В Западной Германии закрывались спортивные площадки, повсюду раздавались таблетки с йодом. Однако на Востоке жизнь текла своим чередом и после чернобыльской катастрофы, по крайней мере официально. Руководство ГДР наложило цензуру на страх.

Когда профессионал-велогонщик из ГДР, Олаф Людвиг, во второй раз выиграл международную Велогонку Мира, никто не решался назвать его "излучающим радость победителем". Этот "Тур де Франс Востока" стартовал 7 мая 1986 года в Киеве, в сотне километров от Чернобыля, спустя 11 дней после трагедии. Главного претендента на победу удивили тогда грузовики, стоящие вдоль трассы и оснащенные счетчиками Гейгера, а также многочисленные отказы от участия в соревнованиях западных команд. Однако он не отказался.

"Они нам сказали: произошла авария. Но это уже в прошлом. Ничего не случится", – рассказывает сегодняшний руководитель команды Телеком. "Они" – это спортивные и партийные функционеры ГДР, сопровождавшие команду для того, чтобы, по словам Людвига, "успокоить тех, кто разволновался". Успокоить, приукрасить, наврать – это было стратегией ГДР в вопросе о самой масштабной катастрофе на АЭС за всю историю человечества.

Небольшое сообщение на пятой странице партийной газеты "Новая Германия" проинформировало население через три дня после взрыва об "аварии на чернобыльской АЭС", во время которой был "поврежден" реактор. Ни слова об облаке, которое прошло над Европой и принесло с собой радиоактивный дождь – в том числе и в ГДР. Ни слова о загрязненной говядине и радиоактивном качанном салате.

Только тогда, когда паника из ФРГ через западные СМИ проникла и на территорию ГДР, сообщения стали длиннее. Написаны они были в отделе агитации, согласованы с Москвой. "Чернобыль" был объявлен ситуацией государственной важности, о которой пресса могла давать сообщения, только написанные под диктовку. То, что печаталось, служило одной-единственной цели: убедить людей в том, что они вне опасности. Была наложена цензура на страх.

Руководство ГДР первым в Европе обнародовало сводную таблицу показателей радиоактивности воздуха. Эта таблица была снабжена пояснениями, что "стабилизация наступила на низком уровне". А где находился уровень радиоактивности после трагедии в Чернобыле, не оговаривалось. Никто также не должен был узнать, что за сутки до этих измерений лучевая активность достигла ПДК и продолжала расти. В тайне держался и тот факт, что выпавшие в земле Саксония-Ангальт дожди заразили почву и некоторые пробы коровьего молока на радиоактивность показали результат, на 700% превышающий отметку, предельно допустимую для кормления младенцев.

"Тогда рассказывали только то, что было сфабриковано Москвой"

"Можно было говорить о намеренном заражении", – утверждает Катрин Геринг-Экардт, вице-президент бундестага от партии "зеленых". Она родом из Тюрингии и хорошо помнит те времена, когда полки магазинов вдруг оказались забитыми овощами и фруктами, которые люди на Западе боялись употреблять в пищу. Восточные немцы, конечно, тоже боялись. "Мы же все равно обо всем догадывались". На улице, среди друзей, на кухне люди шепотом передавали друг другу предостережения, дошедшие до них с Запада. Оставшийся непроданным салат руководство ГДР распределяло по школам и детским садам.

Правительство хорошо осознавало риск. "Мы смотрели на все это, испытывая смешанные чувства", – рассказывает Гюнтер Шабовски, тогда член Политбюро. Он тоже узнал обо всем из западных СМИ и стал задумываться о здоровье и благополучии собственных детей. Однако для такого случая, как катастрофа на Чернобыльской АЭС, действовало строгое правило: "Не давать никаких комментариев. Тогда рассказывали только то, что было сфабриковано Москвой".

"Правда", которую сфабриковала Москва и которую распространяло Государственное ведомство по ядерной безопасности и радиационной защите (SAAS), на 100% соответствовала основным идеологическим принципам ГДР. Исследования показали, что "здоровью населения ГДР ничего не угрожало и не угрожает", говорилось в заявлении для прессы, сделанном SAAS 8 мая. Атомная промышленность была символом технического прогресса и социализма. Ядерное топливо рассматривалось как более чистая альтернатива нефти и углю. Официально не существовало никакого риска. За тем, кто открыто выражал сомнения по этому поводу, велась слежка. Таких людей преследовали.

"Атомная энергия – нет, спасибо!" Здесь нельзя было безнаказанно повесить подобный стикер к себе на куртку", – говорит пастор Райнер Эппельман, последний министр обороны ГДР, позже депутат бундестага. После взрыва в Чернобыле он возглавил евангелическую общину в берлинском районе Фридрихсхайн.

После чернобыльской катастрофы приходило много людей, которые хотели поговорить об атомной энергии и последствиях трагедии. "Эта тема вызвала у общественности ГДР живейший интерес", – говорит Эппельман. То, что власти запрещали такие дискуссии и даже посылали таких людей, как велогонщик Олаф Людвиг в непосредственную близость с реактором, до сих пор заставляет пастора выходить из себя: "Как это негуманно по отношению к тем, кто еще мог тогда защититься!"