“Что делать?” — этого не знают даже его потомки.

Роман Чернышевского лично меня в отличие от Ленина “не перепахал”. Молодой Ильич вроде даже восторженное письмо своему кумиру написал, но ответа не получил.

Помню детективное начало первой главы, Рахметова, спавшего на гвоздях, и сны Веры Павловны — вот, собственно, и все. Сегодняшние школьники “Что делать?” даже не открывают: роман исчез из обязательной программы. В Москве не стало и улицы Чернышевского, ей вернули старое название — Покровка. Остался только памятник. В то время как интерес соотечественников к великому демократу явно угасает, в Саратов, в музей-усадьбу, приезжают поклонники Чернышевского из дальних стран: из Японии, из Китая.

Молодые китайцы увлекаются его экономическими трудами. В Поднебесной даже перевели “Что делать?” на китайский язык, и экземпляр, набранный причудливыми иероглифами, хранится в музее Чернышевского.

Чернышевский с улицы Чернышевского

Павел Васильевич Чернышевский — прямой потомок революционного демократа, праправнук. Я ищу в нем сходства со знаменитым предком: что передалось? “Только плохое зрение и упрямство”, — улыбается он.

Павел Васильевич родился и вырос на территории старинной усадьбы и с детства привык к необычной жизни в музейном месте. По дорожкам толпами ходили экскурсанты. Раньше, в советское время, в музей не зарастала народная тропа. Раздавались гудки теплоходов, и группы туристов сменяли друг друга. Теперь случаются дни, когда к Чернышевскому вообще никто не приходит.

На двери табличка “П.В.Чернышевский”. Старинный флигель, который когда-то принадлежал семье Пыпиных — родственников Чернышевских, утопает в цветах. На солнце пылают налитые ягоды малины и ежевики.

На грядках зреют сочные огурцы. У порога греется на солнце старая овчарка. В доме чистота, свежие обои и плакат Валерии с автографом над кроватью. Популярная певица родилась в соседнем городе Аткарске и с Чернышевскими лично знакома.

Обходим старинный флигель — грустная картина. На стенах давно облупилась краска, крыша дырявая. К 80-летию музея-усадьбы городская мэрия выделила на ремонт крыши 22 тысячи рублей. Хватило ровно на треть.

Павел Васильевич преподавал в Техническом университете, его жена Анна Константиновна — школьная учительница. Два года назад Чернышевский поменял размеренную жизнь преподавателя на хлопотную должность заместителя директора музея по хозяйственной части. На зарплату в 2600 рублей желающих не было, и Павел Васильевич пришел на выручку: кому, как не ему, хранить память?

За несколько минут успеваем обойти скромные владения, которые когда-то простирались до самой кромки воды. Потом построили набережную, и прямо из калитки к Волге уже не спустишься.

Но все равно до реки рукой подать. Она видна из любой точки усадьбы, даже из ванной комнаты флигеля. “Волга, Волга, все она перед глазами”, — тосковал в сибирской ссылке Николай Чернышевский. Ширина реки в этом месте — три километра.

— Бабушка Марианна всегда оплачивала газ и воду, — говорит Павел Васильевич, — хотя могла пользоваться привилегией бесплатного проживания. Мы тоже платим за эти услуги. К сожалению, у нас нет богатых родственников за границей. Все 14 Чернышевских живут в России, — рассказывает Павел Васильевич.

Они берегут родовую фамилию. Когда сестра Павла Васильевича вышла замуж, ее муж тоже стал Чернышевским. Бабушка Марианна часто повторяла внуку: “Помни, какую фамилию ты носишь. Это не просто так. Твой прапрадед был великий человек, его чтят во многих странах”.

В школе праправнука Чернышевского никогда не выделяли. По литературе у него была твердая четверка. Он давно привык, что ему постоянно задают вопрос “Что делать?”, и относится к этому с юмором. Недавно на заседании комитета по культуре кто-то спросил: “Что делать?”, и все дружно посмотрели на Павла Васильевича: Чернышевский должен знать.

“Вы родственник того самого Чернышевского?” — допытываются и у Дмитрия Чернышевского, родного племянника Павла Васильевича. Раньше он даже немного стеснялся своей громкой фамилии. Ему не хотелось быть тенью великого прапрапрадеда. Он, пожалуй, единственный из потомков, кто пошел по стопам Николая Чернышевского. Дмитрий — историк, политолог, известный в Саратове журналист.

— Фамилия сама по себе ничего не значит. Я понял, что носить это имя — большая честь, только когда достиг чего-то в жизни, — убежден он. — При советской власти чувствовался некоторый пиетет. Например, моей маме дали квартиру — обычную, но отдельную, а мне было немного легче поступить в университет — на ректора произвело впечатление, что у него будет учиться потомок Чернышевского.

Роман “Что делать?” Дмитрий не смог осилить до конца и нисколько не переживает, что его дети не будут изучать вещие сны Веры Павловны: “Толстой, Достоевский — с точки зрения литературы это несопоставимо”. Ему как ученому интересна личность Чернышевского, его взгляды.

— Московский историк Василий Федорович Антонов перевернул хрестоматийное представление о Чернышевском, — рассказывает Дмитрий. — Николай Гаврилович не был революционером и не разворачивал агитации.

Его мировоззрение было сложнее. Он понимал, что социальный взрыв неизбежен, но считал, что пользы от него не будет. Чернышевский вообще не сделал ничего противозаконного.

Его обвиняли в составлении прокламации “Барским крестьянам от их доброжелателей поклон”, в призыве “К топору зовите Русь!”. А Антонов доказал, что Чернышевский не являлся автором этой прокламации. Более того, недавно двоим барнаульским ученым удалось найти подлинник — текст написан Бакуниным!

Запрещенный бестселлер

Дом с мезонином на углу бывшей Большой Сергиевской и Гимназического взвоза, в котором родился Чернышевский, невелик и скромен. На полках книги. Библия, “История Петра Великого”, “Оракул” Вольтера, “Жизнь замечательных людей, описанная Плутархом”, “История государства Российского”.

Рассматриваю детские прописи со старательно выведенными строчками: “Повинуйся твоему Государю, почитай его и будь послушен. Честный человек всеми любим”. Протоиерей Гавриил Иванович Чернышевский заставлял своего сына Николая по 70 раз переписывать эти фразы.

Выхожу на балкон — любимое место Чернышевского. О чем думал тихий учитель словесности, часами наблюдая за течением Волги? Пройдет совсем немного времени, и он переедет в Петербург, станет известным журналистом, критиком и политически опасным человеком.

Будет признан виновным “в принятии мер к ниспровержению существующего порядка управления” и осужден на семь лет каторги и вечное поселение в Сибири. После обряда гражданской казни его отправят в Нерчинск. Чернышевский отбудет срок полностью, от звонка до звонка.

В декабре 1871-го его под конвоем переведут на полюс холода — в Вилюйск: “Высочайшая милость” об обращении в разряд сосланных на житье на него не распространится.

Писать прошение о помиловании Чернышевский отказался: “О чем я буду писать? Что моя голова и голова шефа жандармов на разный манер устроена?”

В Петропавловской крепости, в страшном Алексеевском равелине, Чернышевский за 4 месяца напишет свой странный роман, который назовет извечным русским вопросом: “Что делать?” Некрасов, редактор “Современника”, заранее предупредит читателей: готовится к печати произведение известного автора, о печальной судьбе которого известно.

Удивительно, что цензура, и тюремная, и журнальная, пропустит книгу, не заметив политической подоплеки за любовным, семейным сюжетом, и долгожданный роман выйдет в свет в 1863 году в двух книжках некрасовского “Современника”, чтобы сразу сделаться бестселлером.

Общественный резонанс будет грандиозным, книгу назовут “учебником жизни”. Девушки начнут выходить замуж “по Чернышевскому”, откроются швейные мастерские. А вскоре “Что делать?” попадет в список запрещенных книг, номера “Современника” будут изъяты.

Но текст начнут перепечатывать, переписывать от руки, гектографировать, нелегально привозить из-за границы. В России не найдется студента, который еще в гимназическом возрасте не прочитал бы “возмутительного сочинения”. Запрет продлится почти полвека — его снимут только после первой русской революции 1905 года. Суммарный тираж составит более 6 миллионов экз.

“Здесь был Вася”

К усадьбе примыкает типовое здание историко-литературного музея. А само поместье, помимо дома Николая Чернышевского и флигеля Пыпиных, включает флигель Ольги Сократовны, в который она переселилась после ареста мужа. Усадьба не превратилась в обычный музейный экспонат во многом благодаря тому, что в старых стенах живут потомки Чернышевского. Но некоторое время назад это обстоятельство стало многих раздражать. Причиной послужил прямо-таки рекламный вид на Волгу.

“Территория вокруг флигеля маленькая, однако даже на этот клочок земли покушаются”, — сокрушается Павел Васильевич. Первый звонок прозвенел в 1997 году, когда к Чернышевскому без приглашения пожаловал известный человек в городе — купец Кайнов и без лишних предисловий отрубил: “Вот я тут хочу построить дом, а твою халупу сломаю!” “Я, собственно, здесь не распоряжаюсь, и от меня ничего не зависит”, — заметил Павел Васильевич. “Пиши генеральную доверенность, через месяц начнем строить”, — распорядился Кайнов.

“Здесь наше родовое гнездо, все предки в этой усадьбе жили. Куда же я от своих корней?” — Павел Васильевич пришел в ужас. К счастью, документы сберегла его бабушка Марианна, хранительница фонда музея, и Чернышевский, покопавшись в архивах, нашел то, что искал: дом Пыпиных является памятником федерального значения и сносу не подлежит.

Купец Кайнов отступился, но вскоре пожаловала чиновница из городской администрации: “Очень влиятельные люди хотели бы тут построить дом!” Еще бы, лучшего места для элитного строения в городе не найти. Выяснилось, что мэр Саратова Юрий Аксененко уже выдал разрешение обществу с ограниченной ответственностью “Декс — Л” на проектирование жилого дома на месте флигеля.

Ссылаясь на то, что от федеральных властей нет достаточного финансирования, градоначальник вообще предложил радикальный вариант дальнейшей судьбы музея-усадьбы: оставить только дом, в котором родился Николай Чернышевский, а все остальное снести, высвободив площадь под коммерческое строительство. А чтобы потомкам не обидно было, мэр замыслил установить памятную доску, что ранее на этом месте была усадьба.

Все гениальное просто. Почему бы грекам не стереть с лица земли развалины Акрополя, а римлянам — Колизея? И оставить табличку: “Здесь был Вася”.

— Ко мне явился некий гражданин, назвавшийся “толкачом”, и предложил 100 тысяч долларов для начала разговора, — рассказывает Павел Васильевич. — Когда “по-хорошему” не получилось, в ход пошли угрозы.

“Толкач” рассказал мне про известных бандитов, которых тут порешили, про какого-то несговорчивого авторитета — его даже на Канарах достали. И тогда я написал заявление в прокуратуру. Там ко мне отнеслись с пониманием.

В своей борьбе за родные пенаты он дошел до Генеральной прокуратуры и приемной Президента России. И вскоре в усадьбу приехали представители городских властей с совсем другими речами: “Кто посмел посягнуть?!”

Охраняется государством

Согласно купчей от 20 ноября 1822 года, “деревянный дом, состоящий в городе Саратове 2-й части в приходе церкви Сергия Радонежского, со всем имеющимся при нем строением и усадебным местом” был приобретен священником Гаврилой Ивановым сыном Чернышевским у девицы Елизаветы Яковлевны Мауриной за тысячу рублей государственными ассигнациями.

Когда Николай Чернышевский был заточен в Петропавловскую крепость, Ольга Сократовна продала дом его родственнику Александру Николаевичу Пыпину.

Сохранилось удивительное по благородству письмо Пыпина к сестре Варе от 4 июля 1878 года, в котором он пишет, что “желал бы передать дом детям Н.Г.”. Видимо, называть полностью имя государственного преступника было небезопасно, отсюда только инициалы “Н.Г.”

“Из сыновей один уже совершеннолетний и может быть юридическим лицом, — продолжал Александр Николаевич. — Для меня лично было бы некоторым нравственным удовлетворением передать детям Н.Г. его сбереженную старую собственность. Если это известие придет к нему и доставит ему хоть какое-нибудь приятное чувство, это было бы для меня большой радостью.

Я не теряю надежды, что он сам, Бог даст, еще будет в нем жить. Сделать это я хочу не посредством купчей крепости, а посредством дарственной записи, что будет лучше отвечать моему намерению…”

Музей основал Михаил Чернышевский. сын писателя. 26 марта 1918 года он передал дом со всеми дворовыми постройками советскому правительству для устройства в нем народного музея-читальни имени Чернышевского.

В тот же день наркомом А.В.Луначарским была выдана охранная грамота: “Дом великого русского писателя Николая Гавриловича Чернышевского, находящийся в городе Саратове, как представляющий громадный исторический интерес, находится под покровительством Рабочего и Крестьянского Правительства и не подлежит никаким занятиям и реквизициям и не может быть перестраиваем без особого на то разрешения Совета Народных Комиссаров”.

Членам семьи Чернышевского, которые возьмут на себя заботу о доме, предоставили право пожизненного бесплатного проживания в доме и дворовом флигеле.

Уже 25 сентября 1920 года вышел декрет В.И.Ленина об организации Дома-музея Н.Г.Чернышевского, в котором он объявляется национальным достоянием.

Тайна О.С.Ч.

“Другу моему О.С.Ч.” — стоит на титульном листе романа “Что делать?”. Это инициалы Ольги Сократовны Чернышевской — любимой жены писателя. “Если бы наш любимый папаша не любил меня так много, — писала Ольга Сократовна Чернышевская сыну, — то я, наверное, давно оставила бы этот мир”. Отдав свое сердце дочери саратовского врача, Николай Гаврилович сохранил это чувство на всю жизнь.

Предлагая своей избраннице руку и сердце, Чернышевский обещал ей полную свободу. Она была вольна уйти, вернуться, даже оставить ему будущих детей, если полюбит другого человека.

О ее пылких увлечениях ходили легенды, но когда Чернышевский, осужденный и лишенный всех прав, был отправлен в Сибирь, Ольге Сократовне не пришло и в голову развестись с опальным мужем. Он требовал в письмах от нее такого решения, потому что не мог содержать семью. Ольга Сократовна рыдала, читая эти строки. Она не повторила подвига жен декабристов, но все же один раз, в 1866 году, навестила Николая Гавриловича в ссылке.

В ее флигель ведет высокая лестница. В крошечной комнатке — узкая кровать с иконой Митрофана Воронежского у изголовья, комод, стол под скатертью ручной работы, керосиновая лампа в мавританском стиле с химерами, коробочка из-под лекарств. На видном месте изящный веер — подарок Николая Гавриловича, который он купил в Лондоне.

Обстановка стопроцентной женщины. Достаточно пройтись взглядом по прихотливым безделушкам: чернильнице с ангелами, коробочке для косметики, кокетливой пудренице, маленькой пепельнице, чтобы понять, какими они были разными — Ольга Сократовна и Николай Гаврилович. Она — смуглая, кареглазая брюнетка, кокетливая и влюбчивая. Он — скромный учитель словесности, невысокий, 167 см, худощавый, тихий. Его венчальные перчатки из лайки явно скроены на маленькую, аристократическую ладонь.

Когда по окончании ссылки больному Чернышевскому разрешили поселиться в Астрахани, Ольга Сократовна стала жить с мужем, как будто не прошло двадцати лет. В родной дом, сбереженный Пыпиным, он вернулся умирать. Через 4 месяца его не стало.

…Самому маленькому Чернышевскому — Егору — всего два года, и он еще не знает, чем прославилась его фамилия. “Надо было назвать его Николаем, — вздыхает бабушка, — тем более что он на Николая Чудотворца родился”.

Кстати, Николай Чернышевский к концу жизни примирился с Богом. Фотография, сделанная на смертном одре, запечатлела православный крестик в сложенных руках русского писателя и журналиста. Потомки всегда пишут его имя в поминальных записках.