МЫ ИДЕМ по центру Баден-Бадена, куда Олег Попов, вот уже 14 лет живущий в Германии, приехал на четыре дня на гастроли. Суперзадача — найти отрез клетчатой ткани для очередной кепки Солнечного клоуна. Я знаю в городе единственный магазин, торгующий тканями.

Тряпка в клетку

— ОБЪЯСНИТЕ им, что мне нужна тряпка в клетку, как на шахматной доске, — просит меня Попов.

Объясняю. Продавщица с очаровательной улыбкой подсовывает нам все подряд, но только не то, что нужно.

— Неужели нет такой простой ткани? — недоумевает Олег Константинович.

Приходится отшучиваться: Баден-Баден — город миллионеров, и «простые ткани» здесь дефицит. Заодно интересуюсь, сколько же в гардеробе Солнечного клоуна кепок.

— Я их не держу. Они пачкаются, салятся, а в чистку сдавать — портятся. Раньше была портниха, которая мне шила кепки. Теперь я сам это делаю. Лучше, чем сам, никто не сделает.

Искоса смотрю на руки артиста с сильными короткими пальцами и внутренне улыбаюсь, представляя, как он ловко орудует иглой. Да что иглой — все реквизиты для своих номеров он тоже мастерит сам.

— Я же начинал свою трудовую биографию слесарем на «правдинском» комбинате в Москве, привык все своими руками делать. Если заказывать реквизит, это и обходится дорого, да и, главное, объяснять дольше. У меня дома мастерская, все необходимое, вплоть до сварки.

Наручники для артистов

— КОГДА вы уезжали на зарубежные гастроли в начале 90-х, вы ведь не знали, что… не вернетесь?

— Нет, конечно. В 1991 году мы были в поездке: Франция, Германия. Все вроде бы как всегда. И тут нас вдруг бросает импресарио. Просто забрал наши деньги и уехал в Аргентину.

Мы остались без копейки, непонятно, что делать. А тут еще сообщают: дома какое-то ГКЧП, заваруха началась. А я-то знаю: в любой заварухе обязательно бывают жертвы. Пошли слухи, что уже заготовили две тысячи наручников. И артистам, думаю, перепадет. Надо бы переждать…

Вдруг Олег Попов останавливается перед небольшим фонтаном, на котором что-то написано готическим шрифтом.

— Вот точно такой фонтан был в том городе, где у нас тогда были гастроли. А на нем надпись: «Немецкие женщины — самые верные в мире». Может, это касалось тех женщин, которые дожидались своих мужей с войны? Но в тот момент я воспринял это очень близко.

Я тогда уже познакомился с Габи, ставшей вскоре моей второй женой. Случайно, в цирке. Выступаю на манеже, смотрю — симпатичная такая девушка в зале стоит. Нет мест, вот и стоит в проходе. Попросил вынести ей мой стул из гримерной. А во время антракта она подошла ко мне, чтобы поблагодарить.

Поверите, никогда не спрашивал у девушек телефонов. А тут спросил, и она дала мне свой номер. Я его, конечно, тут же потерял и нашел только через месяц. Позвонить, думаю, или в урну выбросить? Решил позвонить. А языка-то как следует не знаю. С грехом пополам пригласил ее на представление.

Она приехала. А тут как раз вся эта петрушка с импресарио и с ГКЧП случилась, деваться нам некуда. Нет денег даже багаж домой отправить. Другой импресарио предложил контракт в Голландии, но через месяц. Словом, поделился с ней всем этим, а она говорит: месяц можешь у меня пожить.

Приехала на машине, взяла мои вещи и отвезла к себе. Через месяц я поехал в Голландию. С тем, новым импресарио проработал семь лет. За это время Габи приезжала ко мне много раз, ей понравился цирк, она сама стала выступать — жонглировать, бить степ. Ну а потом была свадьба…

Я полмира объездил, с 1955 года на гастролях. Тогда еще «железный занавес» был. Но чтобы эмигрировать, остаться где-то — такой мысли никогда не было. Все получилось спонтанно, случайно. В жизни ведь случай имеет громадное значение. Конечно, если он тебе нужен и ты к нему готов…

Уважать страну, в которой живешь

— У ВАС с женой большой разрыв в возрасте — 35 лет. Да и родилась, и выросла она в Германии. Не ощущается разница в интересах?

— Интересы, конечно, частенько разные бывают. И вкусы неодинаковые. Но главное, что между нами существует, — это взаимное уважение этих самых интересов. Вот, например, сейчас я здесь, а она полетела в Барселону на выставку карет и лошадей. Увлекается она этим, ну и хорошо. Так что мы уже почти 13 лет живем мирно и весело. И не ссоримся…

— Вы уже 14 лет в Германии — привыкли?

— Я понял для себя что-то очень важное. Главное — надо уважать страну, в которой живешь. Знать законы, язык. К сожалению, я все время в работе. Для изучения немецкого нет времени. Здесь нужно в подвале закрыться, как Папу Римского выбирают, и не отпирать дверь, пока язык не выучишь, а когда пойдет белый дым, значит, можно выпускать.

Дома-то мы с женой по-русски говорим. Она у меня молодец. Так выучила язык, что уже в Санкт-Петербург переводчицей ездила. Ну а без сложностей невозможно — так, чтоб все как по маслу было. Знаете, как в саду — пока до розы доберешься, шипов нахватаешь. А вообще-то мне здесь нравится. Особенно эта их дисциплина и пунктуальность.

Если у человека есть дисциплина, у него все будет. А нет — ничего до конца не получится. Правда, и тут немного расшаталось в последнее время. Нравится, что они так цветы любят. В деревне, где мы живем, все окна в цветах. Одно на другое не похоже. У меня даже была мысль сфотографировать все это и устроить выставку «Окна деревни».

— Следите за тем, что происходит в России, или вам уже все равно?

— Конечно, не все равно. У меня дома на крыше «тарелка» стоит, смотрю все наши программы. Иногда переживаю, иногда радуюсь. Правда, в последнее время все больше огорчаюсь. Воруют у нас много, законы не соблюдают. Россия — богатейшая страна, и обидно, что в ней так много бедных людей…

В 90-е годы народному артисту СССР (да, впрочем, не ему одному) назначили пенсию, на которую, как он сам выражается, нельзя было даже заварки купить. А все, что удалось накопить, «сгорело» с денежной реформой…

Пять лет тому назад Владимир Путин прислал поздравление с 70-летием, а канцлер ФРГ Герхард Шредер назвал Олега Попова «великим».

— Приятно, конечно, когда тебя награждают, поздравляют. Но звездная болезнь — это не дай бог. Для артиста это конец карьеры. К похвалам власти надо относиться нормально, спокойно. Дороже этого любовь и признание публики и уважение коллег.

Только тогда можно считать себя счастливым человеком. Моя удача — это моя профессия. Она мне продлевает жизнь и творческую, и физическую. Так что если подумать, то 75 лет — это много. А если об этом не думать, то сущая ерунда. Об этом, скорее всего, будет в книге, которую я собираюсь начать писать.

— Издавать будете в Германии или в России?

— Рановато об этом. Сначала написать надо.

Мы подходим к шапито, расположившемуся на огромном пустыре. Скоро очередное представление. Четыре дня подряд по два спектакля в день. Цирк вмещает 1200 зрителей, и каждый раз зал полон. Много немцев, но в основном все же русскоязычная публика.

— Очень много среди публики людей старше среднего возраста. Тех, кто меня помнит по прежним временам. А они уже ведут с собой внуков. Много и совсем пожилых людей, а радуются как дети.

— Говорят, что клоуны в жизни, как правило, — люди грустные.

— А почему нам не грустить? Ведь погода тоже разная бывает. То солнечные дни, то пасмурные. Единственное, где я должен оставаться веселым, — это на манеже. На это я каждый раз настраиваюсь. А в жизни по-разному. Беспричинно веселятся только дураки.