В серии своих недавних выступлений перед американским народом президент Буш попытался поставить на одну доску нынешнюю террористическую угрозу и угрозу коммунистического тоталитаризма 20-го века. Его доводы в пользу такого сравнения состоят в том, что террористический вызов глобален по своему масштабу, "злобен" по своей природе, беспощаден к врагам и стремится контролировать все аспекты жизни и человеческой мысли. Таким образом, утверждает он, борьба против терроризма требует ни больше, ни меньше чем "полной победы".

Отстаивая свою точку зрения, президент неоднократно использовал прилагательное "исламский", говоря о терроризме, а также сравнивал "убийственную идеологию исламского радикализма" с идеологией коммунизма.

Прав ли президент с исторической точки зрения, когда он проводит параллели якобы схожих угроз, которые олицетворяют собой исламский экстремизм и тоталитарный коммунизм? Ведь различия между ними могут быть более значительными, нежели сходства. И разумно ли с его стороны развивать данный тезис?

Утверждая, что исламский экстремизм, "как и идеология коммунизма ... бросает мощный вызов нашему новому столетию", Буш тем самым косвенно поднимает статус Усамы бен Ладена и его историческое значение до уровня таких фигур, как Ленин, Сталин или Мао. А это, в свою очередь, предполагает, что беглый саудовский сектант, скрывающийся в какой-то пещере (а может быть, уже мертвый), олицетворяет собой доктрину всемирного значения. В основе президентского сравнения лежит предположение о том, что "джихад" бен Ладена имеет потенциальную способность господствовать в умах и сердцах сотен миллионов людей, переходя национальные и даже религиозные границы. Это очень большой комплимент в адрес бен Ладена, однако он безоснователен. Исламский "джихад" - это в лучшем случае фрагментированное движение ограниченного масштаба, которое вряд ли может иметь всемирный резонанс.

В сравнении с ним коммунизм обладал привлекательностью мирового уровня, и это нельзя отрицать. К 1950-м годам в мире не было практически ни одной страны без активного коммунистического движения или тайного общества, причем неважно, какое верование там господствовало: христианство, ислам, индуизм, иудаизм, буддизм или конфуцианство. В ряде стран, таких как Россия и Китай, коммунистическое движение было крупнейшей политической формацией, господствовавшей в интеллектуальной сфере. А в демократических странах, подобных Италии и Франции, коммунизм претендовал на политическую власть в ходе открытых выборов.

В ответ на неразбериху и неравноправие, в которое ввергла мир промышленная революция, коммунизм предложил идею совершенного общества справедливости. Да, эта идея была фальшивой, и использовалась она для оправдания насилия и жестокости, которые со временем привели к советским гулагам, китайским трудовым и "воспитательным" лагерям, а также к другим нарушениям прав человека. И тем не менее, какое-то время то прекрасное будущее, которое обещал коммунизм, усиливало его привлекательность среди многих народов мира.

Кроме того, интеллектуальные и политические претензии коммунистической идеологии подкреплялись огромной военной мощью. Советский Союз обладал грандиозным атомным арсеналом, имея возможность в считанные минуты нанести массированный ядерный удар по Америке. В течение нескольких часов после такой атаки порядка 120 миллионов американцев и русских погибли бы в результате апокалиптического обмена ядерными ударами. Такова была ужасная реальность того времени.

Современный терроризм, несмотря на свою отвратительную сущность и преступность - будь он исламским или каким-то иным - не обладает таким политическим влиянием и физическими возможностями. Привлекательность его ограничена, он не дает ответов на новые вопросы, которые ставит перед нами прогресс и глобализация. Если и можно говорить о наличии у него "идеологии", то она представляет довольно причудливую смесь фатализма и нигилизма. В случае с "Аль-Каидой", ее активно поддерживают относительно изолированные группировки, но действия данной организации сталкиваются с осуждением всех без исключения крупных религиозных фигур, от Папы Римского до главного муфтия Саудовской Аравии.

Власть "Аль-Каиды" также ограничена. Эта сеть полагается в основном на знакомые нам инструменты насилия. В отличие от тоталитарных коммунистических режимов "Аль-Каида", в силу своей организационной слабости, не использует террор в качестве сплачивающего принципа. Она применяет его в рамках разрушительных действий. Ее члены не объединены ни тактикой совместной борьбы, ни идеологией. В конечном итоге "Аль-Каида" или иная связанная с ней террористическая группировка может обрести разрушительную силу действительно большого масштаба, однако не следует смешивать реальность и возможность.

Но все-таки, разумно ли поступает Буш, проводя такое сравнение?

Аналогия с коммунизмом может дать определенные выгоды тактического порядка, поскольку она вновь разжигает прошлые страхи и опасения, а нынешнего президента ставит в один ряд с историческими победителями в холодной войне - от Гарри Трумана до Рональда Рейгана. Однако пропаганда страха имеет и свои отрицательные последствия, причем немалые. Она может привести к формированию нации, движимой страхом и неуверенной в себе. А такая ситуация вряд ли будет способствовать росту доверия к Америке со стороны ее союзников, в том числе, мусульманских, чья поддержка нужна нам для того, чтобы давать результативный и умный отпор явлению терроризма.

Особую тревогу вызывает то, что язык последних выступлений Буша многие мусульмане могут расценить как яркое проявление исламофобии. Его выступления, несмотря на немногочисленные оговорки о том, что президент не имеет в виду ислам в целом, пестрят такими выражениями, как "убийственная идеология исламских радикалов", "исламский радикализм", "воинствующий джихад", "исламофашизм" и "исламский халифат".

Такая лексика и фразеология могут привести к неожиданным последствиям. Вместо привлечения на нашу сторону умеренных мусульман эти постоянные рефрены об исламском терроризме превращаются в кампанию против ислама в целом. Такие умеренные мусульмане наверняка отметили про себя, что Соединенные Штаты, осуждая терроризм Ирландской республиканской армии в Северной Ирландии или баскский терроризм в Испании, не называют его "католическим терроризмом" - ведь католики всего мира расценили бы такую фразу оскорбительной.

Последние выступления Буша также резко контрастируют с его сентябрьским обращением к Организации Объединенных Наций, в котором он не только полностью воздержался от наклеивания на терроризм каких бы то ни было религиозных ярлыков, но и довольно глубокомысленно говорил о социальном "гневе и отчаянии", которые способствуют росту терроризма. Он тогда подчеркнул, что в войне против терроризма "нельзя победить одной лишь силой". Буш отметил, что "мы должны изменить условия, позволяющие террористам плодиться и вербовать сторонников". Наоборот, в своих последних речах Буш полностью отказался от мысли о том, что существуют какие-либо "поводы для недовольства и жалоб, которые можно и следует устранять" в целях ликвидации причин терроризма.

У американских политиков должен вызвать обеспокоенность тот факт, что единственный крупный государственный деятель, стремящийся превзойти Буша в риторике об исламских аспектах нынешней террористической угрозы, это российский президент Владимир Путин. Путин намеренно эксплуатирует тему исламского терроризма, чтобы оправдать свою безжалостную войну против устремлений чеченцев к самоопределению. Эта война уже приводит к опасным последствиям, усиливая напряженность среди внушительного мусульманского населения России.

Не в интересах США, особенно когда речь идет о Ближнем Востоке, провоцировать синтез мусульманских политических обид против Америки с усиливающимся и объединяющим чувством принадлежности к исламской религии. Когда президент говорит об Ираке как о "центральном фронте" в войне против исламского терроризма, он привязывает иракский и арабский антиамериканский национализм к религиозным чувствам обиды и негодования мусульман. Тем самым бен Ладен получает дополнительные козыри для своих утверждений о том, что борьба ведется действительно против "крестоносцев".

Такое смешение может придать терроризму энергию фанатизма, а это устранит те недостатки организационного и военного характера, которыми он страдает в сравнении с прошлыми коммунистическими угрозами. Действительно, ограничения и слабости "Аль-Каиды" и подобных ей организаций могут исчезнуть, особенно если президенту не удастся проводить политику, направленную на изоляцию террористических группировок и на подрыв их вербовочных кампаний.

К сожалению, характер нашего военного присутствия на Ближнем Востоке лишь способствует устранению таких ограничений и недостатков. Преподаватель политологии Чикагского университета Роберт Пейп (Robert A. Pape) провел анализ мотивации современных террористов-смертников. Он показал, что в большинстве случаев главной движущей силой таких самоубийц является враждебное отношение к иностранным захватчикам. Ученый в своем недавнем телеинтервью сделал вывод о том, что "чем дольше наши войска будут оставаться на земле Аравийского полуострова, тем больше будет опасность повторения 11 сентября".

Буш окажет Америке большую услугу, если постарается избегать семантических ловушек, которые вызывают сомнения относительно наших истинных мотивов и разжигают самые худшие подозрения по поводу стратегии США на Ближнем Востоке. Ни терминология исламофобии, ни воспоминания о победоносной борьбе с коммунизмом не помогут сформировать лучшее понимание общественностью той политики, которая необходима для восстановления мира на Ближнем Востоке и постепенного угасания терроризма, чьи корни растут именно в этой части нашего мира. Американцам нужно больше слушать речи, подобные тем, что Буш произносил в ООН, нежели те, что звучат в США в последнее время.

Збигнев Бжезинский был советником по национальной безопасности у президента Джимми Картера. Он преподает проблемы американской внешней политики в Школе передовых международных исследований Университета Джона Гопкинса, а также является попечителем Центра стратегических и международных исследований