Операция по пересадке тканей лица, проведенная на прошлой неделе в Лионе группой профессора Дюбернара, поднимает бесчисленное количество вопросов антропологического характера. Для западных обществ лицо есть кристаллизация самоощущения личности.

Оно выражает абсолют индивидуальности и в то же время – принадлежности человека к той или иной группе. Никакая другая часть тела не приспособлена к тому, чтобы обозначать уникальность индивида и свидетельствовать о его социальных связях. По лицу человека узнают, опознают, любят. Наряду с полом оно является самой мощной матрицей ощущения себя как личности. Человек, отказывающийся совершить действие, которое он осуждает, поступает так из страха, что "потом не сможет смотреть себе в глаза". Но, не совершив дурного проступка, человек без лица навсегда лишается такой возможности. Рана, оставляющая глубокий шрам на руке, ноге или животе, не в такой степени ставит под сомнение ощущение человеком себя как личности, тем более когда она не нарушает существенных функций этих частей тела. Любое изменение лица напрямую сказывается на этом самоощущении. Болезненные переживания, вызываемые изменением черт лица, напоминают нам о том, что человек живет не только в своем физическом теле. Если бы это было так, никакая травма лица, если она не носит функционального характера, не мешала бы человеку спокойно жить и дальше, словно ничего не произошло. Человек живет прежде всего в воображаемом теле, наделяемом им теми значениями и ценностями, с которыми он постигает мир и сам становится частью этого мира. Обезображивание несет с собой грубый разрыв союза – всегда в той или иной степени нелегкого, но постоянного – между реальным телом и тем его образом, сложившимся у индивида.

На время или навсегда, но обезображенный человек ощущает "подвешенность" своего Я, символическую утрату своей сущности, и преодолеть это ощущение можно лишь огромным напряжением воли. У него возникает чувство, что его личность "убегает" от него при каждом его взгляде на себя или перед взглядами посторонних. Многие люди ощущают себя изгоями в этом мире и скорбят по своему Я, продолжая жить. Обезображивание – это символическое предание смерти. Способность выдержать это испытание и вновь в полной мере почувствовать вкус к жизни зависит от личного опыта человека, от его социального положения и культурного уровня, от его возраста, от его качеств, от его окружения. Но иногда он испытывает разрушение своей личности, внезапную утрату всего того, что было раньше, и эта потеря кажется ему безвозвратной. Обезображивание – это не болезнь, от которой можно оправиться, не рана, от которой остается всего лишь шрам. Оно равносильно уродованию, хотя индивид не теряет они одного члена тела: меняются лишь черты лица. Оно оставляет лишь один выбор: примириться со случившимся или подвергнуться тяжелым хирургическим операциям. Утрата человеческого лица – это метафора, означающая смерть.

В психологическом и социальном плане утрата своего лицо означает потерю индивидом своего места в мире. Справится с ней человек или нет, зависит от его глубинных внутренних ресурсов. Зримость обезображивания неизбежна. Хуже того, оно демонстрирует социальную ущербность индивида, который не может ни спрятаться от своего уродства, ни скрыть его под маской, ни притвориться тем, кем он был прежде. Оно всем бросается в глаза, вызывает любопытные взгляды прохожих и смущение у собеседников при первом контакте.

С этой точки зрения пересадка лица является прежде всего хирургией чувства. Она призвана вернуть вкус к жизни пациенту, у которого ампутировали важную часть того, на чем строится его связь с миром, и который страдает – в двояком смысле этого слова – от невозможности посмотреть на себя и узнать себя в этом страшном облике. Операция напоминает символическое возвращение в мир. Но пересадка лица означает прежде всего пересадку чудой индивидуальности. Для человеческого сознания оно равносильно землетрясению. Получить лицо другого человека – значит согласиться на то, чтобы больше не узнавать себя, не иметь возможности посмотреть в зеркало, чтобы не увидеть вместо себя другого человека. Конечно, речь не идет о дублировании лица донора – оно пересаживается на костную ткань реципиента. Но последний обнаруживает после операции уже не вполне свое лицо и не может избежать шока от полученного впечатления. Риск почувствовать себя "одержимым", "деперсонифицированным" весьма велик для людей с хрупкой психикой и тех, кто пойдет на такую операцию недостаточно все обдумав.

Пересадка органов и ли тканей не всегда бывает для пациента легким испытанием: потрясение всегда бывает сильным и остается надолго. Несмотря на строгий медицинский контроль, направленный на предотвращение инфекций и отторжения трансплантата, пациент часто рассматривает полученный орган как "отравленный" подарок. Вопреки механистическому взгляду на человеческое тело, недостаточно передать его часть от одного человека к другому, чтобы излечить недуг, поскольку такое хирургическое вмешательство производит переворот в личностном самоощущении больного. Получение дара требует взаимности, гарантирующей сохранение достоинства у обоих участников обмена. Если ты что-то получаешь, ты что-то должен дать взамен. Пересадка органов и тканей поднимает вопрос о жертве, о символической цене за восстановление более крепкого здоровья, в данном случае лица – более полноценного, более социально приемлемого и по возможности более близкого к собственному. Можно представить себе пациентов, готовых рискнуть всем, положившись на "божий суд", так как их жизнь без лица лишена смысла.

Поскольку жизнь обезображенного человека – это бесконечное страдание, можно понять, что этот выбор имеет смысл, хотя цена за него может оказаться высока. Помимо суровой необходимости ежедневно принимать лекарства, предотвращающие отторжение тканей, помимо того, что "реставрированное" лицо уже будет не вполне идентично прежнему, важно также трезво осознавать последствия такой операции для ощущения человеком себя как личности.