Когда французы заводят разговор об иммиграции, то говорят они не о переселенцах, а о себе. Если голландцы или немцы задумываются об иммигрантах: об их менталитете, ситуации в социальной сфере, о религии, языке, - то французы думают о своем собственном языке, о 1789 годе, о правах граждан, цивилизации, об отделении церкви от государства.

Интеграция, таково их кредо, возможна только в том случае, если иммигранты ассимилируют идеалы и традиции Франции.

За это их часто хвалят. Тем более что в иных местах идея многообразия культур потерпела крах. Напротив, считается, что общую идентичность должна гарантировать всем 'республиканская модель' Франции: когда все владеют ее языком, имеют ее гражданство, уважают религиозный нейтралитет, соблюдают законы и цивилизованно себя ведут. Однако такая модель функционирует еще хуже, чем модели у других европейцев.

Дело в том, что больше, чем масштабы нынешней волны насилия, пугает цель этого насилия. Это именно те государственные институты, которые считались чудо-оружием интеграции: школы и детские сады, инфраструктура, в том числе пожарная служба или федеральная почта и припаркованные на улицах автомашины, безопасность которых является предпосылкой существования гражданского общества. В то время как в остальной Европе иммигранты, оказавшиеся на дне, проявляют свое насилие 'только' в рамках своего специфического параллельного общества - оно выражается в кровной мести, в борьбе враждующих между собой гангстеров, собирающихся по этническому признаку, в покушениях на хулителей Аллаха, - то во Франции атака ведется на государство и его учреждения.

Можно ли видеть в этом выражение протеста, стремление к идентификации тех людей, которые чувствует себя обманутыми? Под девизом, что от этой великой республики с ее гражданскими правами и участием граждан в жизни общества столько ждали, но она ничего не предложила, кроме социального падения, безработицы и создания гетто? На ситуацию, конечно, можно посмотреть и с такой стороны: социальная модель и система образования Франции в настоящее время неэффективны и несправедливы в такой степени, что государство, строящее на них свою легитимность, почти обречено на то, чтобы стать объектом ненависти. Между тем тот, кто наделяет разбой такого рода каким-то смыслом, не видит, насколько глупы и преступны действующие лица, совершающие его. Их действия не имеют ничего общего с забрасыванием камнями и захватом домов ослепленными, но все же политизированными и образованными людьми или с молодежными движениями протеста прошлых времен. Речь в большей мере идет о вооруженной уличной войне банд, члены которых, имеющие судимость и прогуливающие для разнообразия школу, занимаются не торговлей наркотиками или избиением владельцев ресторанов, а носятся на мотоциклах по крытым стоянкам и поджигают их. Тут не помогут молодежные центры или служащие социальной сферы. Из их бунта невозможно вычленить 'справедливые задачи', трансформировав их в проекты доброй воли. Среди них нет тех, с кем можно было бы говорить, нет у них и какой-либо теории, поскольку нет и никакой исламской идеологии, - кроме той, что целью атаки является государство. Поэтому министр внутренних дел Николя Саркози (Nicolas Sarkozy) оказывается в ловушке, когда концентрирует свое внимание на бескомпромиссном восстановлении государственной монополии на насилие. Это, конечно, требование момента, однако необходимые для этого средства представляют собой как раз то, против чего направлены разбойные действия.

Во Франции мы являемся свидетелями краха модели интеграции, базирующейся на государстве и едином языке. В других странах неудачными до этого уже были модели толерантности и многоязычия, обращавшиеся к культуре. Гражданская самоорганизация в среде иммигрантов? Конечно, это был бы самый лучший выход. И все же в городских предместьях Франции зреет определенное сопротивление, направленное против насильников. Но даже миролюбивые турки Германии оказывались до сих пор не очень упорными и крайне слабыми в вопросах образования, когда пытались решать свои проблемы на свой страх и риск. Экономические и социальные реформы? Понятно, что градостроительная политика Франции безнадежна, а излишне регулируемый рынок труда практически не дает молодым людям никакой перспективы. В данном случае могло бы иметь какой-то эффект внесение изменений, направленных на большую либерализацию. Однако до той поры, - если решение на этот счет вообще будет принято, - пока в условиях экономического кризиса они дадут результат, для многих поколений это будет уже поздно. Европа должна готовиться к чрезвычайному положению, с которым США столкнулись в шестидесятые годы во время расовых волнений. Хуже того, в отличие от тех времен слово 'эмансипация' волшебным уже не является. У французской молодежи уже есть все гражданские права.