Сегодня бесполезны все попытки сформулировать национальную идею для молодежи, сколько-нибудь похожую на предшествующие. Коммунизм был хорош для людей, смотрящих вдаль, настолько уверенных в том, что идут по гладкой дороге, что им не нужно было смотреть себе под ноги. Тридцатилетние полжизни провели в такой стране. В них остался типично советский размах. А двадцатилетние привыкли к той мысли, что завтра не только может не быть светлым, но и вообще может не наступить. Поэтому конкретный сиюминутный результат им важнее, чем глобальные перспективы завтра.

Длинноногие журавли в небе их не прельщают. Им нужна маленькая синица, зажатая в собственной варежке. Бесполезно завлекать их в политические и общественные объединения с туманными целями - типа построить коммунизм или насадить религию среди пингвинов. Если нужно построить коммунизм в конкретном поселке Чевенгур к марту 2001 года или насадить религию среди пингвинов при условии, что за каждую обращенную птицу будет заплачено 15 долларов - это пожалуйста. Вот почему национальная идея будущей России, скорее всего, будет заключаться в процветании каждого человека. В мещанском счастье отдельного индивида. Плачьте, тридцатилетние! Герань на окошке, выводок фарфоровых слоников на комоде - светлое будущее россиян.

Двадцатилетние твердо знают, что по жизненному пути им придется двигаться неспешно и поступательно. Среди них неуклонно увеличивается количество желающих учиться на дневных факультетах, поступать в аспирантуру и защищать кандидатские диссертации. 80% сегодняшних студентов собираются работать по специальности: банкирами должны работать люди с банковским образованием, а продавцами - с торговым. Тридцатилетние в этом смысле более подвижны. Пожив в двух абсолютно разных эпохах, они обладают богатыми эмпирическими знаниями. Многие из них успели сменить не одну профессию и до сих пор ежегодно 4 -- 6% людей этого возраста меняют специализацию. Они научились наступать на горло собственной песне. Но дилетантизм в новом веке будет не в моде.

Талантливые самородки, уборщицы, легкокрыло взлетевшие до самого верха социальной лестницы, будут не в чести. В чести будет учиться в Оксфорде и Принстоне. Поэтому среди двадцатилетних больше не будет «новых русских», шокировавших в начале 90-х цивилизованный Запад. Не будет веселых парней, провозящих наличные через границу в полиэтиленовых пакетиках на теле. Сегодня весь бизнес, начиная с торговли ширпотребом и заканчивая торговлей оружием и государственными тайнами, делается по знакомству. Тридцатилетние активно держатся за команду. Зачастую так и ходят командами, организуя новые дела и фирмы.

Комсомол наделил молодых бизнесменов повышенной коммуникабельностью, отличными организаторскими и пропагандистскими качествами. Неудивительно, что им чужд индивидуализм двадцатилетних, выросших в стране, где все ценности разрушены, а новые еще не обозначились. Не находя никакой поддержки извне, они привыкли полагаться только на себя. Они готовы работать в агрессивной среде, где никто не будет подставлять плечо. «Молодежь не хочет участвовать в общественно-политической жизни, искать кумиров среди политических лидеров, героев книг и кино, деятелей культуры и спорта, - рассказывают сотрудники Федерального информационного центра молодежных социальных программ Института молодежи. - Большинство из них не желают походить даже на близких родственников: отец и мать являются примером лишь для 14 и соответственно 19%.

52,8% молодых не хотят равняться на кого бы то ни было». Общественность встревожена. Индивидуализм, говорят, надо искоренять. Надо придумать дело, которое смогло бы объединить молодежь. Но это все равно что бегать вокруг дохлого дракона и пытаться оживить его похлопыванием по щекам. Когда двадцатилетние придут к власти, попытки реанимации старого прекратятся. Уйдет из жизни все эфемерное, не подтвержденное чеком, не подкрепленное реальным чувством. Играть, надстраивать над жизнью воздушные замки станет невыгодно, значит, и неинтересно. Грубо говоря, новая Россия будет страной более скучной и более цивилизованной. Если, конечно, тридцатилетние, пока они еще в седле, не затеют какую-нибудь новую революцию.