Он самый известный клоун во всем мире. 31 июля ему исполнилось 75 лет. Но он до сих пор готов ловить солнечные зайчики

Разве это не кошмар для любого директора цирка? Клоун стоит на манеже, публика на скамейках становится тихой и очень серьезной и плачет, когда клоун появляется вновь. Что-то здесь не так. Наверное, от клоуна мы ждем чего-то иного.

Конечно, отвечает в подобных случаях самый известный в мире клоун. Он все равно не годится для того, чтобы драться тортами. И у него никогда не возникало желания вытягивать из карманов зрителей воздушные шары. И кто, собственно, сказал, что над клоунами можно смеяться? Олегу Попову 75 лет, но, вероятно, он и сейчас бы глубоко оскорбился, если бы над ним стали смеяться.

Ему нравится, когда у зрителей на глазах слезы. Ведь это дорогого стоит, правда? Но если они смеются – да, такое тоже бывает, почти всегда, – то, скорее, над собой, этот смех звучит иначе, чем обычный смех в цирке. Не столь грубо. Если его вообще услышишь.

Возможно, сначала было высмеивание. И клоун был именно тем, над кем смеялись. Но было бы большой ошибкой думать, что смех по сути своей – это акт свободы, он также может быть актом бесконечной глупости и ограниченности. Скажи мне, над чем ты смеешься, и я скажу, кто ты. Но кто такой Олег Попов?

Внешне он не вызывает никаких подозрений. Клоун как клоун, полосатые брюки, красные носки, безвкусный пиджак, слишком большой – нет, все же ни слишком большой. Все же Олег Попов долгие годы своей жизни был советским клоуном, а советская власть запретила ему надевать вещи, которые были ему слишком велики.

Вероятно, она считала, что клоун – это такой же трудящийся, как ты и я, а трудящийся, который все время носит вещи с чужого плеча,- это в какой-то мере издевательство над теми же трудящимся. Итак, Попов, скорее всего, – это клоун, на котором его гардероб сидит лучше, чем на всех остальных клоунах мира.

Но вот ярко-желтый парик и клетчатую кепку мог надеть каждый. С одной стороны. С другой стороны, это было исключено полностью. Поскольку клетчатая кепка и желтые волосы стали фирменным знаком Попова. У Иванушки в русских народных сказках также светлые волосы. О нем ведь тоже никто никогда не знал, каков он: донельзя наивный или очень мудрый.

Попов принципиально не бросается тортами. В крайнем случае, солнечными зайчиками. Но прежде чем бросить солнечный зайчик, его нужно поймать. Из этого Попов сделал номер, который он исполняет уже лет пятьдесят.

Солнечные зайчики очень эфемерны, не каждый может взять их в свои руки и тем более удержать, но руки Попова словно созданы для того, чтобы их ловить. И как осторожно он их поднимает, если они упали.

Когда-то он имел дело со свинцовыми литерами, и если одна из них падала на пол, он обращался с ней далеко не так бережно. Синцовыми литерами в Москве он набирал "Правду". Тогда она состояла из фронтовых сводок.

Любому человеку нужно хоть какое-то разнообразие, и его коллеги, посещавшие кружок циркового искусства, как-то раз взяли с собой маленького блондина. В 1944 году в "Правде" проходил большой спортивный праздник, после него с ним захотел пообщаться один их цирковых.

Он видел выступление молодого рабочего. Не хочет ли он поступить в государственное цирковое училище? Наборщик был в восторге, а его мать – в ужасе. Она считала всех цирковых алкоголиками и отбросами общества. У Попова не было отца. За четыре года до этого за ним пришли – и он сгинул в сталинских лагерях.

После училища Попов был канатоходцем и жонглером, его мать видела, как мальчик на канате ловит кегли, и она пришла к выводу, что потенциальный алкоголик уже давно свалился бы оттуда.

Жизнь – это тоже своего рода хождение по канату, и кто видел Попова, понимал, что равновесие, которое маленький человек держал там наверху, было не только цирковым. Оно было отчаянно комичным, и оно же было условием его существования. Попов был Чарли Чаплиным на канате.

А потом заболел известный русский клоун Карандаш. Попов его заменил и в 1955 году был с советским цирком уже в Брюсселе. Для него тогда нашли определение, которым редко награждали представителей коммунистического лагеря.

Этот клоун – "хрупкое чудо". Но он был не так хрупок, как казалось. Кавалер ордена "Красного знамени", народный артист Советского Союза, он вырос до директора Московского государственного цирка, что западные голоса в большинстве случаев отмечают с некоторой суровостью.

Не был ли этот человек близок к государству? Ни один клоун не может быть близок к государству. Ни один клоун не может быть ни революционером, ни контрреволюционером. Диссидентство – это его естественный образ жизни.

Однажды у арены оказалась молодая женщина, которой не хватило места в зале. Клоун посмотрел на нее, а Габриелле Леманн из Франконии подумала: "Если на тебя смотрит клоун, это ничего не значит. Он тебя не замечает". Но затем он пригласил ее в свою гримерку.

Он говорил по-русски, она говорила по-немецки, и они отлично друг друга понимали. Поэтому свое 75-летие Олег Попов из Москвы встречает в маленькой деревеньке во Франконии. Он не тоскует по России; весь мир был ему домом, а тосковать по целому миру нельзя.

Раньше он складывал пойманные солнечные зайчики в чемодан и уходил. У каждого человека в чемодане то, что он заработал. Но теперь Попов этого больше не делает. В последнее время он все чаще открывает свой чемодан и дарит маленькие солнца зрителям. И у них на глазах выступают слезы.