МЫ ДОЛГО плутали по подмосковным дорогам, пока среди десятков элитных поселков не нашли тот, в котором обосновалась Дарья Донцова. Семейство писательницы въехало в трехэтажный особняк полгода назад, но до сих пор живет здесь в гордом одиночестве. Остальные жильцы еще достраивают свои хоромы. А по брусчатым улочкам поселка вместо нянечек с колясками и домработниц с собачками бегают прорабы с чертежами и рабочие с тачками.

— МЫ ПЕРЕБРАЛИСЬ сюда 1 июля исключительно из-за жадности. Не хотелось за полгода вперед платить за съемный дом, в котором жили раньше. Только сэкономить все равно не очень получилось. Прораб, который занимался строительством нашего дома, оказался вором. Еще перед прошлым Новым годом я отдала ему последнюю сумму, и он исчез. Мы приехали на стройку, рабочие как-то странно мялись, пока самый смелый не подошел и не сказал: «Мы хотим на Новый год домой поехать. Не могли бы вы нам хоть немножечко заплатить?» «Как немножечко?! — удивляюсь я. — Вам что, ни разу не платили?» — «Нет. Прораб говорил, что у вас сейчас нет денег». У меня просто волосы на голове дыбом встали. Я этому прорабу по первому свистку деньги отдавала. В общем, пришлось платить второй раз. А когда переехали, выяснилась еще одна интересная деталь. Все, за что я платила дорого, на самом деле покупалось по дешевке и было плохого качества.

Сначала сломался котел отопления. Я пригласила знакомых из МВД, которые занимаются профессиональными экспертизами, и они мне четко сказали: котел был старым. На него надели новый кожух и подсунули мне. Еще в доме нечто странное происходило с электрикой. Если включали свет в большой комнате, моментально вырубалось освещение в гостевых комнатах и в кабинете мужа. А когда включали свет в кабинете, не работала СВЧ-печь и телевизор в комнате дочки. Электрику пришлось переделывать, а значит, по новой штробить стены, а потом опять замазывать. Еще регулярно пропадала вода и тормозились элекрические ворота. Зато совершенно идеально работала система сигнализации. Стоило кому-то кашлянуть, включались все датчики и приезжал ОМОН. Это была песня!

Когда у меня дома в очередной раз все «посыпалось», приехала в фитнес-клуб, забилась под лестницу и разрыдалась. Подходят ко мне трое очень богатых серьезных бизнесменов (у нас в клубе сложилась почти семейная обстановка): «Ну что ты рыдаешь? Муж изменил?» Я, размазывая сопли, выкладываю свои проблемы. А они в ответ рассказали, как строили свои дома. И тут я поразилась: если уж таких железных людей обманули строители, то мне остается только похихикать.

Помню, приехала на ближайший строительный рынок прямо со своей стройки в китайской курточке, капюшончике и в жутко растоптанных сапогах. Надо было купить бочку для мазута. Продавец, приняв меня за кого-то из обслуги, спрашивает: «Слушай, ты! Тебе чек для себя или для хозяина?» Для «хозяина» он готов был любую цифру нарисовать. Так и обманывают.

Хотя зря я, конечно, говорю только о плохом опыте. Мне сделали замечательный камин, сшили красивые занавески. И за всю мебель для дома производства Белоруссии заплатила столько, сколько итальянская фирма просила всего за один маленький кабинетик.

Вот так полгода живем и все что-то переделываем. Я тут приезжаю однажды домой довольно поздно, а из моей спальни выходит дяденька с дрелью и спрашивает: «А вы кто?» — «Вообще-то хозяйка». — «Ну и замечательно. Я тут пришел пару дырочек под батарейку сделать». В данный момент, пока мы с вами разговариваем, у меня ставят генератор (в Подмосковье, к сожалению, часто отключают электричество), чинят батареи, на третьем этаже собирают мебель, а Аркадий переезжает в свой дом. Хорошо, что вы вчера не приехали. Здесь от отбойных молотков стены тряслись.

— Ваш сын Аркадий поселился в соседнем доме?

— Его дом получился из… гаража. Мы построили хороший гараж на две-три машины. Но, поскольку гостевых комнат на всех не хватало, решили над гаражом оборудовать квартирку в три комнаты, и Аркадий согласился туда переехать. Когда все было готово, муж вошел, затопал ногами и закричал: «Что ты придумала! (Как будто я имела какое-то отношение к этому проекту.) У ребенка внизу будут стоять машины и отравлять его! Убрать ворота! Вставить окна!» В результате у Аркадия получился отдельный дом. И как раз сегодня торжественный момент его переезда. Только я смотрю, что-то он слишком много мебели отсюда к себе перетаскивает. Ар-ка-дий!

«Пару лет назад меня похоронили»

— ЗНАЕТЕ, что меня поразило, когда вошла в ваш дом? Я как будто попала в одну из ваших книг, в особняк в Ложкине, где живут Даша Васильева, ее дочка Манька, сын Аркадий, домработница, мопсы, бегающие по комнатам… Не думала, что вы их полностью списали со своих домашних.

— Да, ужас! И все мои подруги тоже попали в книжки. Но самый криминальный момент произошел с Николеттой, мамой Ивана Подушкина, которую я содрала со вдовы одного писателя. Когда книжка вышла, думаю: «Вот черт меня дернул! Сейчас она себя узнает, и мне не жить». Но, представьте себе, пришла ко мне эта тетенька и говорит: «Деточка, замечательная книжка. И бывают же такие противные старухи, как эта Николетта». Она себя не узнала!

— Можно раскрою один секрет нашим читателям? Фотограф Сергей Иванов, который сделал снимки для этого материала, — давний знакомый писательницы Дарьи Донцовой. Правда, тогда вы еще не были писательницей и звали вас Агриппиной.

— Мы с Сережей работали в отделе «Культура» ежемесячного журнала «Отчизна», куда я пришла из газеты «Вечерняя Москва». Это был особый журнал, его еще называли «Отдел КГБ». Журнал был рассчитан на Запад, поэтому был очень пропагандистским и писал о том, чем СССР мог похвалиться, то есть деятелями культуры. Я была на вашем месте, брала интервью, а Сережа снимал.

Это был отличный опыт. Сколько раз мне приходилось слышать от знаменитостей: «Девушка, цигель-цигель, у меня только 10 минут. Два вопроса в коридоре, не снимая ботиночек». Поэтому, когда ко мне стали приходить журналисты, у меня всегда есть чай с конфетами. Я знаю, как это унизительно — стоять в коридоре, когда звезда тычет тебя носом в твои собственные ботинки.

— За чай, кстати, спасибо. Только наш брат журналист не всегда отвечает вам взаимностью.

— Я вот чему удивляюсь. Пришел как-то ко мне человек, попил чайку и написал такую статью, что сердце радовалось (а кому не нравится, когда его хвалят?). Через две недели под другой фамилией появился материал (у меня много приятелей в СМИ, и я узнала, что это были творения одного и того же человека): «Донцова — дура, пишут за нее «негры», и вообще у нее правая нога деревянная».

Иногда такие глупости про себя читаю… Пару лет назад одна газета меня мило похоронила. В 9 утра позвонил распорядитель фан-клуба в слезах: «Маша, когда похороны мамы?» А трубку взяла я. Он, рыдая и квакая, сказал, что узнал о моей смерти из газеты. Я потом сама прочитала: «После тяжелой операции в больнице на Каширском шоссе умерла Дарья Донцова».

У меня в тот день все телефоны оборвали. К девяти вечера довели до такого состояния, что села перед микрофоном на радио «Маяк» (у меня тогда была своя передача) и говорю: «В прямом эфире труп Донцовой». А закончился денек в супермаркете, куда в половине одиннадцатого вечера пришла за продуктами. Кассирши вскочили, подбежали: «А нам сказали, что вы повесились. Мы так плакали». Кстати, на Каширском шоссе тогда действительно умерла женщина по фамилии Донцова. Но маленький нюанс. Звали ее не Даша, и было ей далеко за 80 лет.

Когда в нашей стране только стала появляться желтая пресса, газеты шли на удивительные вещи. В 2000 году в магазине подошел мужчина с открытым пакетом томатного сока и выплеснул его прямо на мое белое пальто. Я, как всякий нормальный человек, уже открыла рот и собралась выдать определенный пассаж на чисто русском языке, как вдруг заметила у него на куртке торчащую петличку. Мы с охранником задержали его до прихода милиции, вытащили диктофон, микрофон… Я пошла на принцип и потребовала у газеты покупки нового пальто. Пальто, кстати, привезли уже к вечеру.

— Поэтому вы теперь прячетесь в закрытом поселке в Подмосковье?

— Муж ехидно говорит, что основным побудительным мотивом переезда за город стало нежелание семьи выгуливать собак. А здесь они самостоятельно носятся по участку, и все довольны. Но на самом деле уехали из города по другой причине. После курса химиотерапии у меня обожжены легкие. Как только выезжаю в Москву, начинаю задыхаться.

«Подхожу к зеркалу и вижу — Фантомас»

— НЕДАВНО прочитала результаты социологического опроса на тему «Чего больше всего боятся современные российские женщины?» На первое место наши женщины поставили рак молочной железы, на второе — смерть…

— Иногда действительно кажется, что лучше умереть, чем болеть. Потому что онкология связана с физической болью, а умереть можно тихо и даже счастливо. Моя бабушка в старости заболела болезнью Альцгеймера и в один из моментов просветления призналась: «Знаешь, какая я счастливая! Я могу заново читать книги, которые когда-то любила». Когда пожилой человек превращается в ребенка, это неприятно для родствеников, но ему самому хорошо.

А онкологии не надо бояться, потому что она лечится. Теперь я это точно знаю. Только лечат не бабушки, которые водят над вами руками или поят раствором из чернил с петрушкой, а люди в белых халатах, скальпель, химио- и лучевая терапия. Вместе со мной в больнице лежали жена одного очень крупного экстрасенса и жена известного колдуна. И обе умерли. Для меня это было очень показательно. А медицина сейчас многое может. Меня оперировал самый обычный врач в 62-й больнице, который стоит на потоке и делает по три операции в день. Подавляющее большинство женщин ушли от него на своих ногах с благоприятным прогнозом. Дальнейшая жизнь зависела от них самих. Главное — найти «якорь»: дети, муж, родители, растения… Если поставили диагноз «онкология», это не значит, что следующая станция — крематорий.

— Неужели в 1998 году, когда у вас обнаружили опухоль, вы были столь же оптимистичны?

— Когда подруга-хирург увидела у меня опухоль (мы с ней переодевались в бассейне), у нее так изменилось лицо, что я поняла — дела там совсем плохи. Поэтому морально была ко всему готова. Только спросила у доктора: «Сколько?» Когда он сказал, что никто не имеет права давать таких прогнозов, прижала его к стенке: «У меня дети, бабушки, муж, собаки. Я должна привести в порядок свои дела». И он назвал срок… Я вышла из больницы и стала рыдать. А пока доехала до Москвы, решила: «Ну фиг вам! Чтобы я, такая хорошая, и умерла? Как это? Вот так была-была и вдруг меня нет?» Стала планировать собственные похороны. Что надеть, какое платье купить — надо же прилично выглядеть. Обалдеть! Самой стало смешно от этих планов. А потом просто уперлась рогом. Не слушала соседок по палате, которые все время рассказывали какие-то немыслимые страшилки, надела наушники, сидела и писала (свои первые детективы Дарья Донцова написала именно в больнице. — Авт.).

Я, как птица-говорун, убеждала баб не бросать химиотерапию. «Прерву курс, меня тошнит», — ныли они. «Вот дура! В гробу тебя точно тошнить не будет, — говорила я. — И вообще, у тебя дети есть? Значит, был токсикоз. А почему сейчас не можешь потерпеть?» Чего они только не боялись: «Буду лысая, ногти поломаются, зубы выпадут».

Ой, у меня с волосами была суперистория! Наверное, уже после четвертой химиотерапии проснулась и стала собираться на работу. Я тогда еще вела курс немецкого языка в магазине «Молодая гвардия». Подхожу к зеркалу и вижу — Фантомас. У кого-то волосы частями выпадают, а у меня все сразу. А те, что остались, торчали на голове редкими кустиками.

Я как закричу: «А-а-а». Прибегают Маша с Аркадием… Маня тут же испарилась куда-то, а Аркадий нарезает вокруг меня круги и рассказывает, как круто выглядела лысой Деми Мур и что вообще сейчас половина шоу-бизнеса побрилась. Говорит, а у самого губа трясется. Тут прибегает Маша с париком, купленным в переходе метро, надевает его на меня и говорит: «Мама — это супер!» Я смотрю на себя в зеркало и вижу нашу пуделиху Черри — по бокам ушки висят, а сверху хохолок торчит. Расхохоталась так, что слезы потекли, дети успокаивают: «Мама, не плачь». А я им даже не могу сказать, что не плачу, а смеюсь.

Поехала на работу. На дворе август. Сижу в метро — духотища, а в парике жарко, как в шапке, по лицу пот ручьями течет. Мучилась-мучилась, не выдержала и сняла этот дурацкий парик. Думаю, те, кто сидел в вагоне, на всю жизнь меня запомнили. Правда, народ у нас деликатный, тут же все в газетки уткнулись. И когда появилась на пороге «Молодой гвардии», вошла и сказала группе «здравствуйте», никто даже виду не подал, что что-то не так.

Потом пошла к своей подружке парикмахеру — надо было что-то делать с кустиками на голове. Катька чуть инструменты не уронила, когда меня увидела. А что делать? Только брить. Прибегает ее муж с работы, влетает в ванную, видит меня лысую на табуретке, Катьку с машинкой в руках и как закричит: «Катька-дура, пэтэушница, что ты с ней сделала? Ты же изуродовала Сашкину жену». «Да я сама…», — говорю ему. Потом до него все дошло.

Волосы выпали по всему телу — ни бровей, ни ресниц не было. А потом все замечательно снова выросло (на ногах могли бы и не вырастать, сколько денег бы на эпиляции сэкономила). Кстати, меня обманули. Сказали, что после химиотерапии волосы будут виться. У кого-то они, может, и кудрявые выросли, а у меня прямые.

— Удивительно, с каким юмором вы говорите о таких вещах.

— Я долго уговаривала одну нашу известную актрису, тоже столкнувшуюся с онкологией: «Ты же многим людям поможешь, когда расскажешь, что вылечилась». Не захотела. Я очень уважаю Алену Апину за то, что она честно призналась в том, что ее ребенка выносила суррогатная мать. Она дала надежду многим женщинам. Уважаю Шуру, который сказал, что слез с наркотиков, и Сережу Мазаева за то, что всем говорит: «Да, я пил, как сапожник, но бросил. И вы сможете». Я вслед за ними говорю — я выздоровела, и у вас получится.

Многие удивляются, почему я не потолстела после лечения гормонами. «А вы не жрите макароны с соусом, — говорю я. — Я отсидела на гормонах, как и положено, шесть лет. А не потолстела только потому, что ела одну китайскую капусту».

— Еще женщины боятся лишиться бюста…

— А что, я похожа на инвалида? Помню, на программе «Я сама» меня так разозлила одна журналистка (она спросила, приятно ли мне делать пиар на онкологии), что я сняла кофточку и осталась в одном бюстгальтере. «Если угадаете, с какой стороны была операция, дам 100 долларов», — предложила я. Не угадали. Сегодня очень хорошее протезирование, поэтому, когда вы в белье, никто ничего не заметит.

Помню, иду после операции по Переделкину и встречаю вдову одного писателя, о любовниках которой в свое время слагались легенды. Мужики из-за нее дуэли устраивали. «Ты чего такая кислая?» — спрашивает. «А чего радоваться. Мне операцию сделали». Она задирает кофточку: у меня одной груди нет, а у нее обеих! Оказывается, бюста она лишилась чуть ли не во время войны! Я была в полной растерянности: «А про твоих любовников врали что ли?» Она усмехнулась и говорит: «Деточка, а кто тебе сказал, что мужчина живет с бюстом?»