Любовь и разлука

Рассказывают, что познакомились они на дружеской вечеринке. Стройная и темноглазая, она произвела сильное впечатление на молодого Андропова.

В семье сохранилось фото, которое Андропов подарил будущей жене, когда она после техникума уехала работать в Ленинград. Фото он снабдил романтической подписью: «На память о том, кто так нежно и страстно тебя любит. Милая, милая далекая и вечно незабываемо близкая Нинурка.

В память о далеких, морозных, но полных счастья ночах, в память о вечно сияющей любви посылает тебе твой хулиган Юрий».

Кто бы мог подумать, что комсомольский функционер Андропов способен на такие романтические чувства. Он вернул Нину из Ленинграда и добился своего – они поженились.

Он сфотографировался с женой и на обратной стороне снимка 1 марта 1936 года своим четким почерком написал: «Если вам когда-нибудь будет скучно, если вы хоть на минуту почувствуете себя несчастной, то взгляните на эту фотографию и вспомните, что в мире существуют два счастливых существа. Счастье заразительно. Оно вместе с воздухом проникает к вам в душу и в одно мгновение может сделать то, чего не в состоянии сделать годы».

У них появилось двое детей: в 1936 году родилась дочь, ее назвали Евгенией в честь бабушки по отцовской линии, в 1940-м – сын, названный в честь деда Владимиром.

Но брак оказался недолгим. Любовь растаяла без следа. Вскоре после рождения сына Андропов уехал на новое место работы, в Петрозаводск, один, без семьи. Отговорился: «Пока там нет квартиры, негде жить».

И вроде бы только няня, хорошо знавшая своего Юру, печально сказала: « Ты уезжаешь навсегда. Ты уже не вернешься...»

Он уехал и долго не писал. Потом письменно попросил развода. Нина Ивановна, женщина очень гордая, тут же ответила, что согласна.

В Петрозаводске Андропов, первый секретарь ЦК комсомола Карело-Финской ССР, женился во второй раз – на Татьяне Филипповне Лебедевой. Она тоже занималась комсомольской работой и слыла женщиной с очень сильным характером. В новом браке у него тоже родилось двое детей – сын и дочь.

Татьяна Филипповна Андропова приезжала в 1969 году на празднование 25-летия освобождения Карелии от оккупации. Опекать ее поручили молодому офицеру госбезопасности Аркадию Федоровичу Яровому. Он написал об этом через много лет в книге «Прощай, КГБ».

– Поручаю вам персональную охрану нашей высокопоставленной гостьи, – сказал ему председатель КГБ Карелии Заровский. А потом добавил: – Ты уж постарайся, голубчик, чтобы ей было хорошо… И насчет еды проследи.

Яровой пошел к инструктору обкома Маргарите Оскаровне Руоколайнен, подруге Татьяны Филипповны.

– Чего, говоришь, на завтрак? – басовито спросила Оскаровна. – Сам-то что можешь предложить?

– Ну, икры там всякой попросить в ресторане… Кофе, пирожного, конфет дорогих…

– Пойди к Дерусову, директору пригородного совхоза, у него парники есть. Он мужик хозяйственный, неужто у него не посажено несколько кустов ранней картошки? Да свежего судачка… И чаю по-карельски, с самоваром. Сахар лучше колотый…

– Это ей, кремлевской гостье, такой плебейский ужин?

– Ну, ты спросил, я тебе сказала!..

Яровой был благодарен Маргарите Оскаровне за подсказку.

– Спасибо, давно с таким аппетитом не ела, – призналась Татьяна Филипповна. – И где это картошка такая ранняя выросла в Карелии?..

Самому же Юрию Владимировичу воспоминания о прошлом были неприятны, он практически ничего не вспоминал и не любил, когда другие напоминали ему о том, что хотелось забыть.

Его первая жена, Нина Ивановна, работала в архиве местного управления НКВД, она вновь вышла замуж. По словам дочери, продолжала любить Андропова... Но ничего не требовала, ни о чем не просила, никому не жаловалась.

Поэтому развод сошел Юрию Владимировичу с рук, хотя в партийном аппарате и в КГБ уход из семьи, мягко говоря, не одобрялся. Когда ее муж стал генеральным секретарем ЦК КПСС, жизнь Нины Ивановны изменилась. На нее все стали обращать внимание, и ей это было очень неприятно. Она еще больше переживала. Дочь считает, что именно поэтому она заболела раком.

Детьми от первого брака Андропов почти не интересовался, не помогал в трудные военные годы. Он только отправил к ним свою бывшую няню, Анастасию Васильевну Журжалину, которая так и жила с ними до смерти.

Его дочь Евгения стала врачом и всю жизнь прожила в Ярославле. Отца она практически не видела. Один раз после войны, когда они оказались под Москвой, няня позвонила Юрию Владимировичу, и он приехал посмотреть на детей. Потом вторая жена отца, Татьяна Филипповна, как-то прислала ей письмо и пригласила девушку к себе.

По словам Евгении Юрьевны, «отец тяготился встречами, спешил». В следующий раз она увидела его лежащим в гробу.

Когда Андропов стал генеральным секретарем, местные власти по собственной инициативе тут же переселили его дочь в новую квартиру. Она родила двух мальчиков – Андрея и Петра. Андрей Викторович окончил Институт точной механики и оптики в Ленинграде, но служил в Ярославском областном управлении госбезопасности, дослужился до подполковника...

Трагедия старшего сына

А вот судьба старшего сына Андропова, Владимира Юрьевича, сложилась неудачно. Он дважды сидел в тюрьме за кражи.

Освободившись, Владимир уехал подальше от родных мест – в Тирасполь, работал механиком-наладчиком в конструкторском бюро швейной фабрики. Он женился, ему дали квартиру. В 1965 году на свет появилась Женя, внучка Юрия Владимировича. Нарушать закон Владимир Юрьевич перестал, зато начал пить. Слабохарактерный и слабовольный по натуре, Владимир постепенно спивался. Нигде не работал.

Юрий Владимирович присылал сыну деньги, но потребности в общении не испытывал. Старательно скрывал, что у него сын, сидевший в тюрьме. Таких родственников не было ни у кого из членов Политбюро.

Владимир скончался 4 июня 1975 года, ему было всего тридцать пять лет. Умирал он тяжело. Говорят, что надеялся хотя бы перед смертью увидеть отца. Юрий Владимирович не приехал ни в больницу, хотя было известно, что сын смертельно болен, ни на похороны. Не приехала и мать.

Рассказывают, что в 1982 году, когда стал генсеком Андропов, все документы о его непутевом сыне собрали и отправили в Москву. Возможно, Андропов спешил их уничтожить.

Легенда о партизане

Но вернемся к карьере Юрия Владимировича. В Петрозаводске секретарь ЦК комсомола Карело-Финской ССР Андропов, не имевший высшего образования, поступил в только что открывшийся Карело-Финский государственный университет. 2 сентября 1940 года в университете начались занятия. Но учебе помешала война.

Впрочем, фронта Андропов избежал, он был нужнее в тылу – четыре года возглавлял республиканский комсомол. В официальных биографиях написано о его «активном участии в партизанском движении в Карелии». В реальности партизанами занимались органы госбезопасности.

Начальником штаба партизанского движения Карельского фронта был генерал-майор Сергей Яковлевич Вершинин, профессиональный чекист; до войны он был начальником Норильского исправительно-трудового лагеря НКВД. Комсомольским секретарям чекисты поручали отбирать молодежь для партизанских отрядов и разведывательно-диверсионных групп.

Исследователи обращают внимание на то, что Андропов не был награжден даже медалями «За победу над Германией» или «Партизану Отечественной войны», которые раздавались в массовом порядке. Скажем, его коллега по комсомолу, секретарь Московского горкома Александр Шелепин, который реально занимался помощью партизанскому движению, в марте 1942 года получил орден Красной Звезды, а затем и партизанскую медаль.

Похоже, «партизанская» строчка в биографии Андропова появилась для того, чтобы украсить образ главного чекиста страны. Став председателем КГБ СССР, он получил погоны генерала армии, хотя ни дня не служил в Вооруженных силах.

Поклонник Плеханова

Задача республиканского комсомола состояла в том, чтобы мобилизовать всех, в том числе заключенных, на работы военного характера. Так Андропова включают в состав оперативного штаба по строительству Беломорского аэродрома: обязанность штаба – вывести на работы всех, кого можно найти в Беломорске.

Это был маленький городок, где было всего несколько каменных зданий. Беломорцы жили в обычных избах, тротуары и мостовые тоже были деревянными. Канализация в городе отсутствовала. Вокруг – тундра.

В Беломорске молодого Андропова наблюдал в неформальной обстановке будущий профессор-литературовед Ефим Григорьевич Эткинд. В Беломорске служил знакомый Эткинда, прежде заведовавший кафедрой в ленинградской Высшей партийной школе. Его красавица-жена Мария Павловна Рит (ее все звали Муся) была эстонкой.

«Тогда, в 1942 году, – вспоминал профессор Эткинд, – мы встречались часто каждую неделю я бывал с ним и его женой в гостях у единственного из наших знакомых, владевшего в Беломорске частным жильем, – у московского писателя Геннадия Фиша… И, кстати сказать, среди гостей обычно бывал молчаливый на вид и, судя по некоторым репликам, вполне образованный молодой человек Юра, безнадежно влюбленный в Мусю.

Гораздо позже, лет через сорок, я узнал, с кем свела нас тогда щедрая на выдумки судьба: то был Юрий Владимирович Андропов. В шестидесятых годах, кажется, Муся Рит обратилась к нему с какой-то письменной просьбой, для нее жизненно важной; он не ответил».

Летом 1944 года войска Карельского фронта перешли в наступление и очистили территорию республики от войск противника. В порядке укрепления кадров Андропова в ноябре 1944 года перевели на партийную работу, сделали вторым секретарем Петрозаводского горкома партии – для тридцатилетнего человека завидная карьера.

После войны, в январе 1947 года, он стал уже вторым секретарем ЦК компартии Карело-Финской ССР. Заняв высокий пост, Андропов заочно (без сдачи экзаменов) окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Без диплома о высшем образовании он чувствовал себя неуютно.

Высшая партшкола и создавалась для достигших немалых высот практических работников, не имеющих ни образования, ни времени, а чаще и желания его получить.

Потом будут ходить легенды о его энциклопедических познаниях, о том, что он в совершенстве знал английский язык. Чего не было, того не было. Английский Юрий Владимирович пытался учить, уже будучи председателем КГБ, но в таком возрасте и при такой занятости это оказалось невозможным. Впрочем, работа за границей, чтение книг и справок, общение с интеллигентной публикой в какой-то степени помогли ему компенсировать отсутствие систематического образования.

Из литературы он предпочитал романы Ильи Ильфа и Евгения Петрова – «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», постоянно их цитировал.

Один из журналистов, случайно попавший в кабинет Андропова на Лубянке, увидел на его рабочем столе том Плеханова с закладками и восхитился образованностью председателя КГБ.

Председатель КГБ в день должен был просмотреть несколько сот страниц различных документов, ответить на множество телефонных звонков и принять немалое число людей. Вряд ли при такой загруженности он действительно находил время, чтобы углубиться в труды Георгия Валентиновича Плеханова. Но впечатление на своих посетителей Юрий Владимирович производил сильное.

Отзвуки «ленинградского дела»

В 1949 году разразилось знаменитое «ленинградское дело». По нему арестовали, судили и расстреляли тех, кто в войну отстоял Ленинград. Об арестованных ничего не писали, о суде и приговоре не сообщали. Все это были люди, замеченные Сталиным и назначенные им на высокие посты.

Среди них секретарь ЦК Алексей Александрович Кузнецов, член Политбюро, председатель Госплана и заместитель главы правительства Николай Алексеевич Вознесенский, член оргбюро ЦК и председатель Совета министров РСФСР Михаил Иванович Родионов.

В газетах о «ленинградском деле» не было ни слова. Но в огромном партийном аппарате знали, что наказана целая партийная организация. Посадили в тюрьму, сняли с работы сотни партработников из Ленинграда, которые к тому времени работали уже по всей стране. Это была показательная расправа. Партработникам лишний раз давали понять, что они находятся под жестким контролем.

Почему выбрали Ленинград? Ленинградцы вообще воспринимались как оппозиция по отношению к Москве, и это пугало Сталина, он не доверял ленинградцам. Массовые репрессии ленинградских партработников были сигналом всей стране: никакой самостоятельности! По каждому поводу просить разрешения у ЦК, а то будет как в Ленинграде. А по «ленинградскому делу» в общей сложности арестовали около трехсот человек, не говоря уже о тех, кого просто сняли с работы.

Ленинградцев обвинили в том, что они проводили вредительско-подрывную работу, противопоставляя ленинградскую партийную организацию Центральному комитету. Обвиняли в том, что они хотели создать компартию России, чтобы поднять значение РСФСР внутри Советского Союза и перенести российское правительство из Москвы в Ленинград. Поэтому по всей стране искали партийных работников, выходцев из Ленинграда, снимали их с должностей и сажали.

Первым секретарем ЦК Карело-Финской компартии был Геннадий Николаевич Куприянов, он много лет работал в партийном аппарате Северной столицы, в Петрозаводск его перевели с должности секретаря одного из ленинградских райкомов партии, так что и он считался «ленинградским кадром».

Куприянов двенадцать лет руководил республикой. В первые дни войны, 25 июня 1941 года, Политбюро приняло решение утвердить секретаря ЦК Карело-Финской Республики членом военного совета 7-й армии; в августе он стал членом военного совета Карельского фронта.

Ему присвоили звание бригадного, затем дивизионного комиссара. Когда в октябре 1942 года спецзвания для политработников отменили, первый секретарь при аттестации стал генерал-майором. Куприянов с удовольствием носил военную форму. В сентябре 1949 года в ЦК республики провели большую проверку. Занимался этим инспектор ЦК Григорий Васильевич Кузнецов.

В декабре 1949 года он представил секретарю ЦК по кадрам Георгию Максимилиановичу Маленкову обширную записку о работе ЦК КП(б) Карело-Финской ССР: «ЦК компартии республики не только не устранил отмеченные в решении ЦК ВКП(б) ошибки в руководстве хозяйством республики и партийно-политической работе, но и усугубил эти ошибки.

Основной причиной этого явилось то, что ЦК компартии и его секретарь т. Куприянов, формально согласившись с решением ЦК ВКП(б), по существу не выполнили это решение и проводили свою прежнюю порочную линию в руководстве республикой».

Куприянову поставили в вину ежегодное невыполнение планов в промышленности и сельском хозяйстве и попытки скрыть это, зажим критики и самокритики, покровительство скомпрометировавшим себя работникам, совершавшим грубые политические ошибки, отсутствие коллегиальности в принятии решений, низкий уровень партийно-политической работы среди лесорубов, снижение роста партии, слабую воспитательную работу среди карелов, финнов и вепсов...

Юрий Владимирович отрекается

2 декабря 1949 года секретариат ЦК принял решение: «В связи с тем, что при обследовании работы ЦК КП(б) Карело-Финской ССР вскрыты крупные недостатки в руководстве партийной организацией со стороны т. Куприянова, а также факты, порочащие его как партийного руководителя, поручить комиссии в составе тт. Пономаренко (созыв), Шкирятова, Дедова и Кузнецова Г. предварительно рассмотреть материалы проверки, заслушать объяснение т. Куприянова и подготовить мероприятия по укреплению руководства Карело-Финской ССР».

Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко был секретарем ЦК, Матвей Федорович Шкирятов – заместителем председателя Комиссии партийного контроля, Афанасий Лукьянович Дедов – заместителем заведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК.

26 декабря 1949 года на заседании оргбюро ЦК был заслушан доклад Куприянова, пытавшегося оправдаться, и резко критический содоклад инспектора ЦК Кузнецова. После чего секретариату ЦК поручили в недельный срок подготовить проект постановления. 10 января 1950 года в Москве приняли постановление «О работе ЦК КП(б) Карело-Финской ССР».

19 января 1950 года в Петрозаводске на бюро республиканского ЦК Андропов представил список кандидатов в депутаты Совета Национальностей Верховного Совета СССР от Карело-Финской ССР. В список были включены Куусинен и Андропов – от Пудожского избирательного округа.

Куприянова в депутаты уже не выдвигали. На пленуме исполнили волю Политбюро – освободили от должности первого секретаря Геннадия Куприянова. Юрий Андропов, спасая себя, спешил отречься от своего покровителя. Он каялся в том, что вовремя не остановил бывшего первого секретаря и не доложил о его преступных ошибках в Москву. Сохранилась стенограмма выступления Андропова на пленуме:

– Я признаю, что не проявил бдительность, партийную принципиальность, не сигнализируя вовремя в вышестоящие инстанции о недопустимом, в ряде случаев, поведении товарища Куприянова... Куприянов единолично решал важные хозяйственные вопросы республики, ни с кем не советуясь и не считаясь ни с чьим мнением. Теперь я понимаю: вести борьбу с недостатками в нашей республике – это значит вести борьбу с Куприяновым...

15 марта 1950 года Куприянова арестовали, этапировали в Москву. Почти год продолжалось следствие. 17 января 1951 года военная коллегия Верховного суда приговорила его к двадцати пяти годам исправительно-трудовых работ с конфискацией всего имущества. Посадили практически всех руководителей республики, кроме Андропова. Принято считать, что его спас Куусинен.

– По моим данным, из «ленинградского дела» его вытащил Куусинен, – говорит Игорь Синицын, бывший помощник Андропова. – И он же подталкивал его наверх, потому что видел его перспективность и ценил отсутствие у Юрия Владимировича этакого первичного хамства, характерного для многих тогдашних руководителей.

Если Куусинен и в самом деле проявил такое благородство, то, вероятно, впервые в жизни. Другие случаи, когда бы он за кого-то вступился, неизвестны.

Осужденных «ленинградцев» держали во Владимирской особой тюрьме. Геннадий Куприянов оставил тюремные дневники, читать которые страшно: «Приводят в карцер. За что? Пел песни, не вышел на оправку по графику, оскорблял старшину, ночью читал книгу. Банда с криком и гиканьем содрала одежду. Оставили босиком и в нижнем белье.

Связали, кляпом заткнули рот и били лежачего сапогами, потом, как барана связанного, лежащего на полу, остригли и когда стригли, то тот, который держал, стучал моей головой о пол и приговаривал: – Видать птицу по полету. Ну, у нас не забалуешь».

Куприянову не повезло дважды. Он вел себя в лагере непокорно, и лагерное начальство сделало все, чтобы продержать его за решеткой как можно дольше.

В мае 1954 года Хрущев выступал в Ленинграде на областном активе и рассказывал о «ленинградском деле». Он среди прочего вспомнил, что, когда встал вопрос о реабилитации несправедливо осужденных по этому делу, вспомнили и Куприянова. Хрущев обратился к генеральному прокурору СССР Роману Андреевичу Руденко: – Прошу пересмотреть дело Куприянова. Через несколько дней Руденко ответил:

– В этом деле надо думать.

– Что же тут думать, – удивился Никита Сергеевич, – мне хорошо известно, что он арестован по «ленинградскому делу».

– Верно, – ответил Руденко, – но он в лагере снюхался с преступниками, с белогвардейцами. Он разговаривает там языком бандитов, белогвардейцев. Каких «белогвардейцев» обнаружил в лагерях генеральный прокурор через четверть века после окончания Гражданской войны? Но для Хрущева те события были еще живы, поэтому Никита Сергеевич больше вопросов задавать не стал.

– Если он быстро пошел на сговор с белогвардейцами, – говорил Хрущев, – нашел общий язык с классовым врагом, то у него нутро гнилое. Его давно надо бы из «ленинградского дела» исключить. А разве других Куприяновых нет? Есть. И у вас они есть. Поэтому, товарищи, будьте осторожны. И Куприянов остался в лагере еще на два года. Освободили его только 23 марта 1956 года, реабилитировали 31 июля 1957 года.

Бывший первый секретарь жил в городе Пушкине Ленинградской области, его назначили директором Пушкинских дворцов и парков. Он умер в феврале 1979 года. Куприянов написал воспоминания, в которых обвинял Андропова «в карьеризме, клевете и шкурничестве».

Опасное досье

Многие петрозаводские авторы считают, что во время чистки перепуганный Юрий Владимирович топил товарищей по партии, чтобы уцелеть самому.

Предшественник Андропова на посту председателя КГБ Владимир Ефимович Семичастный рассказывал журналисту Николаю Добрюхе: «Был еще вопрос по Андропову, по поводу его «работы» в Карелии, когда «ленинградское дело» началось, и ленинградцев в Карелии всех арестовали, и Куприянов, бывший первый секретарь Карельского обкома партии (которому десять лет дали, и он их отсидел), дал показания и письма по поводу того, что обращался и к Хрущеву, и к Брежневу, и в КПК, что это дело рук Андропова. Куприянов написал две тетради – целое досье на Андропова, которое потом попало в распоряжение Брежнева».

По словам Семичастного, Андропов в этой истории выглядел не лучшим образом, хотя, разумеется, не он был организатором репрессий в республике.

Александр Николаевич Шелепин рассказывал, что в бытность председателем КГБ он видел форменный донос на Куприянова, подписанный Андроповым. Уже в брежневские времена Шелепин прямо сказал об этом Андропову и предупредил, что поставил об этом в известность Брежнева.

– Зачем ты это сделал? – обреченно произнес Андропов.

Но он напрасно испугался. Эта история не помешала Брежневу сделать Андропова председателем КГБ. Леонид Ильич, как и многие властители, любил держать на ключевых постах людей, в чем-то замешанных. Они служили рьяно и преданно.

Генерал-лейтенант Вадим Кирпиченко пишет, что Андропов был незлопамятным человеком. Однажды, уже председательствуя в КГБ, поинтересовался, как работает сотрудник, который в тот момент, когда было сфабриковано «ленинградское дело», занимался Андроповым и чуть не довел его до ареста. Юрий Владимирович не только не пытался наказать этого человека, но даже не отправил его на пенсию.

Незлопамятность и широта души – качества положительные. Но зачем же держать в аппарате госбезопасности следователя, который фабриковал такие гнусные дела? Если этот случай подлинен, то выходит, что Юрий Владимирович Андропов в душе не осуждал палачей и фальсификаторов следственных дел?

Бдительный секретарь

Нового хозяина в Петрозаводск прислали из аппарата ЦК. Александр Андреевич Кондаков высшего образования не имел, начинал слесарем-электриком, но пошел по партийной линии.

В конце войны стал первым секретарем Костромского обкома, а 4 декабря 1946 года его освободили решением Политбюро: «в связи с отсутствием необходимой общеобразовательной подготовки и имеющимися недостатками в работе».

Тем не менее, окончив Высшую партийную школу, он недолго проработал инспектором ЦК, пока в январе 1950 года не получил назначение в Петрозаводск.

В республику прислали и нового главного кадровика – Василия Петровича Смирнова. Он воевал, был тяжело ранен, после войны два с половиной года был первым секретарем обкома комсомола в Калинине.

В конце июня 1950 года Смирнова как карела по национальности перевели в Петрозаводск заведующим отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК КП(б) Карело-Финской Республики. В июле следующего года он сменит Андропова на должности второго секретаря.

После отстранения Куприянова Андропов становится очень активным на заседаниях бюро ЦК. 20 апреля 1950 года на бюро в соответствии с поступившими из Москвы указаниями принимается решение об усилении режима в пограничных районах.

Местному населению руководители республики не доверяли. 18 июля 1950 года бюро республиканского ЦК рассматривает вопрос «О состоянии и мерах усиления контроля за использованием радиоприемников коллективного слушания».

В подписанном Андроповым постановлении говорилось: «Часть радиоприемников, предназначенных для красных уголков и изб-читален, находится в индивидуальном пользовании, учет и хранение радиоприемников коллективного пользования не организованы. В результате имели место случаи, когда радиоприемники использовались враждебными элементами для организации коллективных слушаний антисоветской пропаганды, ведущейся иностранными радиостанциями.

В Петровском районе на Костомукшском лесопункте радиоприемник был использован для слушания богослужения, передаваемого из Финляндии. На Воломском лесопункте Сегозерского района организатором коллективных слушаний антисоветских радиопередач из Финляндии являлся некий Вересман. Проверкой, произведенной отделом пропаганды и агитации ЦК КП(б), аналогичные факты выявлены также в Калевальском и Суоярвском районах».

С Кондаковым Юрий Владимирович проработал недолго. В октябре того же 1950 года Кондакова отправили на пенсию «по болезни», хотя ему было всего сорок два года.

Решением Политбюро от 14 сентября 1950 года первым секретарем компартии Карело-Финской ССР утвердили Александра Николаевича Егорова. Они с Андроповым были почти что земляками. Когда Андропов только-только начинал в комсомоле, Егоров был первым секретарем Рыбинского горкома партии.

С новым хозяином Юрий Владимирович проработал всего несколько месяцев. Решением секретариата ЦК от 21 июня 1951 года его перевели в Москву и утвердили инспектором ЦК.

Это была перспективная должность, которая становилась трамплином на пути к большой самостоятельной работе. Андропов мог продвинуться в аппарате или стать первым секретарем обкома партии. В качестве инспектора ЦК Андропов наблюдал за работой партийных организаций прибалтийских республик.

Из ЦК в МИД

При поддержке Куусинена Андропов мог рассчитывать на большую карьеру. Но смерть Сталина и перемены на Старой площади прервали его восхождение по партийной линии. После смерти вождя началась большая кадровая перетряска.

В первых числах мая 1953 года вновь назначенный министром иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов попросил направить в распоряжение МИД трех работников аппарата ЦК, в том числе и Андропова.

Юрия Владимировича Андропова прочили послом в Данию. Он некоторое время стажировался в скандинавском отделе МИД под руководством молодого дипломата Андрея Михайловича Александрова-Агентова, который со временем станет его помощником по международным делам. Юрию Владимировичу было тридцать девять лет, и он мысленно распрощался с партийной работой.

Его жизнь могла пойти по иной колее. Из спокойной Дании его бы перебросили в другую страну, потом в третью, вершиной его карьеры стал бы пост заместителя министра иностранных дел при министре Громыко.

Но в ЦК решили отправить в социалистические страны опытных партийных работников. О Дании пришлось забыть. Андропова в октябре 1953 года командировали в Будапешт. Для начала его сделали советником посольства. А на следующий год, в июле 1954-го, его назначили послом в Венгрии.