20 лет назад в одном из красивейших уголков Украины произошло событие, которое позже назовут крупнейшей катастрофой ХХ века. Тысячи инвалидов и преждевременно умерших, миллионы живущих сегодня на территориях, заражённых радиацией, — итог взрыва реактора на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года.

О событиях 20-летней давности вспоминает Валентин АНЦЫШКИН, один из участников ликвидации последствий катастрофы.

В ТО ВРЕМЯ я работал в Научно-исследовательском институте строительного и дорожного машиностроения над совершенствованием машин для приготовления и транспортировки бетонных смесей. Основной машиной, предназначенной для таких операций, является автобетоносмеситель. Это автомобиль с круглой вращающейся ёмкостью вместо кузова. Именно такие машины использовались в Чернобыле для доставки бетонной смеси к строящемуся саркофагу — укрытию взорвавшегося реактора.

Водителям предстояло подвозить груз прямо к основанию полуразрушенного реактора, пересекая территорию станции, усыпанную кусками уранового топлива и радиоактивного графита. Для защиты людей от радиации кабины машин обивались свинцовыми листами. Однако пульт управления бетоносмесителем находился снаружи. Чтобы разгрузить бетонную смесь, водитель должен был выйти и… получить значительную дозу облучения.

Отраслевое министерство дало задание нашему институту: срочно модернизировать систему управления автобетоносмесителем таким образом, чтобы водитель мог выгружать бетонную смесь, не выходя из кабины. Возглавить проект поручили мне.

И вот в конце августа 1986 года мы везём в Чернобыль пять комплектов дополнительного оборудования. Многое я передумал за эту дорогу. Что ожидало нас в Чернобыле? Удастся ли выполнить порученное задание? Что будет с моим здоровьем после? В тот момент у меня не было ответа ни на один из этих вопросов.

ВЕСЬ район бедствия был разбит на ряд зон.

Нулевая — территория, ограниченная окружностью радиусом 100 км. Здесь жила основная масса строителей, разместившихся в пионерских лагерях, турбазах, домах отдыха, кемпингах, железнодорожных вагонах. Солдаты жили в палатках. В этой зоне шла нормальная трудовая жизнь. Для населения практически ничего не изменилось, дети с 1 сентября начали учиться в школах.

Столовая лагеря была бесплатной. Никаких талонов, списков, пропусков или ещё чего-нибудь. Каждый получал трёхразовое питание. Об аварии напоминал лишь стоявший у входа в столовую часовой с дозиметром. Да ещё горы добротных, почти новых солдатских сапог у мусорных баков. Существовало правило: если после множества промывок сапоги продолжали «звенеть», их выбрасывали, а владельцу, по решению дозиметриста, выдавались новые.

ПЕРВАЯ зона ограничивалась радиусом 60 км. Дороги здесь регулярно поливали водой с дезактивирующими добавками. Вязкая жидкость как бы склеивала частицы пыли, не позволяла ей подниматься.

У населения этой зоны жизнь изменилась незначительно: приостановились стройки местного значения, не рекомендовалось собирать в лесу грибы, ягоды, отменили автобусное сообщение с Чернобылем и сёлами следующей, второй зоны.

Каждый день, когда мы проезжали зону, невольно бросалась в глаза красота местной природы.

ВТОРАЯ зона — тридцатикилометровый пояс вокруг Чернобыльской АЭС. Зона закрытая, въезд только по пропускам. Всё местное население, включая жителей Чернобыля, эвакуировано. Сады ломились от спелых сочных яблок, груш и других фруктов. Конечно, никто их не собирал — кругом радиация! Во дворе одного деревянного домика победно кричал петух, забытый, видимо, в спешке хозяевами.

Воду в Чернобыле пили только привозную, и, как правило, минеральную. Был открыт промтоварный магазин военторга. Работали баня, парикмахерская, несколько киосков «Союзпечати», а также почта, телеграф, телефон. Несла службу милиция. Несколько случаев вскрытия квартир, правда, произошло, но милиция быстро находила грабителей.

Мы работали в здании бывшей МТС на краю города. Электростанция была в пяти километрах. Работа кипела: машины приходили в мастерские прямо от аварийного реактора после разгрузки. На колёсах и днище всегда был большой слой грязи. Для установки оборудования приходилось очищать грязь вручную. Мы не знали, сколько получали радиации. Никто тогда на это не обращал внимания.

СРАЗУ же от нашей мастерской начиналась опасная зона, центром которой был аварийный реактор атомной электростанции. Границы этой зоны определялись уровнем радиации и отступали от станции где-то на 5, а где-то на 15 километров. Вокруг — забор из колючей проволоки. Высокое начальство не очень-то жаловало эти места.

Тяжелогружёные «КамАЗы» проносились с бешеной скоростью. Им никто не мешал: машин на дорогах мало, инспекторов ГАИ нет, начальство далеко. Технику никто не берёг, да и чего её было беречь, если после нескольких рейсов машины сами становились источником излучения? Тогда их отправляли на свалку, хотя они были вполне исправны и полностью укомплектованы. Водители быстро поняли, что это Клондайк, и, невзирая на радиацию и многочисленные запреты, тайком пробирались на свалку и тащили всё, что нужно и не нужно. Снимали аккумуляторы, лампочки, фары, подфарники, стоп-сигналы, крылья, запасные колёса, ключи, домкраты и многое-многое другое. Когда же свалку огородили забором из колючей проволоки и поставили часовых, то в первую же ночь под «колючкой» появилось несколько подкопов…

УДИВИТЕЛЬНО, но на территории станции я встречал людей без какой-либо радиационной защиты — регулировщика движения машин; диспетчера, направлявшего автобетоносмесители на разгрузку; бульдозериста, работавшего в обычной тракторной кабине с открытой дверью; лейтенанта, с каким-то удальством прыгавшего по конусам собранного радиоактивного грунта и отдающего распоряжения бульдозеристам; водителей, спокойно сидевших в кабинах своих машин в ожидании очереди на разгрузку. Что это? Безумие?! Объяснялось всё просто: во-первых, площадки находились не в прямой видимости разрушенного реактора, и здесь уже прошли дезактивационные работы. А во-вторых, радиация никак не ощущается, её не чувствуешь, поэтому многие надеялись на «авось пронесёт». Видимо, лихачество и ухарство заложены в русском человеке на генетическом уровне.

…КОГДА мы возвращались домой, было приятно сознавать, что справились с работой, чем-то помогли людям. Однако до сих пор меня преследует очень горькое чувство: почему люди были вынуждены жертвовать своим здоровьем из-за чьего-то разгильдяйства? Неужели катастрофу нельзя было предотвратить?..

Жизнь после…

Двадцать лет назад их жизнь разделилась на «до» и «после». Кто-то оказался в эпицентре аварии, других радиоактивное облако накрыло в сотнях километров, третьи свою долю радиации получили, когда ликвидировали последствия катастрофы. Их объединяют потерянное здоровье, поломанные судьбы и борьба с государством за компенсации.

О жизни «после» рассказывает участница событий Любовь ЗАХАРОВА:

— МЫ ЖИЛИ в городе Припять, недалеко от Чернобыльской АЭС. Во время аварии практически все жители получили огромную дозу радиации. Помню, что нам с детьми было очень плохо, мы умирали. Но поначалу факты аварии и облучения скрывались. Сыну с лучевыми ожогами на теле в Киеве поставили диагноз — стрептодермия (обычная кожная болезнь, с радиацией не связанная). Младшую дочь с другими детьми вместо больницы просто отвезли подальше от места аварии. Ребят расселили в окрестных сёлах, где они не могли ни помыться, ни переодеться. Ходили в облучённой одежде. Когда дочку проверили на радиацию, аппарат показал 250 миллирентген — страшная доза! Краснощёкая, полненькая девочка на глазах превратилась в старуху. Она выжила, но осталась инвалидом. Со временем сошла с ума. У старшей дочери — опухоль мозга. Ей постоянно требуется уход, а, кроме меня, помочь некому. Но я сама тяжело больна. Пока лежала в больнице, потеряла мужа — он ушёл к другой. Погибло и всё нажитое имущество.

Сейчас я живу в подмосковных Химках, почти в столице, и получаю пенсию по инвалидности — 1000 руб. Да ещё государство дало компенсацию за отнятое здоровье — 360 рублей. Этой суммы даже на хлеб не хватит, а ведь мы нуждаемся в серьёзном лечении и улучшенном питании. Слышала, что некоторые ликвидаторы получают по 50 тысяч, а некоторые даже миллионы отсуживают. А ведь ликвидаторы в отличие от нас имели средства защиты. Сейчас они списывают все свои болячки на Чернобыль и выбивают у государства компенсации. А такие, как я и мои дети, получают только отписки…