«БОРИС Моисеев и его леди». Пятнадцать лет назад так называлось шоу Бориса МОИСЕЕВА. Сегодня артист Моисеев рассказывает «Суперзвездам» о трех леди своей жизни: маме, Алле Пугачевой и Людмиле Марковне Гурченко.

Мама

— МАМЫ не стало уже больше пятнадцати лет назад, но все равно каждый день я мысленно с ней. Она для меня своеобразный бог, перед которым я держу отчет за все прожитые секунды и минуты. Каждое утро, каждую ночь я разговариваю с ней, рассказываю о своих бедах и радостях.

Только, наверное, слишком пафосно называть мою маму леди. Она скорее великая женщина, перенесшая слишком много горя в своей жизни.

Вот рядом с серебряными столовыми приборами у меня хранится дырявая ложка для снятия пенок (достает из кухонного шкафчика алюминиевую ложку с отверстиями. — Авт.), которую мама дала мне в дорогу, когда я уезжал из Могилева.

Я никогда ее не выброшу, потому что для меня эта старая алюминиевая ложка дороже любых золотых и платиновых. Это память о маме, и я буду беречь ее всю жизнь.

У меня есть еще одна дорогая моему сердцу вещь. Это уникальная пара ботинок — туфли Кристиана Диора коллекции 30-х годов, изготовленные на кожевенном заводе в Польше, принадлежавшем моим родственникам… Да-да, мои предки были богатыми людьми и имели очень прибыльный бизнес в Польше.

Когда начались гонения в Польше, мамины родные бросили все и уехали, как им тогда казалось, в более тихое место — в Белоруссию. Но и здесь им не было покоя. Все четверо маминых братьев попали в сталинские лагеря и погибли… Большая семья была разрушена…

Во время войны маме с двумя моими старшими братьями пришлось бежать от немцев из Белоруссии в Россию. Партизанские отряды помогли ей спасти детей.

Она добралась сначала до Смоленщины, потом до Башкирии и вернулась в Могилев лишь после того, как закончилась война. А ее муж, отец ее сыновей, которого она безумно любила, выбрал более обеспеченную жизнь. Он бросил ее, оставшись после войны в Литве, потому что там было благополучнее, чем в послевоенном Могилеве.

Именно благополучнее. Никакой любви там не было, он по-прежнему любил мою мать. Почему я так решил? Да потому что свою единственную дочь в том литовском браке он назвал именем моей матери — Геня. Согласитесь, странно, ведь это не литовское, а еврейское имя. При этом жил он в настоящей буржуазной Литве, городе Каунасе.

Я всегда удивляюсь тому поколению, особенно женщинам. И, что поразительно: сколько бы моя мама ни страдала, она не озлобилась по отношению к людям. Я всегда помнил ее слова: «Не огрызайся в ответ на жестокость, а улыбнись, и добро вернется к тебе бумерангом».

И это говорил человек, перенесший голод, холод, войну, унижения, тюрьму… В тюрьму она попала в 1953 году после того, как на каком-то партийном собрании завода резко ответила лидеру местной ячейки.

И в тюрьме родила меня, опять же спасая своих сыновей… Это присуще только великим женщинам. Ей надо было скорее вернуться к тем голодным мальчикам. И тайну моего отцовства она унесла с собой. Она никому не сказала, кто мой отец, ни родственникам, ни мне, сколько я ни спрашивал ее об этом. Она знала, что делала, и никогда не жалела об этом.

Мама получила в Польше хорошее образование и могла стать богатой наследницей кожевенных заводов. Но — вот страшная ирония судьбы — всю свою жизнь она проработала простой рабочей на Могилевском кожевенном заводе. А вы знаете, что такое кожевенный завод? Это ужас. Вонь такая, что с ума можно сойти. У меня этот кожевенный завод до сих пор перед глазами стоит. Мама меня туда с детства таскала.

Как-то она рассказала жуткую историю. Однажды она взяла меня с собой на работу, когда я был еще грудным ребенком. Мы жили в коммуналке, и меня не с кем было оставить.

На заводе стояла страшная холодина, и, чтобы я не замерз, мама завернула меня в шкуры, которые обрабатывала. Шел какой-то дядька, взял этот кусок кожи и бросил в станок. Он же не знал, что там грудной ребенок лежит.

Ужас! И мама, крича во весь голос, кинулась вытаскивать меня из-под пресса. А барабан продолжал крутиться… В какую-то долю секунды она вырвала меня из барабана, жертвуя при этом своим пальцем, который попал в железные жернова станка…

Каждая мать защищает своего ребенка. Моя мама вместе с другими коммунистами Могилевского кожевенного завода строила пионерский лагерь «Искра» (кажется, он до сих пор существует). Поэтому как активному участнику стройки и матери-одиночке ей давали путевки для меня на все летние месяцы.

На одной из торжественных линеек в лагере по случаю сбора шишек или еще чего-то, на которой присутствовал герой войны, я вместе со своей двоюродной сестрой засмеялся так, что заразил своим смехом весь лагерь. Не помню уже, почему мы рассмеялись — то ли стихотворение я не так прочитал, то ли что-то рассказал, но все 400 детей начали хохотать.

За срыв линейки директор лагеря избил меня скакалкой. И даже не веревками, а ручками от скакалки. Чуть калекой не сделал… Дети рассказали об этом своим родителям, родители сообщили моей маме. И мать, не дожидаясь выходного дня, что для нее, человека очень дисциплинированного и всю себя отдающего работе, было из ряда вон выходящим, приехала в лагерь разбираться.

Я никогда раньше не видел и не слышал, с каким достоинством она разговаривала с этим человеком. Я думал, она убьет его. «Как человек с фашистскими наклонностями может быть директором детского учреждения?» — возмущалась моя мама. В Могилеве мы жили с этим человеком по соседству, он в 31-й квартире, а мы в 30-й. Он знал историю моего появления на свет, знал, что мама одинока и ее некому защитить.

«Я так и не узнал, кто мой отец»А ведь мы, мальчишки, из-за своей детской ревности не давали маме ни с кем встречаться! Приходил к ней один дядька весь в орденах, и мне страшно не понравилось, как он однажды открыл кошелек и высыпал оттуда горсть колечек всяких размеров. Я думаю, он во время войны отобрал их у женщин в Германии… Мне стало так противно и грязно, что я сказал об этом маме, и она прогнала его. И после этого моя мама ни одного мужчину в дом не привела.

Несмотря ни на что, она никогда не падала духом. Она старалась быть красивой, следила за собой, надевала недорогие, но модные платья из ситца, легкого крепдешина.

Я каждый год приезжаю в Могилев на мамину могилку и всегда поражаюсь, в каком идеальном состоянии она находится. Травка пострижена, все прибрано. Родственников у нас там не осталось, один мой брат живет в Канаде, другой — в Литве, но за могилкой ухаживают добрые люди, которые знали мою маму и трагичную историю ее жизни и смерти.

А смерть была страшной. У мамы уже не было ног и рук из-за осложнений сахарного диабета. За ней ухаживала одна женщина (я тогда жил в Америке). В одну из ночей глухонемой инвалид-сосед, пьяный в стельку, не дошел до своего пятого этажа, остановился на нашем четвертом, зашел в незапертую дверь и убил маму своим костылем… У него был какой-то конфликт с женой… Он перепутал этаж, квартиру, дверь… Страшная смерть… А убийца даже в тюрьму не сел. Что судить глухонемого, да еще инвалида? Бог рассудит.

Когда еще была жива мама, Алла Борисовна написала ей очень доброе благодарственное письмо. Меня это так тронуло! Мама была уже больна, ей тогда ампутировали одну ногу, и она лежала дома после операции. Могилев, провинциальный городок, и вдруг звезда Советского Союза Алла Пугачева пишет ей письмо, в котором хвалит ее сына! Это письмо от Аллы мама хранила рядышком со своим партийным билетом.

Алла

МЫ впервые увидели друг друга в Каунасе (опять ирония судьбы! Мамин муж остался в Каунасе, и я попал на работу именно в этот город!). Алла была очень простой в общении, без пафоса, хоть и была уже настоящей звездой.

Наши отношения с Аллой родственные и чужие одновременно. Я не знаю почему. Вот бывают у фокусников чемоданы с двойным дном. Так и мои отношения с Аллой «с двойным дном». Я знаю, что Алла меня любит и уважает, но, мне кажется, у нее такой характер, что она никогда не покажет своим близким, как она их любит. Алла скромна на эмоции.

А почему отношения родственные? Когда я попал в жизнь Пугачевой, Кристина была совсем маленькой. И, как только наступало лето, Алла отправляла меня с ней на отдых: Ялта, Сочи, Сухуми. Я был при Кристине нянькой-подружкой. То, что ей не разрешала бабушка, мама Аллы, которая ее воспитывала, позволял я.

Алла, конечно, звонила, говорила быть с Кристинкой построже, но мы, честно говоря, не брали это в голову. Мы с ней бегали на дискотеки, и ей было со мной в кайф. Наверное, потому что я помогал ей забыть, что она дочь Пугачевой. Ее все дергали, все ей об этом напоминали, забывая, какая это нагрузка для маленькой девочки.

В Сочи у нас была удивительная история. Вы, наверное, помните, как летом 1986 года между Сочи и Новороссийском погиб знаменитый теплоход «Нахимов». Буквально накануне трагедии мы были с Кристиной в гостях у капитана этого лайнера, и он приглашал нас отправиться с ним в круиз по Черному морю.

«Ой, я так хочу поехать, — говорит мне Кристина. — Давай позвоним маме». Я звоню маме, и вдруг Алла заявляет: «Никаких кораблей, сидите и отдыхайте на берегу». Корабль погиб следующей же ночью… Вот вам и Алла! Она спасла меня и свою дочь. У нее просто поразительная интуиция!

Вообще, с Аллой связано много какой-то мистики. У меня был такой случай. В 1985 году как артист Госконцерта я заключил контракт с оркестром Кролла и шведской звездой. А летом решил немного подработать в Сочи с «Трио Экспрессия». Стадионы, двойная зарплата, почему бы не заработать? На один из концертов в Сочи неожиданно пришла Алла. «Чего ей спокойно не отдыхается?» — удивился я.

Спускаюсь после выступления с эстрады, и… нога попадает в щель в железной лестнице. И проваливается туда. Рана была аж до кости. Все! И контракт летит, и работать не могу. «Сейчас все сделаю», — говорит мне Алла и везет на дачу в Красной Поляне, где она тогда отдыхала.

Снимает с моей ноги бинты и выливает на рану поллитра дефицитной тогда водки (Горбачев как раз ввел сухой закон). И что вы думаете? На следующий день рана затянулась, а я вышел танцевать на сцену. От раны осталась только метка на всю жизнь. Алла точно обладает какими-то удивительными способностями.

Сейчас мы с ней видимся редко. Я гастролер, редко бываю в Москве, мало участвую в вечеринках и тусовках. Но один раз в году мы встречаемся обязательно, 25 мая, в день рождения Кристины. Кристинке со мной и сейчас в кайф.

Мы приходим друг к другу в гости как родные люди. Я бываю на ее шоу без предупреждения, потом захожу в гримерку и высказываю свои наблюдения, что-то советую. А она всегда прислушивается к моим советам. Кристина прекрасный, очень добрый и душевный человечек.

Людмила Гурченко

КАЖДАЯ моя леди придумала для себя мне имя. Мама называла меня Боренькой (так звали ее отца), Кристина — Борькой, Алла говорила «Боряша», Людмила Зыкина до сих пор называет меня «Борек — мой сынок», а Людмила Марковна Гурченко обращается ко мне «Боб».

Я думаю, мама была бы в восторге, если бы узнала, что я сейчас работаю вместе с такой актрисой, как Гурченко. И знаете, Людмила Марковна мне очень напоминает мою маму. Своим желанием жить, никому не плакаться в жилетку и ни у кого ничего не просить.

Это просто портрет моей матери. Поэтому я очень горжусь и берегу нашу дружбу. Вот смотрите — она привезла мне браслетик в подарок (показывает на запястье кожаный браслет. — Авт.), и это было очень приятно. Я тоже, когда возвращаюсь из поездок, всегда привожу близким женщинам небольшие приятные сувениры.

Нас часто пытались и пытаются рассорить с Людмилой Марковной. Ей говорят: «Ну что ты связалась с этим п…?!», мне тоже рассказывают всякие небылицы. Что за люди?! Вот их задевает, кто с кем общается и работает!

Но, несмотря на всякие козни вокруг, у нас сложились очень приятные и доверительные отношения. Людмила Марковна не с каждым будет делиться какими-то личными вещами, а мне доверяет, рассказывает. И это дорогого стоит.

Людмила Марковна любит бывать у меня в гостях. Я накрываю на стол, мы работаем, общаемся. Я тут ей недавно такие фаршированные перцы приготовил! Я вообще хорошо готовлю и люблю делиться своими кулинарными изысками с близкими людьми.

С Кристиной у нас уже сложилась давняя традиция — летом она приходит ко мне на холодный «литовский борщ» (кстати, наша беседа проходила как раз во время дегустации того самого «литовского борща», который на моих глазах приготовил Борис.

Кому интересно, вот рецепт: отварить мелко нарезанную свеклу, остудить ее, в свекольную воду (около полулитра) добавить свежие огурцы, 5–8 вареных яиц, много зелени, литр кефира и 250 грамм сметаны. Поверьте, получается ну о-очень вкусно! — Авт.).

А познакомились мы с Гурченко уже давно, лет десять назад. Людмила Марковна меня всегда интересовала. Я обожаю ее фильмы — «Любимая женщина механика Гаврилова», «Любовь и голуби», «Вокзал для двоих». У нее что ни фильм, то шедевр. И я вот сейчас столкнулся с серьезным кино.

Серьезным, потому что играю не свои образы. У Димы Нагиева сыграл жулика, в продолжении «Ночного дозора» — освободителя от зла, сейчас лежит сценарий — опять надо играть человека с жаргоном и распальцовкой.

Не мое это, я все-таки костюмный артист, и мне непривычно играть подобные образы. И Людмила Марковна мне очень помогает. Глаза, движение, фраза, поворот… Все-таки Гурченко гениальный педагог, и жаль, что она не преподает. Мало у нас осталось актрис такого уровня.

Когда Ким Брейтбург написал песню «Петербург — Ленинград» и сказал: «Ты будешь смеяться, но эту песню ты должен спеть с Гурченко», я без всякой надежды позвонил Людмиле Марковне и предложил сотрудничать. И она согласилась!