- Я была в Америке, могла увидеться с Еленой Соловей – и все-таки наше интервью состоялось по телефону. Без машины добраться до ее дома в штате Нью-Джерси оказалось весьма проблематичным.

А желание сделать интервью оказалось настолько сильным, что я решила – сделаю! Пусть по телефону, пусть я и не увижу ее – а может быть, и к лучшему, что не увижу, потому что – какой она стала после четырнадцати лет эмиграции?

Пусть она останется для меня и миллионов ее поклонников такой, как была в "Рабе любви" – самом знаменитом своем фильме, который для нее оказался роковым и пророческим. Потому что, уезжая в эмиграцию, она практически повторила судьбу своей героини, русской актрисы, которая уезжает в трамвае без вагоновожатого – в никуда…

Несмотря ни на что, Елена Соловей была и остается звездой первой величины: абсолютная, безусловная, даже не то что любимая или обожаемая – боготворимая, которой на родине поклонялись так, как поклонялись, наверное, Вере Холодной или Грете Гарбо. И эта звезда не исчезла, не погасла, не потускнела – а просто ведет жизнь обыкновенной женщины, которая ради любви – к мужу, к детям и внукам – приняла смену профессии как данность и примирилась с этим.

- В одной заметке о вас написали, что вы были и остаетесь рабой любви, ее счастливой заложницей. Вы согласны с этим?

- Можно согласиться, да.

- Хотите, я расшифрую, как я понимаю эту мысль? Из-за земной любви – к мужу, к детям и внучке – вы оставили профессию, которая была для вас больше, чем профессия – это был воздух, которым вы дышали, – и уехали в эмиграцию, точно зная, что актерского будущего вам в ней нет и быть не может, потому что ваша профессия неотделима от языка, а язык у вас – русский…

- Возможно, это несколько высокопарно, но в принципе, наверное, это возможное интерпретирование. Это слишком красиво. Все гораздо проще.

- Вы сами говорили в многочисленных интервью, что уехали, потому что не видели будущего для своих детей. Те, кто уехал в Израиль, говорят о том же. В итоге дети теперь выросли и спрашивают своих родителей: "А мы вас об этом просили?"

Вы увезли своих детей в Америку в трудном переходном возрасте. Теперь, оглядываясь назад, вы по-прежнему думаете, что будущего в России для ваших детей тогда не было? Ваши дети "прижились" в Америке?

- Вы знаете, об этом нужно их спросить. Я думаю, что им было нелегко, но в конечном итоге, я надеюсь, что они все-таки благодарны, но мне кажется… Понимаете, у меня дети уже взрослые, у них свои семьи, свои дети, и поэтому их восприятие жизни не такое, как у нас, у родителей. На мой взгляд, их жизнь складывается хорошо.

Конечно, очень много сложностей. На долю наших детей выпало очень трудное время, и как они свою жизнь проживут – трудно сейчас предположить. Но я не жду от детей благодарности, я просто хочу, чтобы они достойно прожили свою жизнь.

- Эмиграция характерна для евреев, потому что евреи таким способом во все времена спасали свои жизни. Почему вы эмигрировали? Может быть, у вас есть еврейские корни?

- Да, у меня папа – еврей, мама – русская. Один дедушка – русский, другой – еврей. Одна бабушка – русская, другая – еврейка. Муж – еврей.

- Большая часть вашей "доэмигрантской" жизни прошла в бывшем Ленинграде – сегодняшнем Санкт-Петербурге, который, кроме того, что назывался "колыбелью революции", можно было бы назвать и "колыбелью антисемитизма".

Ведь именно там зарождалось откровенно черносотенное движение "Память". В воздухе буквально пахло настоящим погромом, и многие ленинградские евреи бежали оттуда в страхе за свои жизни. Вас и вашей семьи это не коснулось?

- Честно говоря, я не помню погромов. Тогда были погромы в Азербайджане и в Средней Азии, и Театр Ленсовета, в котором я тогда работала, был единственным театром, который не побоялся поехать на гастроли в Ереван, когда в городе стояли танки. Я помню тревожное время, когда начинались вот эти сборища, как раз перед тем, как мы приняли решение уехать.

Слава Богу, нас это не коснулось. Но у моей близкой приятельницы, (которая сейчас живет в Израиле, а в Ленинграде они жили как раз недалеко от Казанского собора, где собиралась вся эта "Память"), их девочку как-то раз схватил хулиган за волосы и сказал: "Вот таких, как ты, мы скоро будем вешать на фонарях". Ты не знал, что может произойти и что тебя ждет. Это предчувствие погромов – оно было, и это было ужасно.

- Вы говорили в интервью, что жизнь кино не кончается, что жизнь больше, чем кино. Но как же это могло быть для вас, которая была рождена актрисой?

- Понимаете, мне кажется, что частная жизнь, личная жизнь актера – это его тыл. Жизнь актерская – она на виду. Это такая достаточно жестокая профессия, что если нет тыла, нет возможности возвращаться в свою жизнь, то очень трудно жить. От этого можно сойти с ума. Тогда не нужно иметь семью.

Помимо всего прочего, у каждого человека свое личное ощущение профессии и жизни. Вот лично я не путаю свою актерскую жизнь и свою личную. Для меня актерская жизнь заканчивается в театре, в кино, и поэтому я не отношусь к своим героиням как к себе.

Это какие-то другие женщины, которые мне безумно интересны, но они живут своей жизнью, независимо от моей, после того, как я сыграла эти роли. Моя роль в этом фильме закончилась, а моя жизнь – продолжается. И в этом мое счастье.

- Природа мужчины так устроена, что он должен быть лидером в семье. Немногие мужчины выдерживают рядом с собой ярких, умных и красивых женщин. Тем более когда на его избранницу обрушивается вселенская любовь и слава. Ваш муж не ревновал вас к вашей профессии со всеми ее вытекающими?

- Об этом нужно у него спросить. Но, помимо всего прочего, он – человек. работавший в кино, он художник кино. Он прекрасно понимает и знает профессию актера, он всегда был уверен, что наша семья для меня – главное. Он всегда печалился моими неудачами и радовался моим успехам.

Это было в театре и в кино. А дома я для него была я, не актриса, а просто женщина, со всеми своими достоинствами и недостатками, может быть, с какими-то своими капризами и со своей любовью.

- После окончания ВГИКа вы же не поехали работать по распределению в какую-нибудь заштатную киностудию. Не ждали годами, пока вас откроют. Вас сразу же стали приглашать на главные роли. Видите ли вы в этом милость судьбы или это – актерская удача? Почему в вашей актерской жизни все сложилось именно так, как сложилось?

- После окончания института меня сразу распределили, то есть мне была уготована работа в студии киноактера на Мосфильме, куда всегда распределяли москвичей. У меня была возможность работать в Малом театре, где работал мой мастер Борис Андреевич Бабочкин, и куда меня приглашали. Но ведь индивидуальность и даже способности – не самое главное.

Самое главное – с какими людьми сводит тебя судьба. Вот в этом смысле моя судьба была счастливой, потому что сводила меня с замечательными, талантливыми людьми, которые меня, как актрису, "видели" и которые вели меня по этой жизни. Это и мой педагог, у которого я училась в Москве, – Маргарита Рудольфовна Перлова.

И мой мастер – Борис Андреевич Бабочкин, у которого я закончила курс. И мои режиссеры, их огромное количество, я им всем бесконечно благодарна – они меня сделали. Благодаря им я и стала Леной Соловей – еще во ВГИКе. И Рустам Хамдамов, который снял меня в своей первой картине "В горах мое сердце" (это была его курсовая работа).

Благодаря Рустаму я снялась в своей первой картине "Цветы запоздалые". Это все было – прихоти судьбы, и в этом было – мое счастье. Вы знаете, какое количество талантливых людей так никому и не стали известны? Сколько талантливых актеров так и ушли из жизни?

И это не их вина, это их беда! Наша профессия очень зависима, мы зависим от режиссеров, мы зависим от множества обстоятельств, и мы зависим от времени, в котором живем. Мы не всегда востребованы.

- Когда вы уезжали, вы говорили публично, что вряд ли вернетесь в профессию. И, тем не менее, вернулись. Вот я читала, что вы снялись в одном фильме, что пробовались на другие роли. Какие у вас ощущения в связи с этим?

- Какие могут быть ощущения? Я не хочу сказать, что я цепляюсь за свою профессию, но во мне есть воспоминания о прошлой жизни и надежда на то, что я смогу, я могу заниматься своей профессией. Но пока это только надежды. Пока не происходило ничего такого, о чем бы я могла сказать – да, я снова актриса, я работаю. Но, видимо, в этой жизни моя профессия не нужна. Возможно, когда-нибудь произойдет какое-нибудь чудо или событие, когда я снова стану востребована, как актриса. Пока этого не происходит.

- В русской американской прессе писали про ваше участие в фильме "Нелегал". Там вы себе нравитесь?

- Вы знаете, когда-то режиссер Гера Гаврилов был одержим идеей снять картину об эмиграции в Америке. И он снял пилот (заявку), в которой были определены все основные линии будущего фильма, который он предполагал снять. Это называлось – "ПМЖ".

К этой заявке отнеслись как к фильму, и было много мнений, но продолжение не состоялось. Тем не менее Гаврилову предложили снимать новый сериал, который называется "Нелегал", и вот опять–таки счастливый случай, Гера не забыл меня – и пригласил. После "ПМЖ" это как бы продолжение той женщины, которая была в том фильме, вот она встречается новому герою в картине "Нелегал".

- В Нью-Йорке прежде всего тебе задают вопрос – сколько ты стоишь? И это, по-моему, самый характерный американский вопрос. Они ведь даже время пересчитали на деньги, самый популярный американский афоризм – "Тайм из мани"! Привыкли ли вы к привычке американцев все мерить деньгами, даже талант и успех?

- А в этом нет ничего плохого. Талант и успех должен быть оплачиваем, ведь это та же самая работа, тот же самый труд, тот же самый товар. И уж если человек работает, и работает хорошо, он должен за это получать деньги – для того, чтобы дальше работать и продолжать жить.

Заниматься альтруизмом и работать только ради идеи... мы знаем поговорку "бесплатный сыр бывает только в мышеловке". Хотим мы того или нет, но если относиться к деньгам как к составляющей свободы личности, то это совсем неплохо. Но опять же деньги определяют то количество и качество свободы, которое мы имеем или не имеем.

- Показывали ли в Америке "Рабу любви"? Понимают ли ваши знакомые американцы, с кем рядом они живут?

- Я очень много встречалась с американцами – сценаристами, актерами того времени. В 1977 году здесь была показана "Раба любви". Эти люди, они помнят и знают меня. Что касается эмигрантов, которые приехали сюда давно, то и они, наверное, знают. Во всяком случае, в школе-студии "Этюд", которая у нас здесь есть, занимаются дети, родители которых знают, что они приводят детей ко мне.

- Я читала про вашу студию, как вы гордитесь успехами ваших детей. И какой строгий в нее отбор.

- Нет, отбор не строгий. Просто у нас не очень много детей. Мы и не хотим набирать много. Главное – чтобы дети хотели заниматься. Мы ведем ее вот уже скоро пять лет.

- Как вы относитесь к тому, что, вспоминая ваше имя, люди прежде всего вспоминают "Рабу любви" и при этом не очень-то отделяют вас от вашей экранной героини? Не обидно ли вам, что помнят только один фильм – из всего того, что вы сыграли? И какое у вас самой отношение к этому фильму и к вашей в нем роли?

- Иногда бывает обидно, потому что у меня достаточно и других картин и ролей, которые я люблю.

- "Вам и не снилось", "Неоконченная пьеса для механического пианино", "Обломов"...

- Да. И "Открытая книга", и "Жизнь Клима Самгина", – всего не перечислить. И в театре у меня достаточно много работ, за которые я очень благодарна Игорю Петровичу Владимирову и Театру имени Ленсовета.

Но я понимаю, что "Раба любви" – это та роль, с которой я пришла к зрителю, в которой зритель меня узнал и, я надеюсь, полюбил. И поэтому, конечно, отсчет ведется от этой картины. Я могу только сказать, что очень люблю эту женщину. Она никогда надо мной не властвовала.

И сейчас, когда прошло достаточно много времени (30 лет назад закончена была эта картина!), я понимаю, что она до сих пор жива. И нет ничего приятнее для актера, чем когда роли, которым ты подарил часть своей жизни, нужны и живы до сих пор.

- Мы начали наш разговор с того, что в этом есть определенная доля истины – вы и есть "раба любви", ее счастливая заложница…

- Вы знаете, я иногда думаю, что сценарий, который был написан Андроном Кончаловским и Фридрихом Горенштейном, история этой женщины – это как предчувствие моей судьбы, если хотите. Может быть, поэтому она мне так дорога.