Лолита удивила нас сильнее “добротного хита”, когда в начале года была названа на читателями “МК” победительницей в номинации TOP SEXY 2004, то есть — “самой сексапильной” певицей в попсе. Она обошла даже “ВИА Гру”— верите или нет… Чем же?

Премьера ее нового шоу “Мне 41, а кто даст?”? Хорошее, конечно, шоу. И публика была в восторге, и даже злобные критики выдавили из себя пару комплиментов.

Но шоу два дня покружилось, его увидели несколько тысяч обилеченных, а в эфир-то на всю страну оно вышло только с месяц назад. Откуда люди разглядели ее, так сказать, сексуальность? Нашли, значит, откуда.

Журналисты «МК» решили поговорить с Лолитой о том, как сама она воспринимает все происходящее с ней и вокруг нее…

— Хоть и говорят, что в 45 баба — ягодка опять, и у тебя, стало быть, окончательное торжество сексуального очарования зрелости еще впереди, но как ты относишься к тому, что по итогам прошлого года ты порадовала всех не лучшим, например, концертом или убойным хитом, оказалась не “лучшей певицей”, а, пардон, самой “секси года”?

Ну, ведь действительно — не девочка уже. И, сказать прямо, в модельную линейку 90—60—90 даже близко не укладываешься…

— Это повысило мою женскую самооценку. Смягчило комплексы старения, которые я испытываю в последнее время.

— Не забросишь ли пение в связи с этим насовсем, сконцентрировавшись на женской самооценке?

— Ни в коем случае, это было бы абсурдом! А комплексы старения обычно проявляются только по утрам. Просыпаешься вот утром и думаешь — хорошо бы надеть короткую юбку. А потом думаешь — блин, наверное, УЖЕ неприлично. И все-таки ее надеваешь. А потом целый день ходишь и все время испуганно поправляешься — мол, как бы чего не было видно.

Вот в этом комплекс старения проявляется. А в работе наоборот — у меня никогда не отражался ни возраст, ни достижения, ни недостижения. Я имею в виду “недостижения” в общепризнанном смысле — есть в хит-параде или нет, назвали “секси года” или “самой страшной”. Нет, вот это все мимо меня всегда проходит и на работе никак не сказывается.

— И тем не менее я замечал, что к своему реноме ты относишься очень, иногда — чрезмерно серьезно. Взрываешься иногда, как вулкан, из-за самой, казалось бы, ничтожной мелочи в какой-нибудь газете…

— Просто я перфекционист. С одной стороны, это ужасно, потому что со мной тяжело работать. Именно потому, что я серьезно отношусь к своей работе, поскольку она совершенно серьезна. Настолько же серьезна, насколько профессия хирурга.

Потому что зрители, перед которыми ты выходишь на сцену, либо о тебе больше никогда не вспомнят, выйдя из зала, либо они будут смотреть на тебя с сумасшедшими глазами и вспоминать, что давно у них такого не было.

Я знаю, чего стоят мне мои усилия, и, конечно, огорчаюсь, если сталкиваюсь не с доброй иронией, нет, а с несправедливым злословием. Тогда я действительно взрываюсь и готова всех порвать.

— Не секрет, однако, что в “легком жанре”, не вкладывая мученических усилий, можно добиться такого же результата, который в твоем случае достигается титаническим трудом…

— Я не согласна. Ну, приведи какие-нибудь примеры…

— Сколько хочешь! Возьмем вот, глубоко не копаясь, Глюкозу — из хит-парадов не вылезает, но вряд ли это досталось ей страданиями, мучениями, годами бессонных ночей, самопожертвованием, самокопанием, не говоря о самоистязании… Тем не менее ее песни «утюжат» всю страну.

— Это — другое. Ты меня лучше рассматривай в категории личностной, а не в категории проектной. Это — разные вещи.

— Проект — не проект, личность — не личность… Разве тебе не обидно, что пусть и проектам с полоборота дается то, что тебе стоит нервов, пота, времени?..

— Не обидно, поскольку я сама себе хозяйка, сама себе продюсер, сама себе директор и во всем буду винить себя. А за тем, кого сделали как проект, всегда кто-нибудь стоит, и когда этому кому-то перестает быть интересен его проект, проект лишается кислорода. И погибает.

Поэтому у меня выигрышная позиция. Благодаря каторжному труду, от которого я хоть и устаю, как собака, но получаю огромное удовольствие и добиваюсь результата, несравненно более качественного и достойного. Помимо всего того, что никто меня не может “закрыть” как надоевший проект.

Это — раз. Второе — и как следствие первого — мне приятно, например, что меня приняли театральные люди. Эти люди очень уничижительно относятся к поп-жанру, считают, что там никто ничего не умеет, кроме добывания легких и быстрых денег крайне низкопробным способом.

— Ну и что тебе от этого “принятия”? Тебе эти “театральные люди” кассу не сделают…

— А я себя чувствую профессионалом, чувствую, что я надолго и всерьез. Я недавно посчитала — я 19 лет на эстраде! Ну-ка, покажи мне проект с таким стажем. Где твоя Глюкоза будет через девятнадцать-то лет?..

А я живая, я есть, я пою, я даю концерты и не собираюсь никуда сходить. У меня были свои взлеты, падения, но я все равно держусь, я на плаву. А это достигается только с помощью той самой каторжной работы.

— То есть самоудовлетворение в твоем случае важнее самообеспечения?

— Нет, ну такое самоудовлетворение, которое ты сейчас имеешь в виду, называется нарциссизмом. А у меня совсем другое. Я профессионал — вот ключевое и главное для меня слово.

Профессионал не может быть не востребован — в любое время, при любых модных течениях. У него всегда есть зритель. Потому что всегда есть зритель, который хочет получить более качественное зрелище, например.

Я за то, чтобы было, с одной стороны, абсолютное развлечение — два притопа, три прихлопа, — потому что люди должны отдыхать, и за то, чтобы была такая эстрада, которой занимаюсь я, — поп-жанр, который несет в себе определенную смысловую нагрузку. Потому что, когда все одинаковые, это страшно. А я — такая альтернатива в поп-жанре.