный генсек и, конечно, через охрану - все нехорошие подробности его личной жизни. Можно сказать, таким образом в моей голове само собою (независимо от моего сознания) стало складываться, как сейчас любят говорить, «досье на Брежнева». И Брежнев это сразу понял. Однако поначалу, казалось, ничего не предвещало беды. Хотя нет - подождите! Так называемое телефонное право стало формироваться почти сразу. Чтобы было понятнее, начну...

- Начните, если можно, вот с какого вопроса: «Сильным ли было в годы вашего председательства в КГБ давление на вашу работу со стороны влиятельных людей или вам удавалось действовать достаточно самостоятельно?»

- Очень самостоятельно! Ведь я был на каком положении? Больше я докладывал и вносил предложения: как быть с тем или иным подозреваемым или с тем, за кем мы следим, как он ведет себя и что он делает. Но со временем стали учащаться и такие случаи, когда, например, мы кого-то арестовали, вели дело, и он сидел в тюрьме, а ко мне приходил следователь, который вел это дело, и говорил: «Владимир Ефимович... или товарищ Председатель...» - или не помню уже, как было... товарищ генерал... генералом же я стал только в 64-м (видимо, за «операцию» с Хрущевым. - Авт.)... а так они меня всегда звали «товарищ Председатель». Ну вот, следователь мне и говорит: «Будет попытка через Галину Брежневу забросить ходатайство к Брежневу, чтобы вот относительно такого-то, такого-то смягчить дело или выпустить. Ну, конечно, не то чтобы совсем выпустить, а, как бывает в таких случаях, действовать в соответствии со словами: «Ты уж там повнимательней рассмотри, и ты имей в виду, что этот человек, может быть, и не заслуживает того, что, может быть...»

Я к Брежневу: Леонид Ильич, имейте в виду, будут пытаться на вас выйти... Причем сказал ему: через Галю! А он: «Да-да! Вот хорошо, что ты меня предупредил». Проходит какое-то время, звонит мне Цуканов, первый помощник Брежнева: «Владимир Ефимович, вот у вас там сидит ы-ы-ы... так вы там...» Я говорю: «Георгий Эммануилович, вам кто это поручил?» - «Да нет... никто не поручал, но вот тут письмо... и Леонид Ильич написал... попросил с вами переговорить...»

У меня это вызвало такое возмущение и такой взрыв... Я снимаю трубку и говорю: «Леонид Ильич...»

- А вы могли в любое время звонить ему напрямую?

- В любое! Единственное, что я предварительно звонил в приемную и спрашивал: кто находится у Леонида Ильича? Потому что мой разговор с ним по телефону мог иногда поставить его в неловкое положение, когда кто-то у него сидит, так как или слишком слышно будет, смотря как отрегулирован телефон, или ему будет неудобно отвечать на мои вопросы, или еще что-то... Поэтому я всегда узнавал. И если я видел, что не могу нормально с ним переговорить, я не звонил. Или просил наших ребят из приемной, чекистов из охраны, позвонить мне, когда от него уйдут. И они сразу меня ставили в известность...

И вот, значит, я его спросил... Он сразу: «А что?» Я говорю: «Да вот мне позвонил...» Он: «Как? А я что... разве?» Я: «Так вы же Цуканову поручили...»

«Так нет... Я же не тебе. Я ж Цуканову!»

«Ну а Цуканов-то ведь мне звонит и говорит, что я вроде того, что... должен что-то исполнить и не принимать слишком жесткие меры... И это когда следствие еще идет, Леонид Ильич! И я еще не знаю, чем оно закончится. Вы понимаете, это вещь такая, что... Ведь я еще не знаю, к чему следователи придут... Если это вас интересует, я вам сразу доложу и скажу: какие будут предложения окончательно. Ну зачем вам в это влезать? Надо, чтобы вы были от этого подальше! А вас в это дело втаскивает Галя. Вы понимаете, что может из этого получиться?»

Он тогда согласился, и закончилось тогда все нормально, но, видно, это все-таки произвело на него какое-то неблагоприятное впечатление, и он это запомнил и крепко задумался...

Впрочем, ему моя самостоятельность, видимо, и до этого уже не давала покоя. И у него уже был свой расчет. Еще и года не прошло после освобождения от власти Хрущева, как он (Брежнев) звонит мне (а он меня звал Володей) и говорит: «Володь, ты как думаешь? Может, тебе пора в нашу когорту переходить?

Я говорю: «Леонид Ильич, а что вы имеете в виду, когда говорите «в нашу когорту»?»

- Наверное, он боялся, что с вашим опытом может повториться то, что было с Хрущевым?

- Да! Да! И поэтому он уже заранее звал, точнее, отзывал меня из КГБ или в секретари ЦК, или, быть может, в замы Предсовмина, или как-то даже в Политбюро ввести, как потом Андропова, чтобы я у него всегда, так сказать, на контроле был.

И вот когда я сказал: «Что вы имеете в виду?», и он ответил: «Пора!» - я говорю ему: «Да нет, знаете, Леонид Ильич, еще очень рано... только Пленум прошел, надо, чтобы все, как говорится, утихомирилось, успокоилось, а со мной решить вопрос вы всегда успеете... Да я еще и не готов. Куда мне на такие посты? Дайте мне еще время подучиться и показать себя. Зачем так сразу прыгать? Тем более еще одно не успел как следует освоить, а тут сразу другое... Давайте не будем спешить?»

- А это его, видно, еще больше напугало?

- Ну да. Вы, как исследователь судеб всемирно известных людей, не хуже меня это понимаете? Вы совершенно правы. Он, конечно, побаивался, что если так легко справились с Хрущевым, то с ним еще проще будет!

Говорят, мавр сделал свое дело и должен удалиться. Так и со мной получилось. Впрочем, это участь всех тайных советников у царей, императоров и вообще у руководящих лиц. Тайные советники очень много о них знают, и цари становятся как бы зависимыми от них. Поэтому от «советников» так хотят избавиться, и тем самым... развязать себе руки.

Вот почему Брежнев всех (!) в конечном счете отодвинул от себя как можно дальше: бывшего передо мною Председателя КГБ Шелепина задвинул в ВЦСПС, а меня так и вообще, можно сказать, сослал на 14 лет на Украину... в «почетном звании» зампредсовмина к Щербицкому. Всех (!) со счетов сбросил... вплоть до того, что и Месяцева из Госкомитета по радиовещанию и телевидению отправил послом в Австралию. Короче, всех, кто работал со мною и с Шелепиным, убрал и разослал в разные стороны, чтобы ни при каких обстоятельствах не могли против него объединиться.

А все начиналось с того, что на Президиуме (так тогда называлось Политбюро) он заявил, что хочет приблизить КГБ к ЦК. На что я возразил: «А мы что? Действуем как-то отдельно от партии?» И все...

И тогда, чтобы все-таки избавиться от меня, был найден повод: побег дочери Сталина Светланы в Индию...

Слухи, что, преследуя из-за отца, ее довели до побега, - вымыслы! Никто ее при Брежневе не преследовал. А то, что она не могла себе позволять того, что позволяла при Сталине... ну, это, как говорится, само собой разумеется. А вообще, она сдурила... была дурехой, неуравновешенной женщиной. И этим, судя по всему, очень похожа на мать...

Спуталась с этим индусом. А индус этот какой-то тяпа-растяпа и больной весь. Она жила в доме на Берсеневской набережной, в хорошей пятикомнатной квартире. И сын ее, Иосиф, потом рассказывал, что, когда она поселила к себе этого индуса, все его снадобья наводили такой дурман, что мимо его комнаты невозможно было пройти. У индуса было двое детей, а она сошлась с ним где-то там в издательстве, в Политиздате, на почве переводов с английского. Он же был каким-то там родственником Сингха, министра иностранных дел Индии. И когда этот индус умер, она решила поехать... туда, чтобы по их обычаям развеять его прах над Гангом. И с этой целью она уговорила Косыгина, чтобы ей разрешили это сделать. И Косыгин дал согласие.

После чего вышло решение (как бы даже не из Политбюро): разрешить и... КГБ обеспечить охрану. Спрашивается: кто такая Светлана, чтобы с ней посылать еще и охрану? Однако, выполняя указание, я дал мужчину и женщину. Ну, коли обязали, значит, надо. А послом в Индии тогда был Бенедиктов, бывший министр сельского хозяйства при Сталине. И Сталин его любил. И он к Сталину относился с особым почтением. И вот Бенедиктов, даже не посоветовавшись ни с нашим индийским резидентом, ни с охранявшими чекистами, выдал ей паспорт. Вы представляете? А еще раньше, когда в Москве послом Индии был Коуп, она подружилась с дочерью этого посла и через нее передала рукопись, которую потом в мире узнали под названием «23 письма к другу». И когда Светлана приехала в Индию, эти «письма» были уже там. И она не без помощи соответствующих служб пустила их в дело. И заработала на этом немалые деньги.

Мы никак не могли предотвратить передачу этой рукописи, поскольку не имели права досматривать летевшую с отцом дочь посла, обладавшего дипломатической неприкосновенностью.

Получив паспорт, Светлана на полтора месяца уехала в деревню к дяде умершего. А в той деревне не было ни одной гостиницы. Короче, чекистам, приставленным к ней, негде было даже остановиться, и я был вынужден отозвать их в Москву.

И вот, когда возник вопрос на Политбюро, я спросил: «А в чем дело?» Мжаванадзе и говорит: «А за Светлану должен кто-то отвечать?» Я ему: «Знаете, пусть отвечает тот, кто ее выпустил». И тогда Косыгин встал и все рассказал, как было. Это был самый порядочный и грамотный в Политбюро человек. Мужик неповторимый!

И хотя его слова не могли просто так игнорировать, Брежневым была дана команда на вопросы: «За что освободили Семичастного?» - отвечать: «За то, что по его недосмотру Светлана осталась за границей!»

На мое место поставили Андропова. Мало того, что он был, что называется, «из своих», из секретарей ЦК, но и еще в одном... в еще более важном отношении он был, так сказать, благонадежнее меня. Если я, как говорится, слишком много знал о Брежневе и из-за этого Брежнев предполагал какую-то зависимость от меня, то с Андроповым было как раз наоборот: в распоряжении Брежнева находились две «тяжелые карельские тетради» Куприянова об излишнем усердии Андропова в так называемом расстрельном «Ленинградском деле»...

Так завершалось время самостоятельности Председателя КГБ. Начиналось время Андропова.