Я не хожу в трауре по Папе Римскому. У меня вызывает отвращение тотальная атака торжествующего католицизма. Мне противен лицемерный траур на личиках телеведущих.

Противен Лис (популярный польский телеведущий - прим. переводчика), льющий слезы и морщащий загримированный лоб. Мне страшно, когда люди, поддаваясь давлению стада, пропитываются фанатическими эмоциями.

Особенно я этого боюсь тогда, когда клерикализм идет в одной упряжке с национализмом. Так что пусть читатели 'NIE' не спрашивают меня, почему наш еженедельник не идет по следам всей прессы, делая вид, будто жизнь страны и мира остановилась, потому что умер Папа.

Некоторые сообщают мне посредством электронной почты и СМС, что перестанут читать 'NIE', потому что газета не объявила траура по Папе. Отвечаю им, что они поступят верно.

Если от нас ожидают наигранности, фальши, комедиантства - то всего этого в достатке можно найти в другом месте. Я не поддамся общественному давлению и не буду изображать из себя осиротевшего после смерти Войтылы. Ничто меня уже не заставит поддаться какому-либо массовому психозу.

В своем номере от 5 апреля сего года британский 'Guardian' процитировал католического писателя Грэма Грина (Graham Greene), сказавшего когда-то, что ему приснилось, будто газеты написали: 'Иоанн Павел II канонизировал Иисуса Христа'.

Некоторые зарубежные редакции, которых не восхищает то, что вытворяют в Польше, звонят мне как тому поляку, который скажет им нечто, выходящее за рамки стереотипных рыданий по Войтыле. Ведь они знают, что недавно меня осудили за оскорбление Иоанна Павла II. Мои зарубежные собеседники решили, что смерть Папы подтверждает правоту фельетона 'Садо-мазо на показ', за который меня судили.

Потому что я критиковал то, что возят по стадионам и выставляют на показ еле живого человека. Так что эти редакции предполагают, что я теперь торжествую, ибо предвидел, что окружение замучает Войтылу, издеваясь над стариком. Ерунда.

Если бы Папа много лет не вставал с постели, он бы тоже умер. Я писал о том, что зрелища с участием человека, который не может ни ходить, ни говорить, отвратительны мне с эстетической точки зрения. Медицинских советов я не давал. Не мое это дело.

Папа провозглашал благородные, высокие, вдохновенные, всегда благозвучные истины. Не мучил верных, не заставлял их думать. По моему мнению, он никогда не произнес чего-то оригинального и интересного. Пример - так называемое завещание.

Он не входил в элиту мудрых соотечественников, к которой я отношу таких людей, как Бронислав Лаговский, Зыгмунт Бауман, Яцек Жаковский, Вальдемар Кучиньский, Александр Смоляр, Вислава Шимборска, Ежи Стацкий, но ни одного клирика.

Величие Папы искусственно, за ним стоит культ, раздутый поклонниками. Если кого-то возмущает моя оценка, пусть он найдет цитату из Войтылы, в которой была бы оригинальная мысль. Говорил он банальности некогда красивым и мощным голосом. И, как все вожди, обнимал детей и славил мир.

Не все, что он провозглашал, достойно уважения как банальная, но добрая истина. Он оказывал давление на западный мир, противодействуя выделению средств на ограничение рождаемости в самых бедных странах.

Поэтому он несет ответственность за то, что из-за идеологических соображений люди должны голодать. Воюя с презервативами, он также осложнял борьбу со СПИДом в Африке. Ему повезло, что жертв этой политики никогда не удастся сосчитать - так, как считают жертвы, вызванные некоторыми другими лидерами.

Тотальный траур, за которым меркнут все другие проявления публичной жизни, я в Польше переживаю уже второй раз. Первый был в марте 1953 года (смерть Сталина - прим. переводчика). Я участвовал в нем по убеждению. Через какое-то время я уже об этом сожалел.

Конечно, это не значит, что я сравниваю Кароля Войтылу с преступником Иосифом Сталиным. Однако сравним масштаб того, насколько замерла жизнь, траурный психоз и давление его адептов. Так что не верьте, молодые, что по Сталину в Польше плакали главным образом под официальным давлением.

Мы переживали траур в том числе и потому, что умирал сталинский мир - не без недостатков, но знакомый - а открывалось будущее неизвестное, которое могло быть хуже. Оно было лучше. В любом случае, смерть Сталина означала перемены исторического значения. Уже многие сотни лет конец понтификата не становился событием такого ранга.

Траур по Сталину выработал у меня иммунитет на эмоции, которыми заражает толпа. Поляки позволили себе поплыть на волне не столько скорби, сколько помпы, созданной СМИ.

Иоанн Павел II будет назван в Польше Великим, Святым, самым выдающимся поляком в истории и т.д. Подтвердить правоту этих оценок нельзя, разве только выкрикивая в экзальтации лозунги. В величие Войтылы надо верить просто из солидарности со всем родом поляков.

После смерти Войтылы мощь духовенства еще более возрастет в общественной жизни и в государстве, благодаря раскрутке культа карьеры единственного в истории поляка, который ее сделал.

Культ этот будет умело подпитываться и отравит общественную жизнь правым, охранительным национализмом.

Клерикальный национализм поглотит этот культ даже несмотря на проевропейскую, антибушевскую в иракском вопросе ориентацию Иоанна Павла II, несмотря на то, что он не поддерживал концепцию конфессионального государства и был открыт к диалогу с другими верованиями и культурами. С местным божеством поляки усилят свою религиозную идентичность.

Вслед за этим интеграция с Европой столкнется с дополнительным сопротивлением. Предполагаю, что войтылизм, становясь национальной религией, даст толчок локальной мании величия и склонности к мессианизму. Четверть века, проведенная Каролем Войтылой в Ватикане, современной Польше боком выйдет.