Немецкий философ, психолог и педагог не верит в будущее 'управляемой демократии' и предрекает главе Кремля скорое и неприятное пробуждение

Ганс-Йоахим Шпангер - председатель правления и руководитель исследовательской группы Гессенского фонда по исследованию проблем мира и конфликтов.

Ганс-Йоахим Шпангер не верит в будущее 'управляемой демократии' в России и предрекает главе Кремля уже скорое и неприятное пробуждение. Пришло время: американское рейтинговое агентство "Freedom House" в своем последнем ежегодном докладе отнесло Россию, впервые со времени распада Советского Союза, к числу 'несвободных стран', наравне с Пакистаном, Руандой или Того.

Кстати, другие агентства, устанавливающие рейтинг демократичности, такие, как "Polity IV" и "Bertelsmann-Transformationsindex", делают более сдержанный вывод. Однако тенденция очевидна: в России Путина происходит не демократическая, а авторитарная консолидация.

Свидетельства ускорившегося в 2004 году упадка демократии видны повсюду. Тут и дело ЮКОСа, результатом чего является ренационализация государственной собственности, приватизированной олигархами, которых сегодня хулят.

Здесь и отмена прямых выборов губернаторов, ставящая крест на 'системе сдержек и противовесов'. Тут и последняя реформа избирательной системы, должная вместе с изменениями в законе о партиях обеспечить партии 'Единая Россия' сохранение недавно полученной ею в парламенте власти на долгие времена.

Это и реформа судебной системы, пытающаяся удержать судей, как и прокуратуру на коротком поводке политической исполнительной власти. И здесь же - достаточно бесцеремонная попытка навязать авторитарную модель господства путинизма также соседним странам.

Конечно, если каждую из этих мер рассматривать изолированно друг от друга, то им можно найти объяснение с точки зрения прагматизма. В частности, делается ссылка на необходимость защиты от террористических актов, приобретающих все большие масштабы, или на необходимость приведения к порядку такого олигарха, как Михаил Ходорковский.

Или приводится довод, что, мол, федеральному центру необходимо добиться послушания в отдаленных районах громадной страны, где прочно закрепились региональные кланы.

Однако в целом все предпринимаемые шаги идут лишь в одном направлении: в сторону от демократии по пути к авторитарному порядку, в котором, как считает, Збигнев Бжезинский (Zbigniew Brzezinski) он уже видит черты фашизма Муссолини (Mussolini).

Признаки этого имели место уже в первый период полномочий Путина. Кстати, в то время он еще мог заставить поверить, будто его 'диктатура закона' и 'вертикаль власти' должны укреплять не только его шаткие позиции, но и собирать воедино обломки оставленного Борисом Ельциным государства.

И в тот период времени он подчинял и то, и другое ясной политической цели: преобразованию страны всеми имеющимися в наличии средствами.

А средства эти были авторитарными, поскольку иным способом нейтрализовать деструктивную власть прислужников вокруг 'семьи' Бориса Ельцина и их олигархических отпрысков было невозможно. Но пришлось иметь дело с масштабными экономическими реформами.

Среди них особое место занимает введение частной собственности на землю и налоговая реформа, установившая налог на доходы всего лишь в размере 13 процентов. Это стало яркой вехой в расставании с царистско-советским наследием России.

Курс Путина на авторитарную модернизацию, для характеристики которой в употребление вошел термин 'управляемая демократия', был и в начале его правления, прежде всего, следствием политико-экономических отношений, сформировавшихся на диком Востоке в период системных перемен.

Этому могли способствовать этатистические традиции России, приводящие, согласно оценкам (предубеждению), по неписаному социальному контракту рано или поздно к появлению сильной руки. Основанием для этого они не были.

Он вряд ли смог бы противостоять клану Бориса Ельцина, занявшему все ключевые посты в администрации, без поддержки своих людей. В результате во власть попали как либералы из городской администрации Петербурга, так и коллеги по работе в аппарате советских служб безопасности, нынешние 'силовики'.

И не поставь он на место обоих медиа-магнатов, Владимира Гусинского и Бориса Березовского, его самый важный политический капитал, популярность среди населения, растаял бы скорее, чем снег под весенним московским солнцем.

Более того, Путин мог пребывать в уверенности, будто действует в полном соответствии с максимами классической теории модернизации. Можно почти с уверенностью говорить о том, что при таком уровне развития, как в России, концентрация всех усилий на экономической модернизации с помощью демократических средств вряд ли возможна.

И в данном случае речь идет не о деформации, а о немалом сроке и об общепринятой в мире доктрине развития. Джагдиш Багвати (Jagdish Baghwati) однажды изложил ее в виде известной формулы о 'трудном выборе' между демократией и развитием.

Hо позднее в связи с новыми обстоятельствами отказался от нее: авторитарные режимы могли обеспечивать за счет потребления высокие показатели накоплений и инвестиций, но, однако, - не столь же высокую производительность.

Престижные проекты в диктаторских развивающихся странах, популярных вплоть до 80 годов, а сегодня в лице Народной Республики Китай, приводили чаще к коррупции, "капитализму по принципу кумовства", обогащению государственных служащих, к откровенному расточительству, а в итоге - к экономической стагнации, а в отдельных случаях - даже к полному коллапсу.

Именно в этом заключается и проблема второго срока полномочий Путина, все больше и больше снижающая темпы модернизации. Более того, Путин, облеченный теперь беспрецедентными властными полномочиями и оседлавший (нефтяную) волну успеха, судя по всему, лишился глазомера, от него отвернулась фортуна.

Тем временем его союзники выходят из тени и разворачивают в своих аппаратах настораживающую жизнь, направленная на получение личной выгоды. Все яснее проявляются известные по опыту других частей света контуры авторитарной модели модернизации и классического "нефтяного государства".

Это наглядно демонстрирует дело 'Юкоса', в конце концов, оказавшееся тщательно спланированной интригой, в которой контролируемый государством энергетический сектор ("Газпром", "Роснефть", "Транснефть") и их покровители в Кремле преследовали двойную цель: избавиться от агрессивного конкурента и укрупнить таким образом свой бизнес и портфели.

При этом такие аргументы, как политический вызов президенту, брошенный Михаилом Ходорковским, опасность слияния "Юкоса" с Exxon Mobil или Chevron-Texaco, а также пример других стран, где национальный энергетический гигант находится под контролем государства, образовывали необходимую дымовую завесу.

Она произвела свое действие и на президента, оставив либералам-экономистам в правительстве ничего кроме возможности бессильного протеста. Однако сейчас они пытаются создать законодательные ограничения для налоговых ревизоров, так как эти, войдя во вкус, предъявляют налоговые претензии все новым предприятиям.

Удается ли им сделать это - остается под вопросом, даже, несмотря на очевидную поддержку со стороны президента. Но его заверения, как это несколько дней назад показал запрет покупки немецким концерном Siemens активов энергетического концерна "Силовые машины", имеют недолгий период действия.

Препятствием с несколько более долгим сроком действия стал для государственных экономистов провинциальный американский суд, предоставивший правовую защиту кредиторам 'Юкоса' и обнаживший тем самым правовые и экономические риски операции по экспроприации.

То, что это сравнительно успешное западное вмешательство во внутренние дела по времени совпало с тем поражением, которое Россия потерпела во время своего вмешательства во внутренние дела Украины, объясняет, почему в Москве с тех пор снова популярны антизападные теории конспирации и страхи оказаться в окружении.

Москва по-прежнему совершенно не понимает, почему то, что так успешно реализуется в России, не сработало во время президентских выборов на Украине.

Более того, после своего провала на Украине Кремль все больше задумывается тем, не повториться ли украинский сценарий в России. Это впечатление усилили массовые протесты, сопровождавшие социальные реформы в России в начале этого года.

Нервозность президента и правительства показывают, что они осознали, по крайней мере, политические риски. Но относится ли это и к слабым местам, присущим авторитарному стилю правления, остается под вопросом.

Ведь пакет реформ вкупе с другими законами летом прошлого года без серьезных дискуссий был принят Государственной Думой. Это было на руку либеральным экономистам-авторам социальных реформ, ведь фактическое отсутствие парламентских корректировки не позволило размыть их благородные намерения.

Однако при этом не были учтены риски слепого копирования западных идеалов.

Именно социальные реформы показали всю противоречивость авторитарной модернизации путинизма. Однако представление о том, что можно управлять политикой, обществом и экономикой повсюду - вплоть до самых отдаленных уголков страны и за ее пределами при помощи политтехнологий, неважно по каким причинам оно возникло - из либерально-экономических побуждений, патриотических инстинктов или стремления к личному обогащению - в итоге оказывается иллюзией. Впервые Путину приходится обороняться почти на всех фронтах.

Однако успокаиваться рано: смены курса пока ожидать не следует. В данной ситуации наиболее естественным станет желание вышибить 'клин клином'. Но это таит серьезную опасность не только для политической стабильности в России, но и для отношений с Западом.

Здесь Путину до последнего времени удавалось с помощью клятв в верности 'стратегическому партнерству' и прагматичных уступок добиваться некоторой разрядки, как во внутренней, так и во внешней политике.

Достаточно назвать его согласие с размещением американских войск в Средней Азии после 11 сентября, ратификацию Киотского протокола или долговую политику в отношении Германии и Ирака.

Однако это не смогло ни нейтрализовать возрастающую критику Запада в отношении авторитарного курса Путина, ни предотвратить поражение путинского кандидата в президенты на Украине, произошедшее при помощи США и их (восточно-)европейской интервенции, как ее называет Москва.

С тех пор усиливается неприятное ощущение геостратегического окружения, что находит свое отражение в 'теории домино', которая трактует демократические перемены в Грузии и на Украине как стратегическое территориальное завоевание Запада.

Изменению этой ситуации не способствовали и результаты недавних выборов в Киргизии и Молдавии, несмотря на то, что официальная Москва в этот раз проявляла гораздо большую сдержанность.

Сходная ситуация с упреками в двойных стандартах в ответ на критику Запада в отношении авторитарных методов борьбы с терроризмом. И то и другое сочетается с общим консенсусом московской политической элиты.

Даже в либеральном лагере немногие сомневаются в том, что СНГ - это исключительно российская сфера влияния, и что это новые восточноевропейские члены ЕС страны столкнули ЕС на антироссийский курс.

Поэтому неудивительно, что демократические перемены в соседних с Россией воспринимаются, прежде всего, как геостратегическая игра с нулевой суммой. И такая реакция не нова, ведь уже во времена Ельцина это провоцировало жесткие оборонительные рефлексы.

Но если тогда они выражались в недовольстве геостратегической маргинализацией России, то сегодня речь идет об ограждении авторитарного политического строя от западного проникновения, что будет иметь более долгоиграющие последствия.

Однако риск "заражения" в реальности меньше, чем это представляется России, так как, в отличие от Украины в России в настоящее время определяющими силами в оппозиционном лагере являются не либералы, а патриоты и националисты.

Это также явилось продуктом политтехнологий и управляемой демократии Путина и следствием раздробления либеральных и целенаправленное поощрение новых и старых националистических партий.

Все это делает внутриполитический климат в России более суровым для Путина, и все четче становятся рамки, которые авторитарный строй устанавливает для стратегического партнерства с Западом.

Отягощает ситуацию то, что 'чекистская' часть кремлевской администрации вместе с государственным контролем над ключевыми секторами российской сырьевой отрасли получают еще и геостратегический козырь. Это может создать соблазн продемонстрировать силу не только в отношении более слабых соседей, но и в отношении западных потребителей энергии.

Если звезда Путина продолжит падение, то и с внешнеполитической точки зрения ему будет все труднее между бюрократией и националистическими популистами с одной и все более отдаляющимся Западом с другой стороны.