Второй раз Константин Райкин приезжает в Израиль с одним и тем же спектаклем "Контрабас", и, похоже, второй раз его ждет триумф – билетов не достать.

Люди истосковались по той театральной культуре, которой их "потчевала" Москва. Поэтому мы в Израиле ходим на гастроли известных российских театров. И чаще всего разочаровываемся, потому что нам везут "гастрольные варианты" – по репертуару, по игре – и так сойдет.

Бывают, конечно, исключения – настоящие театры, хорошие пьесы, актеры, которые просто не умеют играть "в полноги". Константин Райкин и есть такое счастливое исключение. Он просто не умеет играть плохо. Он "отличник" во всем, что он делает, причем все делает не на "пять", а на "пять с плюсом". Но это – закономерность.

Он и в школе был отличником, и в театральном училище, и в театре "Современник", и в "Сатириконе" своего отца, и в своем "Сатириконе" – театре, в котором он вот уже 17 лет художественный руководитель, режиссер и актер. Мы любим его безоговорочно – за все, что он делает, потому что все, что он делает, – талантливо.

- Прежде всего, поздравляем вас с днем рождения! Поскольку и мы, обожающие вас зрители, и вы считаете, что для вас еще все впереди, то не будем заострять внимание на цифрах. Но разрешите вопрос: что для вас лучший подарок – аплодисменты или одеколон?

- Это просто несравнимые вещи. Конечно, аплодисменты!

- Я спросила про одеколон, потому что вы их коллекционируете, причем каждый спектакль ассоциируется у вас со своим запахом. У "Контрабаса" есть запах?

- У него есть запах всяких образов. Он пахнет клеем, деревом, канифолью…

- Вы "живете" со своим персонажем из "Контрабаса" уже пять лет. Как вы к нему относитесь? Изменилось ли ваше к нему отношение за то время, что вы его играете?

- Считайте, что не изменилось. Я люблю этот персонаж и люблю этот спектакль.

- Согласны ли вы с народной мудростью "Не место красит человека, а человек – место"? Применима ли эта пословица к герою "Контрабаса"? Есть ли у него шанс перейти в "другую весовую категорию" – в жизни, в профессии, в любви? Или, именно потому, что он такой, какой он есть, он не имеет шанса преуспеть?

- Если смотреть со стороны, то у него шанса нет. Его заблуждение заключается в том, что он думает, что у него шанс есть. Пусть он заблуждается. Потому что энергия заблуждения – очень важная энергия.

То, что про него думаем мы со стороны, – это важно, конечно. Но не главное, потому что главное – это не поступок, а та работа души, которая при этом производится. Богу важен не только поступок, но и работа души. Бывает, поступки одинаковые, а работа души у людей разная.

Да, шанса у него нет, никогда ничего не произойдет. Но между двумя дисциплинированными приходами на работу у него происходит такая буря шекспировских страстей, которую интересно изучить другому человеку, сидящему в зрительном зале, который на что-то, благодаря этому, решится.

Благодаря спектаклю, который он посмотрит – про человека, который не решился ни на что. Так я думаю.

- Вы полагаете, что этот несчастный инструмент стоит таких переживаний? Ведь герой его любит – и ненавидит одновременно!

- Так и себя тоже! Любой инструмент, как и человек, стоит переживаний. Какие есть переживания, таких он и стоит! Разве человек не стоит переживаний, сам человек? Контрабас – это ведь не только инструмент, это ведь и он сам! Он ведь в этот инструмент смотрится как в зеркало!

Поэтому этот спектакль называется не "Контрабасист", а "Контрабас"! Потому что он сам – контрабас! Какой-то неуклюжий, кордебалетный, из глубины оркестра, с задних рядов… Он сам такой. Он к себе относится точно так же. Он без себя жить не может – и с собой жить не может, себя любит очень – и ненавидит себя

- Будь вы на месте вашего героя, занимайся вы его делом, если бы вам не нравилось этим заниматься – вы бы переключились на что-нибудь другое?

- Нельзя сказать, что ему не нравится этим заниматься. Он только так говорит, что он контрабас терпеть не может, но до этого он полчаса рассказывает, как он его обожает, это лучший инструмент в мире…

Я просто другой человек, хотя и похож на него в чем-то… как похожи друг на друга все нормальные более или менее сложные люди, не носороги.

Мы похожи – в неоцененности, в разговорах, которые мы ведем со своей фантазией, в огромном количестве нереализованных поступков… Это все в каждом из нас есть. А если этого нет, то этот человек мне менее интересен, чем вот такой вот… рефлектирующий.

- Для этой роли вы надеваете подтяжки, делаете животик, становитесь немного смешным – и в чем-то похожим на персонажей вашего отца… Как вы думаете, захотел бы и смог ли бы ваш отец сыграть эту роль в "Контрабасе"?

- Нет. Я думаю, что он бы не захотел ее сыграть, потому что у него был другой путь. Он бы вообще удивился, как такой странный материал можно хотеть сыграть. У него были в этом смысле другие интересы в профессии.

- Как вы думаете, был бы доволен ваш отец, увидев вас в этой роли?

- То, что я играю, – это моя дорога. То, что ему бы понравилось, как я это делаю, – я в этом практически уверен.

- "Сатирикон" происходит от слова "сатира"?

- Нет – нет – нет! Эти слова хоть и однокоренные, но совсем разные вещи обозначают. Смысл слова "Сатирикон" мало кому понятен. Это вообще неизвестно что – какая-то смесь, фарс, винегрет…. А сатира – это очень определенный жанр, который, честно говоря, меня мало интересует.

- Вы семнадцать лет доказываете свою точку зрения – и ролями, и спектаклями… И преуспели: сегодня у театра "Сатирикон" – самая серьезная репутация. Но у вас никогда не было сомнений в правильности выбранного пути в театре?

- Понимаете, меня очень трудно положить на какую-то полку. Мы ставим не только трагедии, но и комедии. Я играю не только трагедии, но и комедии, и трагедии, и фарсы, и водевили, и драмы, и мелодрамы…

- В последние годы галерея ваших "отрицательных" ролей пополнилась за счет старика Тодеро и Ричарда Третьего… Вы, как актер, стали лучше после исполнения этих ролей?

- Как актер – точно! Актеру полезно играть такие роли! Для актера это такая практика! Но и как человек, я думаю, я стал лучше. Я надеюсь.

- Как вы относитесь к своим героям-мерзавцам? Булгаковской Маргарите перед балом у Сатаны Коровьев советовал: "Нужно полюбить их, полюбить, королева!" Неужели вы их любите?

- Надо читать про систему Станиславского. Тут не я отвечаю на этот вопрос – вся моя профессия. Это – не мой ответ, это – ответ учебника по актерскому ремеслу.

- И что учебник советует – любить?

- Ну конечно! А как можно играть, не полюбив? Как можно играть, не поняв, не приблизив к себе, не разыскав это в себе? Это разве не известно, что в нас есть все? А как еще по-другому? Как играть жизнь другого человека, не влезши в него, не поняв его психологию, как-то его для себя не поняв и не оправдав? Приблизить его к себе – это и значит полюбить!

- В одном из интервью вы сказали, что раз в пять лет позволяете себе адюльтер с кино... Собираетесь ли вы в ближайшее время принять участие в каком–либо кинопроекте?

- Нет. У меня нет времени.

- У вас сейчас идет серьезная борьба за приватизацию театра. На какой стадии находится дело?

- Мы продолжаем бороться за свое детище.

- Кстати, о детях: ваша дочь Полина сегодня – студентка театрального училища, причем того же самого, которое вы закончили в свое время – знаменитой "Щуки". История повторяется, вы рады этому?

- Не знаю. Я не могу сказать, рад я этому или не рад. Это ее решение. Она пошла в это дело и занимается им увлеченно. Я не видел ее в работе ни разу, поэтому буду иметь какое-то мнение и скажу об этом, когда увижу. Как я к этому отношусь – я пойму, когда увижу ее на сцене. Пока этого не произошло.

- Все студенты театральных вузов подрабатывают в массовках. Не планируете ли вы дать ей возможность попрактиковаться таким образом, да и подзаработать, в "Сатириконе"?

- Дело в том, что я преподаю в школе-студии МХАТ, являюсь профессором и руководителем курса. Группу своих выпускников я целиком взял к себе, это уже – артисты моего театра. Сейчас я набрал новый курс. Это – ответ на ваш вопрос.

- Вы успешный худрук театра, режиссер и ведущий актер. Они все мирно уживаются в одном лице? Не бывает ли недоволен актер Константин Райкин, что художественный руководитель Константин Райкин отрывает его от любимого актерского дела – играть в спектаклях и репетировать?

- Я не знаю, какое у меня любимое дело. Когда я занимаюсь режиссурой, у меня любимое дело – режиссура. Когда я занимаюсь актерством, это – мое любимое дело. Когда я художественный руководитель, любимое мое дело – художественное руководство театром… Я как-то с собой договорился (улыбается). В разное время это как–то не противоречит одно другому. Во мне как-то эти три занятия мирно уживаются между собой.

- Кстати, что вы больше любите – репетировать или играть в спектаклях?

- Я больше люблю играть. Мне кажется, это совершенно естественно для артиста. Мое любимое дело – театр, а театр невозможен и бессмыслен без зрителей.

Если артист больше любит репетировать, чем играть, я думаю: "Господи, ну иди и репетируй себе в лесу! Репетируй! И никогда больше никому это не показывай". В этом есть что-то болезненное.

А здоровое дело – когда артист больше любит играть, чем репетировать. То есть выходить к зрителям, быть со зрителем, ощущать свое воздействие на него, вот это его понимание, вот эту вольтову дугу, которая, собственно, и есть театр.

А все остальное – только шаги к театру. Если шаги к театру больше нравятся, чем сам театр, – это мне напоминает… любовный акт без оргазма. Вот туда-сюда нравится, а детей зачинать и рожать – не нравится. Но надо же и детей рожать! Это же самое прекрасное! Понимаете?

Все-таки я считаю, что нам эти свойства и тяга к противоположному полу дана для того, чтобы мы оставили что-то на земле. Это – сродни любви к театру. Понимаете? Надо какой-то результат, какие-то плоды приносить. Плоды возникают только тогда, когда ты до зрителей дотягиваешься.

- Фаина Георгиевна Раневская сказала, что на сцене не нужно играть – на сцене нужно жить. Согласны ли вы с этим утверждением? Вы на сцене играете или живете?

- Фаина Георгиевна была кокетливая женщина. И ее высказывания нужно все-таки воспринимать с некоторой сноской на ее кокетство. Я помню это ее интервью, это она так слегка интересничала – я бы так сказал.

Ну кто ж не хочет жить на сцене? Но только жизнь на сцене отличается от жизни вне сцены. Это другая жизнь. Эта жизнь на сцене называется "игрой" в нормальном переводе. Нет, "жить на сцене" в художественном понимании означает "правильно играть".

- В спектакле "Контрабас" вы один, практически без декораций, "держите зал" два часа. После него критика писала: "Чего он еще не умеет в своей профессии?!" Есть ли что-то, что вы еще не умеете в своей профессии?

- Разве можно достичь совершенства в профессии? Каким же надо быть дураком, чтобы сказать, что я все умею в своей профессии, которая называется искусством! Кто может сказать, что умеет в ней все?

Совершенство – как горизонт, к которому нельзя приблизиться. К нему пытаешься подойти, но оно ровно настолько же от тебя отдаляется. Сколько бы ты ни работал, от этого проблем у серьезного человека меньше не становится. Достичь совершенства – самая трудная задача.

- Стефан Цвейг писал о звездных часах всего человечества. А у вас был свой личный самый звездный час?

- Это мне трудно понять. Может быть, когда я уйду на какой-нибудь отдых, – хотя я с трудом себе это представляю, – я пойму, когда у меня были звездные часы.

А сейчас, когда я нахожусь на дистанции, пафос момента я не очень ощущаю – когда у меня звездные часы, когда не звездные... Может быть, это должен кто–то говорить обо мне со стороны? А я как-то гораздо более спокойно и прозаично отношусь к своей работе.

- Вы сами себе сделали подарок на свой день рождения?

- Я просто репетировал с утра до вечера. Подарок, не подарок... Я вообще очень спокойно отношусь к своим дням рождения.

- А над чем работаете?

- Над пьесой Рэя Куни "Смешные деньги". Это – комедия, но я в ней не играю, я выступаю только в качестве режиссера.

- А не играете почему?

- А я никогда не играю в том, что я ставлю. Играют замечательные артисты моего театра.

- Привезете спектакль в Израиль?

- Увидим. Во всяком случае, постараюсь.