Он постарел, немного раздражен, перебивает опытного интервьюера на радио, говорит ему «ты». Он не верит в то, что Советский Союз развалила неумолимая логика истории, а не члены Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), которые в августе 1991-го затеяли смещение президента СССР. Ему не нравятся те, кто пришел после него. Он не любит Бориса Ельцина, упоминание имени Егора Гайдара, который в конце 1980-х работал на него в группах спичрайтеров и экспертов, вызывает у него ярость. Зато он запальчиво поясняет, почему ему нравится Владимир Путин.

Михаил Горбачев написал еще одну книгу. Она называется «Понять перестройку. Почему это важно сейчас». Не думаю, что книга станет бестселлером. В одном из крупных московских книжных магазинов я невольно подслушал разговор двух стариков. С раздражением, не менее ярко выраженным, чем его, горбачевское, они обсудили книгу. И, брезгливо вернув ее на полку, чуть ли не хором сказали: «Да кому он нужен сейчас!». Они думают, что именно он развалил Союз ССР. А я думаю, что они ему льстят.

Михаил Горбачев – символ конца советской истории. Но первый и последний президент СССР не мог лично, усилием воли, развалить империю. Он просто соприсутствовал при ее развале. Вопрос был только в скорости и болезненности катастрофы.

В книге «Понять перестройку» Михаил Горбачев доказывает обратное. (Возможно, для этого она и написана.) «Все, казалось, сошлось в июле 1991-го, - пишет он, - Как бы завершили путь, пройденный с апреля 1985-го. Складывались предпосылки, чтобы вытащить страну из кризиса и продвинуть демократические преобразования. Поэтому 4 августа я уехал в отпуск, не сомневаясь, что через две недели в Москве будет подписан Союзный договор».

Но через две недели произошел путч, по форме – опереточный, по содержанию – трагический, ускоривший распад империи. В ГКЧП входила вся верхушка СССР, у которой не было серьезных разногласий с Михаилом Горбачевым, кроме одного – его пребывания у власти и планов подписать договор «О Союзе суверенных государств». Они считали, что договор ставит крест на существовании Советского Союза. В сущности, так оно и было: этот документ мог только продлить агонию. Взяв власть, заговорщики обнаружили, что они не могут ею распорядиться – им уже нечем было управлять. Экономики не было, финансов не было, страна, над которой они хотели властвовать с использованием режима чрезвычайного положения, растворялась на глазах.

Министр внутренних дел застрелился, премьер-министр напился, министр обороны не рискнул стрелять в людей, председатель КГБ обнаружил бессмысленность своего былого могущества. Глиняные ноги гигантского колосса, гибель которого еще в конце 1980-х не могла предсказать ни одна западная спецслужба, надломились от не слишком сильного толчка.

Но Михаил Горбачев снова и снова возвращается к одной и той же мысли: Союз можно было спасти, он уже сделал для этого все, что надо. «Путч подорвал позиции президента СССР, авторитет союзной власти. А ведь к этому моменту, как я уже писал, мы вышли на новую программу партии, подошли к этапу глубинных реформ». Новая программа КПСС в то время едва ли вообще кого-то интересовала, кроме советского истеблишмента. А что же до этапа глубинных реформ…

Когда осенью 1990 года Михаил Горбачев отказался реализовывать так называемую «программу Шаталина—Явлинского», а дал команду скрещивать ее с более консервативной программой кабинета Николая Рыжкова, был упущен, пожалуй, последний шанс на начало реальных преобразований. Пришедшее в январе 1991 правительство Валентина Павлова, который потом войдет в число заговорщиков, уже ничего не могло сделать, а только пыталось тушить финансовый пожар и безуспешно затыкать все разраставшуюся дыру в бюджете.

Что уж говорить о реформах, если, начиная с 1988 года, Николай Рыжков и Михаил Горбачев рассуждали о необходимости немедленно провести реформу цен, но так и не решились на нее даже два года спустя.

«Трагедия для меня лично состояла в том, что, нанеся 18 августа решающий удар по путчистам, отклонив их ультимативные требования, я сам терял шанс сохранить власть и тем самым продолжить начатые реформы», - констатирует Михаил Горбачев. Вот про то, что президент потерял власть – это чистая правда. В сущности, до самого конца, до формального акта отставки Михаила Горбачева 25 декабря 1991 года, в Советском Союзе был кризис безвластия, а сама страна существовала только на бумаге.

Михаил Горбачев – фигура трагическая. Он хотел реформировать Систему, которая не подлежала реформированию, а могла только развалиться. Именно этого он и не понял, пытаясь «понять перестройку», свое собственное детище. И не был понят страной: респонденты Фонда «Общественное мнение», отвечая на вопрос, при ком простым людям жилось лучше всего, говорят – при Леониде Брежневе (46%), Юрии Андропове (8%), Иосифе Сталине (6%), Николае II (6%). Михаил Горбачев с 2% замыкает этот список, уступая даже Борису Ельцину и Владимиру Ленину.

Такая вот драма взаимного непонимания. «Я не жалуюсь на судьбу. Хотя другим не пожелал бы такого, - пишет Михаил Горбачев, - Потери и ответ за все – расплачиваюсь до сих пор. Тем не менее, верю, что судьба была щедрой ко мне, дав такой шанс, редкий шанс».

С точки зрения вечности, свой шанс Михаил Горбачев использовал.