После выхода романа "Искренне ваш Шурик" Людмила Улицкая пообещала романов больше не писать.

Даже несмотря на то, они пользуются огромной популярностью у читателей и получают престижные премии ("Сонечка" и "Медея и ее дети" вышли в финал Букеровской премии, а роман "Казус Кукоцкого" получил Букер за 2001 год).

Только что она выпустила книгу рассказов "Люди нашего царя". О книге и новых проектах Людмила Улицкая рассказала корреспонденту "Известий".

- В большинстве ваших произведений рассказываются истории семей. Почему вас так это привлекает?

- Вслед за Энгельсом повторю: семья - ячейка государства. И даже более того: семья - ячейка жизни. Происхождение человек ведет от семьи. Если семьи нет - это тоже происхождение человека. Трагедия, которую он всю жизнь проживает. В обществе, где постоянно вбивалась в головы идея, что общественное выше личного, а Сталина следует любить больше родителей, произошла ужасная деформация сознания.

В современном обществе семья - тоже больной вопрос. Я знаю несколько очень богатых семей, где воспитанием детей занимаются наемные профессионалы - няни, гувернантки, - а у родителей нет времени почитать детям вслух, поиграть с ними, подурачиться, словом, вести совместную жизнь. Но еще больше в нашей стране семей социально неблагополучных. Слово "неблагополучные" в данном случае идет от политкорректности. Честно сказать, много ужасных, преступных семей, где родители бьют детей, заставляют их принимать участие черт-те в чем, множество пьяниц и преступников, которые просто губят своих детей.

Семья - священная организация, питомник любви, защита и опора человека. Так по крайней мере это должно быть. Хороших семей очень мало. Это особый и редкий талант - вести семью, строить семейные отношения. Моя бабушка обладала этим дарованием. Когда она умерла, семья распалась.

В условиях сошедшего с ума общества - вроде нашего - семья остается почти единственным основанием для нравственного выживания.

- У нас практикуется довольно четкое разграничение на просто "прозу" и прозу "женскую". Вне зависимости от ее качества. Как вы относитесь к такому делению?

- В том-то и дело, что вы уже сами ответили на этот вопрос, он содержится в его формулировке. Общая позиция, отчасти благодаря усилиям критики, такова, что в самом определении "женская проза" уже есть указание на ее низкое качество. К делению этому я отношусь точно так же, как и к любой другой глупости. Представьте себе библиотеку, в которой есть полки, на которых написано "М" и полки, на которых написано "Ж". Уверяю вас, что мужчинами написано никак не меньше чепухи, чем женщинами. А в абсолютном измерении - намного больше.

А на какую полку поставят мои книги, для меня не так уж существенно.

- Одна из частей вашей новой книги "Люди нашего царя" написана от лица писательницы, которая рассказывает про разные случаи из своей жизни, - это ваш реальный опыт?

- В большой степени. Но никогда - в чистом виде. То есть я не нахожу в развале камней нечто готовое, а только какую-то заготовку, с которой приходится повозиться, чтобы она приняла нужную мне форму. Если бы этой работы не было, то получились бы мемуары. А у меня такой задачи не было.

- Почему вы решили облечь это в форму рассказа, а не оставить как воспоминания?

- У меня скопилась за многие годы целая гора записных книжек. В них есть кое-что интересное, кое-что - никому не интересное. А часть того, что там написано, сегодня и мне самой совершенно неинтересна. Я бы не посмела предлагать читателю всю эту кучу бумаги. Далеко не все сюжеты, которые постоянно проходят передо мной, мне хочется во что-то перерабатывать. Есть много такого, что хочется немедленно и навсегда забыть.

- Вы написали бы мемуары?

- Есть несколько причин, почему я никогда не буду писать мемуаров. Из них первая - у меня очень плохая память. Поэтому лучше уж я включу воображение и чего-нибудь привру. Вторая, очень существенная, - мемуары интересны своими разоблачениями, в частности саморазоблачениями. Мне же это совершенно не нравится. Известное дело, что самое для всех интересное - какое именно белье носила Книппер-Чехова.

- Что еще в книге автобиографического?

- Все. Вопрос в том, до какой степени это самое автобиографическое переработано, отфильтровано и оформлено. Рассказ "Приставная лестница" произошел из одной картинки, которая врезалась в память: как соседка по двору тащит на лестницу своего пьяного безногого мужа, а он одной рукой за нее держится, а другой колотит ее по голове. Мне было четыре года, и прошло больше полувека, чтобы эта картинка произросла в рассказ. Кроме этой картинки, все придумано. Как будем считать - автобиографический ли это рассказ?

- Когда вышел "Искренне ваш Шурик", вы сказали, что это ваш последний роман. Устали от большой формы?

- Да. Очень. Это для меня чрезмерное напряжение. Я из породы людей, которые не умеют расслабляться, и в результате роман меня просто раздавливает. Я потом долго прихожу в себя, как после длинной болезни или после операции.

Когда меня спрашивают, какая из моих книг самая любимая, я не могу ответить на этот вопрос, но у каждой книги есть какой-то характер - одна изматывающая, другая увлекательная, третья заставляла меня очень многое пересматривать в себе самой. Последняя, несмотря на то что писалась в очень тяжелую для меня зиму, была очень стремительная и самоигральная. Я просто записывать не успевала, как все это быстро происходило.

- Название новой книги рассказов - "Люди нашего царя" - цитата из Лескова. В чем еще связь с его текстами?

- Очень люблю Лескова. Он был великим писателем, в своих лучших произведениях он вполне соизмерим с первоклассными русскими классиками. Да, собственно, он и есть первого класса писатель. Но по ряду причин, вполне поддающихся анализу, он не занимает полагающегося ему места в сознании читателей. Он был необыкновенно умным человеком, оригинальным, опередившим свое поколение.

Но у него много такого, что сегодня совершенно устарело, и есть очень большой разрыв между Лесковым "хорошим" и Лесковым "плохим". Впрочем, и у Толстого были вещи, которые читать просто невозможно. Но гениальность их не отменяется неудачами. Я не знаю, какая существует связь моих текстов с текстами Лескова, но то, что Лесков для меня очень значительный писатель, несомненно.

- Честно говоря, название еще напоминает мне формулу средневековой модели сознания "раб Б-жий, холоп государев"...

- Да. Да, конечно. Люди нашего царя - божьи дети. Разные люди, плохие и хорошие, верующие и неверующие. Все мы.

- В книге много аллюзий на Библию, но при этом вы демифологизируете священный текст: больной мальчик Шарль хотя и заговорил, но обречен и явно не похож на Спасителя, дорожный ангел отворачивается от людей, и с ними происходят несчастья, максимы последней части - почти пародия на сакральные тексты. Что за этим стоит?

- Собственно, об этом я и говорю в предисловии к сборнику рассказов. В первой половине жизни человек формируется - открывает законы существования, вникает в связи между людьми, обретает свое мировоззрение, и здесь имеет огромное значение, откуда он берет свое знание и как это знание в нем работает.

Усвоив какие-то аксиомы, человек начинает ими пользоваться, его поведение приобретает определенные черты, он сам выбирает себе законы, которые считает нужным исполнять или не исполнять. Но иногда наступает момент, когда начинается пересмотр всего того, что внутри человека закаменело. И это бывает очень полезно.

Иногда "дважды два" требует личной проверки, и вещи, к которым ты привык относиться как к самоочевидным, разворачиваются, открываются новое содержание и новая глубина. В этом смысле сакральные тексты тоже требуют и нового прочтения, и обновленного понимания.

Нет ничего окончательного в нашей жизни. Набор очевидных истин может превратиться в тяжелый тормоз. И то, что вы определили как пародию, было на самом деле попыткой личного проникновения в эти самые тексты. Не слишком ли сложно я говорю?

- Да нет. В книге есть сквозной персонаж - девочка Женя, которая в конце фигурирует как рассказчик. Какова ее функция?

- Снова я отошлю вас к предисловию. Девочка Женя - составляющая автора. Не исчерпывающая полностью автора, но один из его делегатов. Эта девочка имеет ко мне отношение, часть меня. Может быть, меня в детстве или в юности.

- Прошлой весной вышла "История про кота Игнасия, трубочиста Федю и Одинокую Мышь", которая была когда-то написана для ваших собственных детей. Почему вы решили в результате ее опубликовать?

- А что, она того не заслуживает? В сущности все, что я написала, я написала для близких мне людей. В этом случае - для близких мне детей.

- В августе выйдет еще одна ваша детская книга. Вы решили начать писать для детей?

- Нет, будет опубликована третья из тех сказок, что были когда-то написаны действительно для моих детей. А вот с нового года, я надеюсь, начнет выходить серия книг для детей, где я выступаю в качестве руководителя проекта.

Писать ее будут специалисты по культурной антропологии, это очень интересные книги о еде, одежде, ссорах и примирениях, об устройстве дома и семьи в разных культурах. И делается все это для того, чтобы дети и их родители побольше знали о своих соседях по планете, потому что если человек больше знает о других, он лучше их понимает и, будем надеяться, меньше ненавидит.

- Известно, что ваша подруга Наталья Горбаневская в свое время отговорила вас писать стихи. Писать вы не перестали, а вот издавать не хотите. Почему?

- Недавно мы с Наташей на эту тему говорили, и она утверждает, что все было совсем не так и что она меня не отговаривала! А у меня в памяти осталось, что отговаривала. Ну может ли человек с такой памятью, как у меня, писать мемуары? Печатать стихи не хочу. И все. И даже объяснять не хочу.

- Какова судьба вашей документальной книги о католическом монахе?

- Лежит в столе, висит в компьютере. Она у меня не получилась так, как мне хотелось бы. Может, когда-нибудь вернусь к этому. Фрагмент из книги был опубликован в сборнике "В Израиль и обратно", который был составлен Марком Зайчиком из впечатлений от поездки писателей в Израиль в декабре 2003 года.

Там тексты Андрея Битова, Василия Аксенова, Анатолия Наймана, еще нескольких писателей... А у меня впечатлений особенно ярких не было, я в Израиле несколько раз бывала и до этой поездки, вот я и дала кусок текста из этой неудавшейся книги.

- А что с фильмом по "Казусу Кукоцкого", который собирался снимать Юрий Грымов?

- Фильм уже снят. По-моему, он потрясающий. Снимал его Грымов совершенно без моего участия, я писала сценарий для фильма. А сделан пока только сериал, но фильм тоже, я надеюсь, будет. Осенью его можно будет посмотреть по телевидению.

- Не боитесь, что получилось "Муму"?

- Я вообще мало чего боюсь.