Он попросил меня, что, если что-то случится, я должен уговорить Андрея стать партнером Марии Владимировны. Они вместе с Андреем много ездили с концертами, но потом умер и Андрей…

Мироновой пришлось много вынести, меня всегда поражало, насколько она организованна и собранна. Все говорят о ней как о железной женщине, которая никогда не плачет, а она мне как-то призналась: «А кто знает, плачу я или нет? Об этом знаю только я». Борис ПОЮРОВСКИЙ, театральный критик

Чем богаты, тем и рады

В НАЧАЛЕ 1911 года в Москве, на Землянке, в Тетеринском переулке, в семье школьной учительницы Елизаветы Ивановны и служащего Владимира Николаевича Мироновых родилсь дочь Маруся. Искусство в этом доме любили все, особенно отец. Он неплохо разбирался в живописи, музыке, театре, много читал.

В первые послереволюционные годы всем жилось одинаково трудно. И все же у Мироновых всегда можно было отогреть душу и тело. Мария Владимировна вспоминала, как ее родители охотно делились последним с теми, кто в этом нуждался.

Кому-то отдавали пальто и башмаки, кого-то подкармливали. Здесь не считали, что курицу вкуснее есть в одиночестве. И радовались всем, кто заходил на огонек. По принципу «чем богаты, тем и рады…»

Когда девочке исполнилось семь лет, ее отдали в опытно-показательную школу-девятилетку имени Фритьофа Нансена. Одновременно с Мироновой в старших классах учился Леонид Варнаховский, уже тогда пробовавший себя в режиссуре, ставя школьные спектакли.

Непременной участницей этих постановок была Маруся Миронова. Да вот беда: стоило поручить ей прочесть стихи, как она, выйдя на сцену, тут же все забывала. А когда надо было сплясать, у нее обязательно падал кокошник. И все же девочка не отступала.

Окончив семь классов, она решила, что ей пора приобретать профессию, и в 1925 году, продолжая занятия в школе, поступила в театральный техникум имени. А. В. Луначарского. А в 1926 году, еще будучи студенткой, пришла в театр современной миниатюры, основное ядро которого составляли студенты и выпускники театрального техникума. В комедии Василия Шкваркина «Вредный элемент» Миронова получила роль Маньки.

В личном архиве актрисы многие годы хранилась выписка из протокола заседания культкомиссии месткома стройконторы Рогожско-Симоновского Совета, в котором говорилось: «Культкомиссия считает поставленный спектакль «Вредный элемент» заслуживающим внимания рабочих театров как самой пьесой, так и продуманностью и добросовестным отношением к своей работе молодых актеров, из числа которых особенно выделялась Манька (Миронова), давшая четкий и законченный образ…»

Остро характерная актриса

В РОЛИ Маньки Миронову увидел и по достоинству оценил молодой, но уже известный актер МХАТа 2-го Владимир Попов. И порекомендовал начинающей актрисе поступить в хороший театр.

Однако выполнить эту рекомендацию в те годы было не так-то просто. Чтобы попасть в труппу театра, нужно было быть членом профсоюза. А чтобы стать членом профсоюза, необходимо работать в театре. Заколдованный круг.

И Миронова летом 1927 г. поступает во вспомогательный состав Московского театра оперетты. По утрам она ходит на репетиции, вечером танцует в кордебалете… Но главное, вступает в профсоюз и осенью 1927 г. проходит конкурс в МХАТ 2-й.

Софья Гиацинтова вспоминала, что Миронова стала «своей» с первых же дней пребывания в театре. Она ни к кому не пристраивалась, ни в какие группировки не входила, и при этом к делу относилась свято, с большим рвением. Однако ей очень не повезло с репертуаром.

В лучших спектаклях театра ее не занимали. Но судьба Мироновой во МХАТе 2-ом не сложилась не только в силу общих объективных причин.

Мария Владимировна — актриса остро характерная. Кроме того, она попала не в молодежный, а в зрелый театр, где играли великолепные мастера самого разного возраста. Характерному актеру начинать в такой труппе всегда очень трудно, нужны терпение, время и случай.

В конце сезона Миронова приняла приглашение нового художественного руководителя Московского государственного мюзик-холла Николая Волконского и работала в этом театре вплоть до его закрытия в 1936 г.

В тот год у Мироновой умерли родители, она сама тяжело заболела и долгое время не работала. А когда поправилась, поступила в Центральный театр транспорта, который с конца 50-х годов стал называться Театром им. Н. В. Гоголя.

Возможно, Мария Владимировна до конца своих дней проработала бы в этом театре, если бы с первых же своих шагов на драматической сцене параллельно не начала выступать на эстраде.

Одна в трех лицах

ВПЕРВЫЕ на эстрадную сцену она вышла 10 февраля 1928 года. И сцена эта была Колонным залом Дома союзов. В этом концерте участвовали Давид Ойстрах, Надежда Обухова, Иван Козловский, Василий Качалов, Иван Москвин… Вел программу Михаил Гаркави, который помимо прочих своих достоинств обладал редкой доброжелательностью.

И хотя он никогда прежде не видел на сцене Миронову, ему захотелось помочь молодой актрисе выйти на первую эстраду страны. Легко сказать «помочь», но как это сделать? Начнешь хвалить — можешь все испортить. Ничего не скажешь — какая же это помощь?

И тогда Гаркави, понимая всю сложность положения дебютантки, которая выступала в окружении таких звезд, решительно вышел на середину сцены, по-доброму улыбнулся, по обыкновению протягивая к зрителям согнутые в локтях руки, и сказал: «До сих пор считалось, что смешить на эстраде могут лишь мужчины.

Женщины способны исторгать только слезы, но теперь мы уже знаем и мужчин, которые могут доводить до слез, и женщин, которые способны вызывать смех. Вот почему я с особым удовольствием приглашаю сейчас впервые на эту сцену молодую актрису Марию Миронову. Маша, прошу!»

Миронова читала «Случай с классиком» А. П. Чехова. Вернее, не читала, а играла. Одна за всех. И на первом же концерте имела успех. В афишах начали печатать ее фамилию рядом с именами самых больших знаменитостей.

Однажды Мария Владимировна решила заявить о себе сразу в трех лицах: автора, режиссера и исполнителя. Так на эстраде впервые появилась «некая Капа», а вместе с нею новый жанр — телефонные разговоры.

Успех, выпавший на долю Капы, сразу принес Мироновой всеобщее признание. И это неудивительно: с исполнением чеховских рассказов на эстраде выступали и другие артисты. А здесь Миронову ни с кем нельзя было сравнить.

Она выходила на сцену в костюме, который в то время носили многие. Но стоило Мироновой только появиться, как зал буквально умирал от хохота. С одной стороны она была похожа на тех, кого можно встретить на улице.

А с другой — не похожа, потому что и в походке, и во внешнем облике, и в туалете было то самое «чуть-чуть», которое и делало привычное смешным, доводя его до абсурда.

…Черный приталенный жакет, длинная прямая цветная юбка с ярко-красными оборками внизу, парусиновые теннисные тапочки, старая рыжая лиса с облезлым хвостом вокруг шеи. А на голове шерстяной красный берет с маленьким торчком.

Дойдя до середины сцены, Миронова останавливалась у воображаемой телефонной будки, опускала воображаемую монету в воображаемый телефон-автомат и после паузы говорила: «Пожалуйста… три два раза тридцать три…

Это трудартель? Попросите, пожалуйста, товарища Трищенкова. Это Трищенков говорит, да? Да нет, Три-щен-ко-ва. Ну, три собаки, понимаете? Три щенка… Ну да…»

Это и теперь смешно, а в 1928 году, когда телефонов в Москве было очень мало, когда на каждом шагу висели призывы с просьбой говорить лаконично, только по делу, не больше трех минут «Телефонные разговоры» Мироновой попадали в самую цель.

В кино ей не везло

НЕСКОЛЬКО позже Миронову начали упрекать в том, что она повторяется, не ищет новый репертуар, что «Телефонные разговоры» хороши были, когда появились, а теперь зрители вправе рассчитывать на что-то новое. Между тем критики были несправедливы к актрисе.

Если каждый эстрадный актер за всю свою жизнь придумает всего лишь один новый жанр — чего же еще желать лучшего?! После Капы Миронова говорила по телефону в образах Дуси, Клавы, Марочки… Они были очень разные, эти женщины. Но их объединяло празднословие, любовь к сплетням, беспардонность, невежество — одним словом, мещанство.

«Это 1-й Обыденский переулок, дом 7, квартира 13? Попросите, пожалуйста, к телефону из 2-го Обыденского переулка, дом 11, квартира 36, Марию Васильевну. Я знаю, что далеко. Ничего, я подожду!..»

Именно за «телефонные разговоры» Миронова в 1939 году удостоилась звания лауреата Первого Всесоюзного конкурса артистов эстрады.

А еще она снималась в кино. Во многих фильмах, которые сейчас уже стали историей. Но одна из довоенных лент с участием Мироновой до сих пор не хочет поселяться в киноархивах. Это «Волга-Волга», где Мария Владимировна сыграла роль секретарши Бывалова».

Коль скоро речь коснулась кино, то надо прямо сказать, что здесь Мироновой не везло много раз, почти столько, сколько она снималась. И, вероятно, меньше всех «виновата» в этом сама актриса. Просто не попалась ей роль, в которой могло бы полностью раскрыться ее незаурядное дарование…

Театр двух актеров

МХАТ 2-й, Московский государственный театр мюзик-холл, Центральный театр транспорта, съемки в кино, концерты на эстраде — и все это за какие-то десять-двенадцать лет жизни в искусстве.

В конце 1938 года в Москве организуется Государственный театр эстрады и миниатюр. Миронова сразу же заняла одно из самых заметных мест в труппе театра. Она была участницей всех спектаклей, часто играла по две-три роли в один вечер.

Помимо актеров, постоянно работавших в этом театре, сюда приглашались и гастролеры. И однажды здесь появился Александр Менакер с музыкальными пародиями.

Маше, коренной москвичке, было тогда 29 лет, а ленинградцу Алику — 26. Оба они уже имели семьи и поначалу не собирались менять свою жизнь. «Если бы мне тогда кто-нибудь сказал, что такое возможно, я бы ответила только одно: вы сошли с ума!» — вспоминала позже Мария Владимировна.

Летом театр поехал на гастроли в Ростов-на-Дону, и там, под южным солнцем, серьезные семейные люди «сошли с ума», закрутив горячий гастрольный роман. Сильная и решительная Мария Владимировна разрешила его на четвертый день.

Проснувшись рано утром от скрипа пера, Менакер шутливо поинтересовался: «Маша, что вы так старательно пишете?» «Сообщаю мужу, что мы с ним расстаемся. И вы садитесь, пишите то же самое своей жене»,— серьезно ответила Миронова.

Осенью 1939 года газета «Вечерняя Москва» поместила несколько добрых строк, посвященных злободневным куплетам в исполнении Мироновой и Менакера. Так было положено начало не только новой семье, но и рождению театра двух актеров.

Борис Львов-Анохин, главный режиссер Нового драматического театра: «Незабываем Театр двух актеров — Мироновой и Менакера. Этот дуэт встречали с восторгом во всех городах всей России. Их разговоры, споры, ссоры, препирательства заставляли стонать от смеха огромные залы, до отказа набитые зрителями.

Я имел счастье репетировать с ними в их счастливом доме. Дом был счастливым, потому что в нем никогда не прекращалась игра — опять-таки юмористические споры, ссоры, препирательства, обмен колкостями, — быт был весело театрализован, состоял из талантливейших импровизаций, этюдов, остроумных пассажей.

Очень смешные игры, в которых сквозь юмор светилась огромная нежность. Они как-то пришли ко мне на мой день рождения, уселись за стол и тут же началась все та же игра — неистощимый каскад замечаний, придирок, сентенций, — великий Супружеский Диалог, комедийное столкновение сокрушительного темперамента жены и философского благодушия мужа.

И было уже не нужно развлекать гостей, они встречали счастливым смехом каждую фразу Марии Владимировны и Александра Семеновича. Миронова и Менакер очень любили друг друга, любили играть друг с другом. Стихия счастливой игры пронизывала их существование на сцене и в жизни».

Мария Миронова о себе

…СКОЛЬКО войн, начиная с войны 1914 года, прошло в моей жизни: и гражданская, и коллективизация (это тоже война), и Финская, и Великая Отечественная… Да можно ли было хорошо жить, когда при Сталине твои знакомые пропадали неизвестно в каком направлении! Кого-то расстреливали, кого-то сажали…

Я никогда не была богатой. И к этому не стремилась. Моим богатством была моя семья. Семья — это все. В нее все упирается: даже политика. Семья, дом, дети — основа всего.

Мы очень хорошо и дружно жили. У меня был прекрасный муж Александр Семенович Менакер. И прекрасный сын Андрей. Александр Семенович был замечательным человеком. И отцом был замечательным.

То, что я — русская, а Менакер — еврей, никак не отражалось на нашей жизни. Александра Семеновича все любили. Он был очаровательным человеком.

У него друзей было больше, чем у меня, потому что я, может быть, не слишком коммуникабельная. После его смерти его друзья стали друзьями моего сына. Например, Гриша Горин, который звал Менакера папой (при своем живом отце).

Меня иногда спрашивают, как мне удалось выжить при Сталине без веры в коммунизм? Отвечаю: с меня никто не спрашивал этой веры. Мы тогда были молодые. У нас были идеалы. Только не те, что мы придем к коммунизму. У тех людей, с которыми я общалась, таких идеалов не было.

Когда в те годы мы разучивали песню «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и как один умрем в борьбе за это», то я спрашивала: «Стоит ли ходить в бой, если все умрут? Если все умрут, то кто тогда останется?»

Отец мой, кстати, сидел. Людей обычно брали после 12 часов ночи. У нас был дом в 4 этажа и без лифта. Когда приходили эти топтуны, все думали: «Если прошли выше, значит, пронесло». Портфельчик с зубной щеткой и бельем всегда стоял наготове. Все жили так тогда.

Помню, после войны мы с Александром Семеновичем поехали в мой любимый Павловск. Его только что отреставрировали тогда. Все смотрительницы — старушки знали нас как облупленных и встретили чуть ли не колокольным звоном.

Мы ходили по залам вместе с экскурсантами. И вот нас провели в парадную спальню, где стоит огромная кровать с балдахином. Какой-то человек вдруг выкрикнул: «Вот сволочи! Как жили буржуи! Ишь ты, какая кровать — пуховик. А золота-то сколько!»

Я не выдержала и громко сказала: «Вы, гражданин, сказали глупость. Если бы цари не любили красивые вещи, то вам сейчас за деньги показывали бы только шалаш в Разливе». После этого Менакер схватил меня за юбку, и мы через все эти анфилады понеслись кувырком. Потом запихнул меня в машину и — быстрее в Петербург. Так что, еще как боялись…

Бабушка моя умерла в 117 лет. И то потому, что полезла в погреб и упала, спину себе сломала. Да, закваска была другая. А из хорошей закваски получается хороший хлеб, правильный. Теперь уж таких мало.

Я не могла бы жить нигде, кроме России. И сын, когда его спрашивали, где бы он хотел жить, если бы не мог жить в Москве, отвечал: «В Ленинграде». А на вопрос, какую фамилию хотел бы носить, если бы не был Миронов, отвечал: «Менакер». Нет, не могла бы я жить нигде. Могилы родные здесь.