В начале июня этого года дочери белого генерала Антона Деникина вручили в Париже первый в ее жизни русский паспорт, о котором она мечтала долгие годы.

МАРИНА Антоновна, которой сейчас уже 86 лет, чувствует себя не лучшим образом, однако корреспондента «АиФ» пригласила домой с удовольствием. «Я ваш еженедельник давно люблю», — призналась она по-русски с французским акцентом, усаживаясь в кресле под портретом отца в своей версальской квартире.

— Марина Антоновна, вы прекрасно говорите по-русски — это отец вас научил?

— Да, когда мне было четыре года, он научил меня читать, писать и считать до ста. Детских книг не было, так что занимались по Лермонтову — у родителей случайно сохранилось полное собрание его сочинений.

— Почему отец начал учить вас так рано?

— По примеру своего отца, который стал обучать его грамоте именно в четыре года. Вот он и преподавал мне втайне от мамы…

— Зачем втайне?

— Папа хотел сделать маме такой подарок — на другой денег не было. И вот в день ее именин дал мне газету и попросил прочитать. Мама убежала в свою комнату, папа пошел за ней, и она заплакала: «Ты с ума сошел — несчастный ребенок умрет из-за переутомления от менингита!»

«Своего тестя Деникин спас от кабана»

— МАМА рассказывала вам о том, как познакомилась с вашим папой?

— Она не могла об этом помнить — Деникин познакомился с ней на ее крестинах, она тогда только родилась. Папа был молодым лейтенантом в Польше: кажется, в Лодзи его часть стояла. Однажды пошел с друзьями на охоту. В лесу услышал крики, побежал и увидел, что какой-то господин висит на ветке, а раненый кабан на него нападает.

Выстрелил в кабана — и убил его. Спасенным оказался Василий Чиж — инспектор по налогам в этом месте. Он очень благодарил Деникина и пригласил на крестины своей дочери. Так папа стал другом семьи. Ксения, которую дома звали Асей, росла на его глазах.

После Русско-японской войны ее родители развелись. Отец тогда вернулся с фронта и узнал, что Ася остается с дедом и бабушкой. Деникин был уже полковником, когда его назначили в Варшаву, а Асю поместили в школу для благородных девиц в том же городе.

Ее мать, выйдя замуж, попросила Деникина, раз он все равно в Варшаве, по воскресеньям выводить девочку на прогулку — ей тогда было лет 12–13.

Он и водил — сперва заставлял ее вычистить ногти, а следом вел в кондитерскую, гулять. Потом папа был назначен под Самару, они не виделись долгое время. Незадолго до начала войны проезжал через местечко, где Ася жила, решил заглянуть — ей тогда было уже под 18. И влюбился.

Она — совсем нет: Ася обожала одного высокого блондина, а папа мой был среднего роста и брюнет, впоследствии и вовсе лысый. Но ее жениха убили, кажется, на десятый день войны. И она вспомнила о старом друге — Ася знала, что симпатична ему. Написала. Он ответил. Всю их переписку, которую мама сохранила, я отдала в исторический архив в Москве.

— Свадьбу они сыграли уже после революции?

— Да, в конце 1917-го, на Дону, папа как раз только сбежал из тюрьмы, в которой оказался из-за Керенского.

— Наверняка ваш отец мечтал о наследнике?

— Когда мама была беременна, отец ждал Ваньку. Страшно огорчился, что родилась дочь. Приехал с фронта посмотреть. А роды были тяжелые — я была слишком толстой, весила 4 килограмма. Лекарств недоставало, помочь маме было почти нечем.

К тому же у меня была шишка на голове, почти такая же большая, как и сама голова. Это из-за хирургических щипцов — изуродовали, когда вытаскивали. Папа полюбил меня, только когда мы эмигрировали в Англию, с того момента, как стал учить ходить. Забыл, что я не Ванька.

— Мама родила вас в очень сложное время. Как она справлялась?

— Нянька справлялась, конечно, а не мама. Мама меня кормила грудью до года, а нянька со мной занималась, и гораздо больше мамы. В Англии няня тоже была с нами, но, когда мы оттуда уехали в Бельгию, она влюбилась в какого-то русского и с нами в Венгрию уже не поехала.

И тогда я перешла в руки прадеда, деда моей мамы — он и гулял, и занимался со мной. Отец как раз писал «Очерки русской смуты», и у него почти не было времени — только на то, чтобы учить меня языку и арифметике.

«С третьим мужем мы прожили 40 лет»

— МАРИНА Антоновна, а как вам удалось сохранить русский язык, учитывая, что несколько десятилетий, пока вы были журналисткой и писательницей, работали исключительно на французском?

— До смены режима в России совсем мало общалась с русскими и уже начала немножко забывать язык, если честно. А теперь всякий раз, когда отвечаю новым людям в письме, прошу простить за ошибки — наверное, делаю их очень много.

— Ваш отец после эмиграции зарабатывал на жизнь литературным трудом. После того как общество бывших русских послов учредило для него небольшую пенсию, что-то изменилось?

— Пенсия эта была настолько маленькой, что почти ни на что не хватало — еле-еле сводили концы с концами. Мама покупала мне поношенные платья, пальто. Помню, было не очень приятно — хотелось быть более нарядной… И только тогда, когда вышла замуж, что-то изменилось. Это было во время немецкой оккупации. Правда, первое мое замужество было не особенно удачным, и уже через год с небольшим я захотела развестись.

— Со вторым мужем вы познакомились, когда стали журналисткой?

— Да, он был начальником информации на радио, затем критиком, большим другом Шагала — поэтому и я художника хорошо знала, мы даже проводили у него часть каникул на юге Франции. У меня одно время было несколько его картин, но я их подарила сыну и внучкам…

— С этим мужем почему развелись?

— Он сам меня покинул, так что это не моя вина. Влюбился в другую даму… Зато с последним мужем, Жаном-Франсуа, мы были вместе 40 лет. Он выступал на радио, по телевидению, писал книги исторические и очень-очень хорошо зарабатывал. И, слава богу, половина его пенсии после смерти помогает мне жить.

Добивался он меня очень долго — год с половиной. Я не хотела выходить снова замуж. К тому же Жан-Франсуа был моложе на 13 лет.

Муж очень любил теннис — я его тоже обожаю. Но я люблю еще и футбол, а он его ненавидел. И, когда я ему подарила второй телевизор, он был счастлив, что может смотреть что угодно, когда я смотрю футбол.

— Вы и сейчас следите за теннисом?

— Обязательно. Когда был последний «Ролан Гаррос», все время смотрела. В прошлом году русская ведь победила, как ее, Мыслева?

— Мыскина.

— Да-да, Мыскина. И в этом году я надеялась на русских, но они что-то не так хорошо играли. Сафин (Деникина произносит эту фамилию на французский манер, делая ударение на букву «и». — Авт.) неплохо играл, но до конца не дошел.

— Все время болели за русских?

— Конечно. Я и до того, как мне паспорт дали, чувствовала себя совершенно русской. Наверное, в том числе и из-за последнего мужа: у нас были противоположные мнения о многом — и это надоело в конце концов. С русскими мне гораздо, гораздо легче.