Как-то вечером меня окликнула знакомая уже тетка. Я подсел к ней на лавку. Собеседники ее, два старика и три старухи, из вежливости перешли с эрзя на русский. И мы разговорились о том, о чем я расспрашивал всех, с кем в Исаклах сталкивался: кто какой нации и чем один народ от других отличается.

И тут одна из старух крикнула через улицу: — Франц Семёныч, иди к нам. Мы тут про нацменство рассуждаем, как раз тебя не хватает.

Бредущий мимо старик, не по-деревенски чисто выбритый, высокий и важный, похожий на филина, отмахнулся, мол, некогда, и пошел своей дорогой, загребая ногами.

— Вот еще у нас такой интернационал есть. — пояснили мне. — Польской нации.

Так, совсем случайно, я обнаружил, что в тех краях есть еще и поляки.

В 1911–1912 годах по дорогам глубинной России тянулись целые сёла, целые уезды, погруженные на телеги. Сотни тысяч переселенцев тащили с собой семьи, скарб, скотину, птицу, даже разобранные избы, бани и сараи. Это движение достигло почти такого же размаха, как Великое переселение народов, только шло в обратном направлении — с запада на восток. Новый председатель Совета министров Петр Аркадьевич Столыпин (1862–1911) решал великий и главный вопрос России — крестьянский — за счет единственного неоспоримого преимущества нашей державы: ее гигантской территории. Из перенаселенных губерний крестьяне получили возможность переехать в малонаселенные. К последним в то время относилась и Самарская губерния. И на севере ее, в перелесках, и на юге, в степях, оставались еще нераспаханные земли.

На западной окраине Бугурусланского уезда, недалеко от реки Сок, обосновались переселенцы из Малороссии, из Полтавской и Киевской губерний. Им отвели земли в долине речки Малая Суруша, к северу от большого волостного села Исаклы, рядом с деревней Виналей, на одноименной речке.

Маленькая, всего в несколько дворов деревня была татарской. А речка — собственно, просто ручей, на полгода пересыхающий. Километрах в шести к северу была еще, тоже небольшая, русская деревня Калиновка.

Поначалу малороссы и поляки стали строиться в Виналее. Татары встретили их угрюмо. И долгое время между ними и переселенцами была тихая вражда. По крайней мере, дети их постоянно дрались.

Малороссы взяли земли по другую сторону Виналея. Их поселок стал именоваться Комарово. Название это было тоже местное, когда-то здесь стоял Комаров хутор. Еще несколько семей малороссов поселились на свободных землях, ближе к Калиновке. Там они основали два новых поселка — Александровка и Липовая Долина. Наконец, некоторые западные переселенцы выстроили свои дворы на окраине Калиновки.

Не успели отстроиться первые поселенцы — началась Первая мировая война. Фронт сразу волной накатился на Украину. И снова из Полтавской и соседних губерний поехали в Заволжье переселенцы. Уже не ради свободных земель, а просто — к родне, к бывшим соседям, подальше от войны.

Всего в этот район перебралось из Украины около полусотни семейств. Три четверти — украинцы, большей частью православные. Пять-шесть семей — евангельские христиане, их тогда звали — штундисты, от немецкого Stunde — час.

По разговорам и рассказам я, спустя семьдесят лет, записал такие украинские фамилии из Виналея: Шумники, Лесовики, Сквозники, Косяки, Довгополы, Громыко, Власенко, Семешко, Вертей, Левченко, Найденко, Корниенко, Слиденко, Коровиченко, Солоченко, Хоменко, Хайленко, Загребельные, Михайличенко, Саприго, Фаренюки, Панченко, Драные, Роменские, Левинские, Клоконосы, Гоньжа, Гуца, Коробко, Британы.

Оставшуюся четверть виналейских переселенцев составляли поляки. Они прибыли из Полтавщины. Предки их из Польши перебрались еще во времена владычества Речи Посполитой над Украиной, в XVII–XVIII веках. Тем не менее, это были самые настоящие поляки. Столетие они бережно хранили на Украине свою европейскую самобытность. Между собой они говорили только по-польски. Их фамилии — Журавские, Гурские, Гульзицкие, Войцеховские, Новицкие, Домбровские, Зелинские, Сосновские, Козубовские, Сухановские, Линевские, Лавские. Еще две семьи — Баранчук и Николайчук, — неясно кто: иногда относят к полякам, иногда — к украинцам.

Следует учесть, что это не все фамилии переселенцев. Только те, что сохранились в памяти моих случайных собеседников.

Поляки, разумеется, поселились все вместе — в Комарово. И повторилось то, что было на Полтавщине: внутри маленькой Украины возникла совсем уже крохотная, но вполне обособленная и самобытная Польша в десяток-полтора дворов.

Незадолго до 1917 года в Комарово был выстроен кирпичный, чуть повыше обычного жилого дома костел. Всех, особенно проезжих, он поражал, да и раздражал откровенной своей чужестранностью. Несколько раз в месяц в Комарово приезжал польский ксендз. Сначала из Самары, а когда там закрыли костел, из Уфы, по железной дороге, до станции Шелашниково. Там его каждый раз встречали комаровские поляки и везли к себе на телеге. Каждый приезд ксендза, месса на латыни и проповедь на польском — это был не просто праздник, это было упорное самоутверждение одинокой заброшенной польской общины. Подтверждение права на собственную жизнь.

Костел был закрыт властями в 1930 году, в год массовой коллективизации. Здание конфисковали. Это было единственное кирпичное строение в деревне, и потому его отдали под клуб.

Комарово скоро переросло Виналей. Деревни слились. При советской власти, с 1920-х годов, они официально были соединены в один посёлок, сохранивший старинное татарское имя — Виналей. Забегая вперед, скажу, что последние татары, то ли не ужившись, то ли просто в поисках лучшей доли, постепенно выехали из тех мест. С 1950-х годов на карте осталось одно название — Комарово.

Начались преследования верующих. С 1930-х по всей глубинной России католики были вынуждены поголовно перейти на нелегальное положение, так как власти подозревали их в сношениях с зарубежными своими единоверцами. Костелы везде были закрыты. Само по себе польское происхождение, польский язык уже были опасными признаками, поскольку Польша была враждебным государством. И с начала 1930-х годов почти в каждой польской семье в Комарово были арестованные.

Комаровские поляки остались в совершенном одиночестве. Тем не менее все еще звучали в Комаровке иностранные языки. Каждый день — польский, и тайно, по ночам — латынь. Католическая община продолжала существовать. Продолжали крестить новорожденных.

На протяжении почти полувека в Комарово сменяли одна другую пожилые ревностные католички, знавшие латинские молитвы, хотя бы на слух. Они поневоле встали во главе общины. Звали их так: «за ксендза бабушки».

В 1960-х комаровских католиков возглавляла бабушка Ганелька Гульзицкая. Она сберегла старинные молитвенники на латыни и на польском: «весь обряд у нее хранился». У нее на дому последние приверженцы Римской Церкви собирались помолиться по большим праздникам.

После ее кончины за ксендза стала править ее дочь, Вилина Загребельная, урожденная Гульзицкая, баба Феня, как звали ее по-русски, 1910 года рождения. Муж ее был украинец, православный, но сама Феня всегда строго держалась римской веры. Она знала основные молитвы по латыни, хорошо помнила, как служил в костеле ксенд, и могла целую мессу прочитать по-польски. С 1970-х годов она жила в Исаклах, на улице Красноармейской. Я ее застал еще в живых, но уже совсем тяжело больной. Так что мне с ней встретиться не удалось.

Кроме нее жива была еще одна комаровская истая католичка — баба Костуня Домбровская, урожденная Журавская, примерно 1913 года рождения, в 1970-х она переехала к сыну под Самару, в поселок Волжский (Царевщина). Она с самого начала, как только открыли в Самаре костел, стал туда часто наезжать. Богомольным был и ее сын.

В 1950-х в Комарово и Виналее было 80 дворов, а вместе с поселками Александровка и Липовая Долина примерно до полутора сотен.

С начала 1960-х годов началось предписанное сверху укрупнение агрокомплексов. Через полтора десятка лет в Комарово оставалось всего около десятка домов. Кто мог, переезжал в райцентр или еще дальше. Потомки комаровских поляков сейчас живут на Северном Кавказе, в Сибири, в Латвии.

В райцентре Исаклы несколько польских семей из Комаровки снова построились — рядом, на улице Красноармейской. Так и зовут до сих пор этот квартал: Польский конец. Там еще в 1980-х годах упорная бабушка-ксендз Фена Загребельная по праздникам служила, для четырех-пяти старух, старинную латинскую мессу, хотя во всем католическом мире давно уже по воле Ватикана оставили богослужебную латынь.

Еще недавно строгие старухи-католички даже иногда вступали в вероучительные споры с соседями-православными. Мне рассказывала Мария Григорьевна Пантёшкина, урожденная Семешко, комаровская украинка, про своих соседей с Красноармейской: «Рождество у нас — не как у поляков. Они Новый год справляют по старине, у их вперед. Вот уже в этом доме жила моя соседка, Коробкова, а внизу жила старуха-полька. А их, Коробковых, сидит бабка, прядет. Пришла соседка: сегодня, говорит, свято, а ты чего делаешь? А это 25 декабря. А бабушка говорит: это у вас свято, а у нас по-христианскому простой день. А полька говорит: ну, погодите, придэ ваше свято, я у вас перед окошком дрова буду рубить. Это десять лет назад было».

В исчезающем Комарово до последнего держались именно поляки. В 1970-х жил там одноногий старик, бывший кузнец Вилько Шешковский — последний из первого поколения переселенцев, уроженец Полтавщины. И только около 1983–84 года из Комарово уехали последние жители, старики: Зоя Макарова, Петр Михайлович Сосновский, 1928 года рождения, и Франц Семенович Домбровский, (около 1930 года).

Еще в начале 1970-х клуб закрылся. Бывший костёл долго пустовал. Только в 1988 или 1989 году его, по приказу районного начальства, решили разобрать на кирпич. Сейчас на этом месте только куча щебня.

Около 1990 года в Комарово перебрались из Самары братья Володя и Слава Журавские, местные уроженцы. Самарская католическая община им помогала, чем могла. Братья взяли в аренду землю, купили в кредит трактор и другую технику и начали хозяйствовать. Насколько известно, они в Самаре пытались созвать комаровских поляков. Предлагали восстановить польский поселок общими силами. Как и у подавляющего большинства российских фермеров, дела у братьев Журавских шли не очень хорошо.

И еще были обитаемы два дома в летнее время — туда приезжали внуки первопоселенцев, Макаровы и Саприго.

До конца 1990-х в березовую рощу, где были православное и католическое кладбища, съезжались старики, чтобы помянуть родню. Мария Григорьевна Пантёшкина говорила: «Мы каждый год ездим в свои пустоши, ездим на Троицу, навестим. А тут рядом березки, мы все и приезжаем в эти березки, у нас встреча там — радость. Много есть людей по разным местам, вот они на Троицу приезжают. Когда встретишься — поговоришь с комаровскими, кто где».

А Домбровские, Сосновские, Гульзицкие, Войцеховские остались в Исаклах. И они до сих пор упорно считают себя поляками и католиками.