В эту пятницу Инна Ходорковская покинет стены колонии ЯГ-10. Их трехдневное свидание с мужем — первое за два года — окончено. Противно скрипит железная дверь, бьет по нервам замок, вежливое “до свидания” сотрудников, с которыми ей придется встречаться еще не раз. А у входа уже дожидается машина, чтобы почти десять часов по сопкам мчаться до Читы. А там — самолет, посадка в Екатеринбурге, и снова в небо. Пока доберешься до Москвы, миллион раз прокрутишь в голове каждый жест, вспомнишь каждое слово...

— Эти дни ты живешь как на другой планете. Вы снова вместе, и снова все хорошо. А потом ты выходишь и понимаешь: ты снова одна, а он снова зэк, которого нужно ждать. И ничего изменить нельзя, — Лена смахивает слезу и улыбается. Теперь-то у нее все хорошо: муж Сергей месяц назад вышел на волю из той самой краснокаменской “десятки”, где отбывает срок Михаил Ходорковский.

Как ни странно, Лена и жена экс-олигарха очень похожи. Обе в джинсах и обычных пуховиках, обе светленькие, а с хвостиками кажутся совсем девчонками. Инну Ходорковскую, когда она среди ночи появилась в гостинице “Центральная”, никто не узнал (сотрудницы специально сбегали с утра в интернет-кафе, чтобы найти ее фотку). Инна живет в Москве и ни в чем, кроме мужа, не нуждается. Лена — жена шахтера-забойщика, которого после отсидки не хотят брать назад на комбинат. Лена продает мороженое в краснокаменском киоске и на три с половиной тысячи рублей кормит десятилетнюю дочь и мужа. Общее между Инной и Леной — зона.

…Людмила Гурченко суетится возле плиты и все подкладывает Олегу Басилашвили что-то вкусненькое. С утра они не слышат будильника — и бегут, падают, снова бегут из последних сил, чтобы успеть на раннюю поверку. Миллионы россиян знают лишь киношную версию свиданки на зоне. А как там на самом деле?

Девять маленьких комнаток, одна гостиная. Внутри все самое простое — кровать-полуторка, пара тумбочек, три деревянных стула. В гостиной — телевизор, книги. Кухня одна на всех, но ею обычно никто не пользуется, стараются все свое привезти.

— Шторы в комнатах очень красивые, китайские, у нас дома и то похуже. Я за три года во всех перебывала, но самой козырной считается 2-я: она побольше, там есть еще одна кровать-односпалка, чтобы можно было поселиться с ребенком, — говорит Лена. — Туалет, душ — один на всех. А вообще там тепло и хорошо, постель чистую выдают, хотя я всегда с собой брала. Запускают тебя туда на 72 часа, и больше ты шагу на улицу сделать не можешь: за дверью сидят надзирательницы. Женщины встречаются на кухне, мужики обычно курят у окна. У всех свои разговоры: у нас — о детях, краске для волос, о работе. За что кто сидит, какой срок — эти темы обсуждать не принято.

Перед гостевым бараком каждое утро кто-то из зэков работает граблями — получается своего рода контрольно-следовая полоса, как на границе. А сразу за “границей” — грядки, там тоже зэки трудятся: капусту, морковку, картошку выращивают.

— На работы в зоне пытаются устроиться почти все, кроме блатных, естественно, — рассказывает муж Лены, Сергей. — Кто в хлебопекарню, кто в столовку, кто в швейку. На полную ставку почти никто не трудится — на полставки и то за счастье, а так — за 30—20%. Но самое главное — можно освободиться по УДО (условно-досрочно).

Работающие зэки живут в 9-м, 10-м и 11-м отряде — сами осужденные называют их “улучшенными”.

— У нас там вечером все спокойно, — продолжает Сергей. — Телевизор не орет, никто в карты не режется, ляжешь — и спи спокойно, не то что в других бараках. Раньше в каждом отряде по магнитофону было — все развлечение, но недавно вышел приказ: отобрать. Оказалось, на “трешке”, под Читой, какой-то зэк записал на магнитофон, как его мусора грозятся опустить, и отправил эту кассету в Москву, в УИН. После этого магнитофон только в Кремле остался — так у нас называют 8-й отряд, куда вашего Ходорковского поселили. Там все блатные или стремящиеся (так называют тех, кто мечтает когда-нибудь стать блатным. — Е.М.). Водка в “десятке” под строжайшим запретом, поймают — попадешь в ШИЗО. Но она все равно в зоне есть — как-то ведь проносят, хотя перед свиданками женщин шмонают как надо. Некоторые ставят бражку, но это нужно с блатными согласовывать...

Главный в здешнем Кремле, он же пахан, — некий Санька, его еще дразнят Бурятом. Мужик, говорят, молодой, около 30. Как ему и положено, и с начальством может договориться, и с осужденными ладит.

— Заходил он иногда к нам чайку попить, спрашивал, в чем нуждаемся, — рассказывает Игорь, вышедший из “десятки” за пару дней до приезда туда Ходорковского. — Ну, мы как обычно: чая нет, сигарет. Саня нормальный мужик, почти никогда не отказывал.

...102-я (непреднамеренное убийство), 105-я (убийство), 111-я (убийство по неосторожности), 131-я (изнасилование), 161-я и 162-я (разбой с применением оружия) — на “десятке” сидят товарищи с серьезными статьями. Средний срок 6—10 лет. Правда, в последнее время прислали каких-то несерьезных пацанов — одному год дали, другому два. В “десятке” этого никто не понял. “Да они зону толком не успеют потоптать, разве же это срок!” — резонно возмутились блатные.

— Морозильные камеры в зоне старые, — морщится еще один экс-сиделец, Андрей. — Продукты часто тухнут. Привезут из Читы рыбу, целый “МАЗ”, а потом глядишь: из рыбы черви ползут! Такую, конечно, выкидывают, а остальную после какой-то обработки нам дают. Вонь стоит в столовой — не продохнешь. Но попробуй не пойти есть: нарушение дисциплины — штрафной изолятор. Он у нас, кстати, никогда не пустует. Там всего 4 камеры, иногда даже очередь бывает. Блатные показухой занимаются: курить можно только в специально отведенных местах, а он стоит дымит, а бычок мусору под ноги бросает. Тот: “Подними”. А блатному западло — вот тебе и ШИЗО. Все, что в столовке не доели, выбрасывается в мусорный бак, их иногда неделями не убирают — то бензина нет, то водитель напился, то колесо спустило. А мы дышим этим дерьмом…

Местные стараются на свидания записываться в будни — иначе можно не попасть. В выходные обычно приезжают из сел или Читы, самое дальнее — из Иркутска, их стараются пропустить без очереди: все понимают, дорога нелегкая.

— За все три года, пока Сережа сидел, мы встречались с ним почти каждый месяц: у него было много поощрительных свиданий. И только один раз все комнаты были заняты, — рассказывает Лена. — А один раз мы вообще были во всем домике только вдвоем. Конечно, хочется, чтобы в каждой комнате было по телевизору и чтобы видик работал. А еще небольшой уголок пусть выделят, чтобы можно было воздухом подышать, по земле походить. Каждый раз все про это в книге отзывов и предложений пишут, но, говорят, возможности нет, зона-то сама небольшая.

В последнее время свидания в “десятке” подорожали. Три года назад оно стоило 100 рублей, сейчас — 600. Да еще с собой нужно что-то привезти, да доехать. В здешних краях не все теперь могут себе это позволить, особенно те, кто из сел, — нет денег. Так что вряд ли в ближайшее время комнаты будут заняты.

Специальный люкс для четы Ходорковских в “десятке” никто не обещает. А вот на пустой гостевой барак в следующий раз они рассчитывать вполне могут.

СПРАВКА МК:

Заключенным колоний общего режима полагается четыре краткосрочных и четыре длительных свидания в год. При этом длительные свидания могут проходить либо на территории колонии (продолжительностью трое суток), либо с проживанием вне исправительного учреждения (пять суток).

Краткосрочные свидания могут длиться не более четырех часов.

Разрешается свидание одновременно не более чем с двумя взрослыми, вместе с которыми могут быть несовершеннолетние дети.

Осужденные в колониях общего режима могут получать 6 посылок или передач и 6 бандеролей в течение года. Максимальный вес посылки 20 кг, бандероли с вложением одной книги — 3 кг.