Поначалу может показаться, что первый экспонат восхитительной выставки, которая открылась в Еврейском музее Нью-Йорка, не имеет ничего общего с темой выставки. Выставка посвящена яркой актрисе XIX века, имя которой в свое время матери произносили как предупреждение для своих излишне эмоциональных дочерей, словно размахивая крестом перед Дракулой: "Ты думаешь, ты Сара Бернар?"

Но в наши дни реакцией на этот вопрос может быть другой вопрос – "А кто это?". Поэтому очень хорошо, что, прежде чем напрямую перейти к бесконечному количеству предметов, собранных организаторами выставки (среди которых - фотографии 20-летней Бернар Феликса Надара, череп, подаренный Бернар Виктором Гюго, театральные афиши, нарисованные Альфонсом Мухой в стиле модерн, отрывки из немых фильмов, костюмы Клеопатры и Жанны Д'Арк, которые надевала Бернар, ее собственные знаменитые скульптуры, подарки любовников) - прежде всего этого богатства, которое рассказывает о яркой личности, на огромном экране показывают отрывок из фильма "Семь лет желания" с Мэрилин Монро.

"За обедом я ела лук, - произносит Монро. – За ужином – чесночный соус. Но он никогда об этом не узнает, потому что я очень сладко целуюсь, новым ослепительным способом".

"Люди просто не понимают, что каждый раз, когда я показываю зубы по телевизору, я появляюсь перед гораздо большим количеством людей, чем Сара Бернар появилась за всю свою карьеру", - добавляет она.

Вероятно, она права, хотя, учитывая путешествия Бернар (она провела в целом 8 лет в гастролях по США), это смелое заявление. Однако кураторы выставки – Кэрол Окмен, искусствовед Колледжа Уильямс, и Кеннет Сильвер, профессор изобразительных искусств в Университете Нью-Йорка, начали с Монро, потому что она иллюстрирует один из тезисов выставки. Хотя Мэрилин в последние десятилетия воспринимается как архетип знаменитости – ее жизнь на экране и вне его перетекали друг в друга со значительными коммерческими последствиями, она лишь шла по стопам Сары Бернар.

Однако она была лишь слабым подобием Бернар! Как и легионы других звезд, кометные хвосты которых прокатились по пиар-небесам в последние годы. Но кое-что общее, конечно, есть. Мы ждем от наших знаменитостей сексуальных приключений и экспериментов, болезненной уязвимости и периодических болезней, яркой игры и таланта, богатой частной жизни и большой доли эгоизма. И всего этого у Бернар было в избытке.

Бернар была дочерью еврейской куртизанки и появилась на свет в 1844 году. Потом ее крестили, и она ходила в католическую школу. А потом Бернар попала в театр. И никогда не оборачивалась назад. Среди ее любовников, указывает Окмен, были Альберт Эдуард, принц Уэльский, Чарльз Хасс, с которого Пруст написан Свана, Виктор Гюго, Густав Доре, и, возможно, множество женщин. Одной из них могла быть художница Луиза Аббема – на выставке есть ее мраморный бюст работы самой Бернар, тот же бюст, что и на известной фотографии (1880 года), на которой Бернар, укрытая цветами, лежит в гробу.

Бернар была одержима смертью, и на сцене и в жизни. Она верила – ошибочно – что умрет молодой, но дожила до 1923 года, ее приводили в восторг черепа и летучие мыши, впрочем, так же как меха и накидки.

Себя она очень любила. На ее мебели был выгравирован ее девиз, "Quand même" ("Несмотря ни на что" или "через все" или "одно и то же"), а ее серебряная посуда украшена витиеватыми S и B. По своей экзотичности и эгоизму она с лихвой опережала любую другую звезду того времени. Тяга к экзотике часто оборачивалась для нее негативом. Хотя она приняла католичество (в экспозиции выставки есть четки, подаренные ей папой Львом XIII), на нее часто набрасывались как на еврейку, и на карикатурах – обязательно с шестиконечной звездой - часто изображали жадным созданием, несущим мешки с деньгами или сидящим на золотых яйцах.

Но она была так знаменита, что в 1899 году газета Le Figaro объявила, что все, кто приезжает в Париж, должны повидать две вещи: Эйфелеву башню и Сару Бернар. В 1915 году, после того, как ей ампутировали ногу, П.Т. Барнум предлагал ей 10 тысяч долларов за то, чтобы она показала прооперированную ногу, но тщетно. Она продолжала богатеть, снимаясь в коммерческой рекламе. Однако все эти атрибуты звездности стали результатом чего-то более мощного и загадочного, чего-то, что отличает ее от тех, кто появился после нее. Происходило что-то особенное, когда она появлялась на сцене, и это чувствовали люди на протяжении почти полувека.

Главный недочет выставки – это то, что, побывав на ней, зрители не смогут понять, что это было. Конечно, свидетельств осталось крайне мало, и приходится додумывать. Вероятно, здесь могли бы помочь дополнительные сведения об актерской игре и стиле Бернар, ее репертуаре, а также более широкий культурный контекст, который дал бы ключи к осознанию того, почему ее тень оказалась такой длинной и захватила даже фильмы и постановки XX века (например, "Малышки на Бродвее" (1941 год) с Джуди Гарленд, подражающей Бернар).

Но кое-что здесь все же есть, например, запись 1910 года одного из величайших достижений Бернар ее поздних лет, когда она сыграла 17-летнего сына Наполеона в "Орленке" Эдмона Ростана. На записи четко слышно каждое слово, но ее голос дрожит, чрезмерно громок, напыщен и раздут – это не тот "золотой" голос, о котором говорил Гюго. В отрывках из немого кино можно во всей полноте видеть мелодраматический стиль Бернар, однако эти отрывки не дают представления о том, какие чувства она вызывала в зрителях, когда выходила на сцену.

Когда в 1885 году в Париже ее игру увидел Фрейд, он писал, что у него кружится голова. Он повесил ее фотографию у себя в офисе. Д.Х. Лоуренс в 1906 году едва мог сдержать себя и сравнивал ее с "газелью с очарованием и неистовством прекрасной пантеры". Оскар Уайльд написал для нее "Саломею". А Пруст, который брал за основу для персонажей представителей своего окружения, представил ее в образе Бермы, актрисы, которая "растворяется в сиянии", наполненном "богатыми и сложными элементами".

Ее игра, оказавшая воздействия на все социальные слои, также важна и по своему репертуару. Ее героини и герои были горячими и сильными – такими, какой должна была быть она сама, так как после 1880 года она стала независимой хозяйкой театральной труппы. Однако все они обречены: они умирают от ударов кинжалом, болезней, предательства, горя. Она была Федрой, Клеопатрой, Тоской и Гамлетом, она по-своему сыграла куртизанку в "Даме с камелиями" Дюма. Она "специализировалась" на умирании.

И если вы внимательно посмотрите на сыгранные ею роли, сюжеты спектаклей, ее любовь к жестам и демонстративным движениям, если вы послушаете рассказы о ее почти животном голосе или посмотрите на предметы, собранные ее поклонниками, то она покажется вам скорее оперной звездой, а не актрисой. Ее Дюма стал источником "Травиаты". Ее сотрудник Викторьен Сарду успешно судился с авторами либретто "Тоска" Пуччини за то, что они скопировали его пьесу.

Ее попытки превратить чувства в физический жест нашли воплощение в большой опере, хотя процветали и в немом кино.

Джордж Бернард Шоу, который не был ее большим поклонником, называл ее игру "рутиной", которая повторяла сама себя, создавая "постоянную выставку, которую каждый год обновляют свежими декорациями, свежим диалогом и свежим автором, в то время как она сама остается неизменной". Культура звездности стала этой рутинной выставкой. Однако нынешняя выставка все же несет освежающую новизну.