«Ради театра я отдала все — и личную жизнь, и здоровье…» — говорит художественный руководитель «Современника» Галина Волчек.

— Галина Борисовна, интервью с вами обычно начинают с глобальных вопросов о политике, процессах в обществе… А давайте мы поговорим для начала о любви, о чувствах. Почему, на ваш взгляд, в современном мире стало так много одиноких людей?

— Я думаю, одиночества в обществе всегда было достаточно, просто раньше мы о нем мало знали. Даже о чувствах можно было говорить только так, как разрешалось. Мы все видели исключительно под одним углом зрения. А сейчас… Сейчас можно наблюдать и обнажать разное.

То же одиночество далеко не всегда зависит от того, есть ли рядом с тобой кто-то. Можно чувствовать себя потерянным, живя вдвоем, работая в большом коллективе. Одиночество — вещь не столько физическая, сколько социально-психологическая. Кто-то спасается, заведя собаку, кто-то уходит с головой в работу…

— А лично вы боитесь этого состояния или от него вас защищает «роман» с театром?

— Сколько бы человек ни готовился к страшному и неизбежному событию, все равно оно становится для него потрясением. Одиночество меня посещало и посещает — оно живет внутри каждого. Его ощущаешь, когда бываешь непонятым.

Не важно, исходит это непонимание от конкретного человека или целого зрительного зала в момент, когда ты говоришь со сцены, с экрана. Театр меня, с одной стороны, спасает от этого чувства, а с другой — его провоцирует и требует больших жертв. Я уже не раз говорила, что ради театра я отдала все — и личную жизнь, и здоровье…

«Иногда наша жизнь — глупая калька с американской модели»

— Сперва на Западе, а теперь и у нас появилась категория людей, которых называют модным словом метросексуалы — то есть те, кто отвергает семью, живет исключительно ради себя и для себя. В чем вы видите корни этого явления: мода, изменение жизненных ценностей?

— Не думаю, что такая форма существования присуща русскому человеку. Просто вся наша жизнь сегодня в огромной степени представляет собой наивную, а иногда и просто глупую кальку с американской модели жизнеустройства. Это естественный процесс — семьдесят с лишним лет наш поезд мчался в одну сторону, а потом резко рванул ровно в противоположную. Страна по-прежнему болеет, сознание общества исказилось. Мы все — часть болезни, ее носители.

Мне дико смешно наблюдать, как наши молодые артисты, один раз открыв рот и засветившись в сериале, назавтра считают себя звездами. Начинаются игры с лимузинами, завышенными гонорарами, агентами, что в российских условиях пока выглядит совершенно неорганично. В этом мы похожи на турков, которые лепят на свои гостиницы неадекватное количество звезд.

К сожалению, многое в нашей жизни пока выглядит неестественно. Когда в метро к человеку с полиэтиленовым пакетом стыдливо обращаются «господин» или «госпожа», мне становится неловко и за того, кто это произносит, и за того, кто это слышит.

— Извините, а вы ездите в метро?

— Нет, не езжу, но не потому, что считаю это ниже своего достоинства. У меня нездоровые легкие, и в замкнутом пространстве я чувствую себя очень неважно.

Я бы хотела периодически бывать в метро, но понимаю, что в любом случае это не даст мне объективной картинки того социального слоя, который мне интересно и полезно было бы увидеть.

С простыми людьми я общаюсь на улице, в аптеке, на рынке. Важно желать этих встреч, хотеть увидеть, понять и принять участие в жизни обычных сограждан, а не просто созерцать их из окна своего автомобиля.

Искусство не даст погибнуть лучшим качествам человека — И в театре, и в кино сегодня много чернухи. Взять хотя бы скандальный фильм «4» молодого режиссера Ильи Хржановского, которому вы присудили специальный приз на «Кинотавре».

Или конкурсную программу Московского кинофестиваля, пьесы любимого вами драматурга Николая Коляды и т. д. Кому и зачем нужны произведения, после которых, простите, хочется пойти и тщательно помыться?

— А мыться иногда тоже не вредно… (Смеется.) Я думаю, в свое время и от Гоголя, и от Салтыкова-Щедрина многим хотелось вымыться с жесткой мочалкой. Задача любого художника — катапультировать зрителя из его удобного кресла, в котором он поедает попкорн, а не просто развлекать.

Говоря «катапультировать», я имею в виду призвать к соучастию, к сопереживанию в любой его форме. И если после фильма или спектакля зритель захочет не только помыться, но и задуматься о том, до чего мы довели страну, планету, самих себя, в конце концов, — значит, увиденное им чего-то, да стоит.

— Оскар Уайльд утверждал, что жизнь подражает искусству гораздо больше, чем искусство подражает жизни. Вы с ним согласны?

— Полностью. Мы можем этого даже не замечать, но искусство влияет на нас очень сильно. Я не имею в виду буквально — сегодня посмотрела фильм, а завтра под впечатлением разошлась с мужем или, наоборот, с кем-то сошлась. Все откладывается в подсознание. Считаю, именно благодаря литературе, театру, кино в людях сохраняется потребность любить, заботиться о близком… Искусство не даст сойти на нет лучшим качествам человека.

С момента выпуска моего дебютного спектакля «Двое на качелях» я получаю много писем, часто очень откровенных. Люди пишут в числе прочего о том, как истории, рассказанные со сцены, повлияли на их жизнь. Всегда было много писем от молодых, которые познакомились на спектаклях «Современника». Каждый раз читаю и на душе приятно…

«Верю в чудо разума в нашей стране»

— Если всю вашу жизнь перенести на кинопленку, в каком жанре получился бы фильм?

— Ну… если бы это кино снимал человек талантливый, то, безусловно, получилась бы трагикомедия. Для меня это даже не жанр, а суть современного искусства. Сегодня театр, кино предполагают, на мой взгляд, другую степень обнаженности чувств: если трагедия — то до разрыва аорты, если комедия — то до разрыва кишок.

— А что могло бы быть кульминацией трагикомедии «Галина Волчек»?

— Сложно сказать… Не я же стала бы режиссером этого «шедевра»! (Смеется.) В моем фильме про себя было бы много кульминационных моментов, и, как знать, может быть, главная сцена моей жизни по накалу и драматизму еще впереди…

К счастью, я не потеряла способность удивляться, как приятным вещам, так и не очень. Меня, например, неприятно поражает то, что зрители сейчас с радостью воспринимают пошлые, картонные, примитивные фильмы с насилием и кровью. По-моему, это ужасно…

Если мы дойдем до того, что перестанет работать главная часть нашего существа — душа (а с таким кино все может быть), то всем нам пиндык, как говорится в одном нашем спектакле. С другой стороны, меня приятно удивляет, что в зале «Современника» я вижу много молодых зрителей. Они нас слышат, и пусть по-своему, но воспринимают то, что мы делаем.

Я человек, активно существующий, тьфу, тьфу, тьфу! Фигурально выражаясь, я даже не иду, а бегу по жизни. Сказать, что все вижу в розовом цвете, нельзя. Но неправда и то, что я каждый день захлопываю все окна и обреченно жду конца света. Верю в какое-то чудо разума в нашей стране, чудо б-жеского влияния — без этого очень трудно было бы жить и работать.

Кстати

Галина Волчек окончила Школу-студию МХАТ в 1956 году. Одна из создателей театра «Современник». После того как в 1972 г. «отец» «Современника» Олег Ефремов ушел во МХАТ им. Чехова, становится его художественным руководителем.

По тем временам назначение беспартийной Волчек на пост худрука одного из крупнейших театров столицы было случаем беспрецедентным. Как режиссер она поставила более 30 спектаклей.

Дебютная постановка — «Двое на качелях» — просуществовала в репертуаре «Современника» почти 30 лет, установив своеобразный театральный рекорд. Галина Борисовна стала первым советским режиссером, которого пригласили на работу в США, там она ставила «Эшелон» М. Рощина. А за спектакль «Обыкновенная история» по роману Гончарова наградили Государственной премией.

В ее фильмографии — картины «Остановился поезд», «Король Лир», «Про Красную Щапочку», «Осенний марафон» и пр. Дважды была замужем. Сын Денис Евстигнеев — кинорежиссер.