Повестка в армию чуть не угодила в мусорное ведро. Зеленовато-серый конверт был похож на очередное раскиданное по почтовым ящикам приглашение на открытие какого-нибудь "Макдональдса". В последний момент в глаза бросилось такое же серое, еле видное армейское клеймо.

"Ошибка", - подумала я.

Первая такая повестка пришла очень давно, за полгода до моего 18-летия. Тогда я собиралась в Европу учиться и подала прошение освободить меня от срочной службы.

В отличие от сегодняшнего дня, в середине 1990-х такого рода прошения были большой редкостью. Мой вопрос решался мучительно долго. И все же однажды меня вызвали в военкомат и показали бумагу-освобождение, на которой красным шрифтом была пропечатана причина, по которой меня все же решили не брать - "ноцрия", то есть христианка.

Однако освобождение от срочной службы не лишало необходимости получить военный "профиль", то есть продемонстрировать максимальные умственные и физические способности. И вот, прежде чем выдать мне заветный документ, меня потащили по кабинетам: собеседование, психометрический тест, языки, медосмотр.

Поздравляя меня с "очень высоким профилем", какой-то армейский чин сказал тогда: "Молодец! Если что, мы тебя найдем."

Теперь, спустя столько лет, я вертела в руках результат своих психометрических успехов - повестку с приказом явиться в военкомат.

Первая мысль была о том, что раз призывают женщин-резервистов, значит дело серьезное. Ливано-израильский конфликт может затянуться.

Военкомат

Во дворе военкомата было не протолкнуться.

По частям расформировывали летний призыв.

Новобранцы бегали туда-сюда: подписывали последние бумаги, получали форму, фотографировались.

Провожающие родители терпеливо ждали на 35-ти градусной жаре, периодически выкрикивая "Алекс.., Ицик.., Сеняї"; узнавая в мелькнувшей бритой голове каждый своего.

Под навесом вольготно расположились резервисты. Этим спешить было некуда, их вызывали по одному и, ожидая своей очереди, они отдавали по мобильным телефонам последние указания.

Кого-то вызвали звонком посреди рабочего дня; у кого-то осталась беременная жена, а кто-то вообще паковал чемоданы и собирался в отпуск.

Девушек-солдаток было немного.

Я предъявила солдату на входе повестку и пошла по длинным, давно не крашеным коридорам в указанный кабинет.

Надежда "отвертеться" улетучивалась с каждым шагом.

Ливан, бульон, мама...

Учитывая свой прошлый опыт, я и не думала, что в израильских военкоматах способны работать с такой скоростью.

Все формальности были соблюдены в течение получаса. Оставалось дождаться распределения.

Суеты во дворе стало меньше. Начинался выпуск новостей. Родители прильнули к приемнику, принесенному кем-то из пап. "Ливан... Израиль... ракеты... пехота... авиация..." - обычный набор слов за последние десять дней.

"Обычный, когда сидишь дома перед телевизором, - сказала Татьяна, мама 19-летнего Леши, - а когда ребенка через полчаса погрузят в армейский грузовик - это страшно слышать".

В руках у Татьяны банка с теплым бульоном и пельменями. На чей-то вопрос, не слишком ли это в такую жару, Татьяна объяснила: "У Леши язва" - и заплакала.

Я не очень себе представляла, куда меня могут распределить - профиль высокий, но физической подготовки никакой. Однако, глядя на этих родителей, твердо решила сказать маме, благо она за границей, что я чищу картошку на самой южной военной базе Израиля.

От мыслей меня оторвал зычный голос, выкрикнувший мою фамилию, и я пошла к входу получать направление.